- Психопат, - бросаю, отворачиваясь к зеркалу и включаю холодную воду. – Манипулятор и лжец.

«Просто поддерживаю тебя. Мы же друзья, понял это, едва не померев», - возражает он и я замираю, сунув ладонь под струю воды, игнорируя разлетающиеся капли.

Два раза лгу, один раз говорю правду?

- Сбрасывай адрес, - выдыхаю, отключаюсь и прикрываю глаза.

Мы не друзья, и ты меня не поддерживаешь. Так где твоя ложь? Или это все-таки была правда?

Глава 18

Зимой на кладбище тихо. Никаких снующих туда-сюда людей, даже ворон немного. Летает парочка по округе и ждет, когда ты положишь парочку конфет на блюдце у памятника своего родственника. На самом входе ежится сторож, окидывая меня сонным и раздраженным взглядом, когда выхожу из машины. Еще бы, время восемь утра, оно даже еще не открыто, – а я уже приперся.

- Чего в такую рань-то ездить, - бурчит, звеня замком и распахивая ворота.

Водитель такси терпеливо ждет, он тоже хочет домой и дико устал, особенно мотаясь со мной по городу. Кажется, уже даже изрядно накапавшая сумма на счетчике его ни капли не радует. Извини, парень, это вынужденная мера.

- Все равно спасибо, Вить, - говорю мужчине, привычно суя тысячную купюру в руки и получаю очередную порцию бубнежа.

Ну, да. На Троекуровском кладбище такого не бывает обычно. Все строго по часам – экскурсии к могилам знаменитостей с девяти утра до шести вечера под строгим надзором. Вычищенные дорожки, подстриженные кусты, охрана памятников исторического наследия. Окидываю взглядом серые стены и сцепляю зубы, возвращаясь к машине.

- Спасибо, - выдаю наличкой деньги, уловив в усталых темных глазах таксиста что-то похожее на сочувствие, едва он замечает в моем пакете мягкую игрушку – коричневый медведь Тедди, одетый в полосатую майку.

- Мужик, мне может подождать? – спрашивает, косясь на температуру, указанную в приложении телефона. Качаю головой – минус двадцать, ничего, не околею.

- Я надолго.

Сегодня утром очень холодно, изо рта выдыхаю пар, а руки немного замерзли, стоило снять перчатки и настроить навигацию.

Со дня смерти Кати я был здесь всего лишь пять раз: в день ее похорон, спустя девять и сорок дней, а после еще два раза, включая сегодняшнее посещение. Я очень хреновый отец. Прости меня, малышка.

Дорожки в некоторых местах не чищены, довольно наплевательское отношение к столь популярному месту, где участок стоит, как крыло от самолета Боинг. Когда-то здесь была усадьба, пруды и прекрасный парк, а затем пришла революция и большевики организовали на этом месте колхоз. Затем снова смена власти и вот уже все кладбище в частных руках, жилой дом разобран, часть прекрасной рощи была безжалостно уничтожена человеческой рукой. Осталась только церковь Николая Чудотворца из всех усадебных строений.

Мы не собирались хоронить дочь в этом месте. На тот момент организацией похорон занимались Илья и я. Честно говоря, я так и не расплатился с ним за все, вот только Северов ни разу не потребовал назад тех денег, что вложил. Иногда у меня проскальзывала грешная, абсолютно мерзкая мысль: он сделал это специально. Только для «специально» люди не отдают деньги, отложенные на квартиру.

Приподнимаю воротник, шагая меж красивых оград и гранитных памятников. Некоторые из них напоминают настоящие произведения искусства, а другие испорчены вандалами, у которых ничего святого в душе. Где-то лежат свежие цветы, на других давно повесив потускневшие тканевые бутоны – искусственные букеты. Венки, ленты, местами стоял стопки под водку и припорошены крошки от печенья

Я бесцельно перевожу взгляд от одной могилу к другой, почти не вчитываясь в известные и не очень фамилии. Морозный воздух обжигает на вдохе легкие, а в еще темном небе уже издают свои издевательские вопли парочка ворон. Почти не смотрю в навигаторе направление - ноги сами ведут к нужной, довольно простой металлической ограде, где под слоем выпавшего снега спрятался черный гранит с именем, датой и фотографией улыбчивой девочки – все, что осталось от моей дочери.

Ногой отбрасываю снег, распахивая калитку и ботинки утопают по самые джинсы. Ее могила завалена цвета: свежими, искусственными. Одни новее других. Наверное, Лера тут была совсем недавно. У нее всегда лежат игрушки и едва я стираю рукой в перчатке тонкий слой налипшего снега, он поддается, и уже виден холодный гранит с одной единственной фотографией.

- Привет, котенок, - выдыхаю вместе с комком боли и на секунду закрываю глаза. – Прости, папа снова задержался.

Три года назад моя жизнь была разрушена. Моя семья, мой брак – все это перестало иметь значение.

Помню, как кричал, рвался к Кате в больнице, вырываясь из рук Ильи, затем просто замер и больше не мог произнести ни слова. Не реагировал на обвинения своей тещи, не слышал слов Северова. Я даже больше себя не чувствовал. Внутри словно замерзла какая-то часть, а потом сломалась, едва первый комок земли упал на закрытый гроб, спущенный в землю.

Мой разум отключился, как и эмоции. Ольга Георгиевна долго с ухмылкой напоминала мне о бесстрастном отношении к смерти собственной дочери. Однажды просто рассмеялась в лицо, выплюнув очередную порцию яда прямо в столовой за столом, когда вся семья собралась на сорок дней.

- Выдержки нам всем, как у зятя моего. Только посмотрите на его лицо: убил своими руками нашу малышку и нигде даже не ёкнуло.

А я просто опрокинул в себя сто грамм водки и вышел из зала, чтобы потеряться навсегда. И у меня это отлично получилось. Почти два года беспробудного пьянства, сомнительных решений и жизни на грани риска. Я ничего и никого не боялся, отпустил себя. Позволил упасть на самое дно и оставался там до того дня, пока не узнал о том, что Лера уходит. Когда застал их вместе, увидел своими глазами бумаги на развод и окончательно осознал, каким кошмаром стала моя жизнь.


Илья ушел из моей жизни раньше. Устав биться о стену, воздвигнутую мною, он просто махнул рукой. Спустя год сбежала и Лера, причем к тому, кто оказался ей ближе, чем я. Северов был с ней все время, а где носило меня?

Очередной удаленный пропущенный от Ирины вырвал меня из потока собственных мыслей. Вчера она звонила несколько раз, а после еще пару раз среди ночи. Я ни разу не перезвонил, не взял трубку и не ответил на смс. Проигнорировал в социальных сетях, сделал вид, будто ушел в спячку. В какой-то момент, вылетев вчера из квартиры и сидя на лавочке во дворе с еще влажными волосами, я осознал, как неправильно поступаю. Смотрел в горящее окно своей съемной квартиры и пытался осознать произошедшее в душе.

Почему до меня так долго доходило? В какой момент я осознал, что во всем происходящем виноват сам, а не люди вокруг? Мне понадобилось так проколоться с Аней, чтобы наконец-то дошло?

Я стянул перчатку, касаясь холодной черной плиты и проводя пальцами по фотографии, чувствуя кожей каждую выпуклость рамки.

- Десять, - прошептал тихо, касаясь холодного камня и прижимаясь к могиле дочери. Упал на колени в снег, отчего джинсы мгновенно намокли, но холода я почти не ощущал. – Девять, восемь…

Знакомое чувство поднялось из глубин подсознания. Будто кто-то костлявой рукой сжал сердце, пытаясь выдавить из него всю кровь до последней капли. Знакомые картинки промелькнули перед глазами, несмотря на то, что я сидел зажмурившись.

Лето, двор, Катя и дурацкая горка.

- Семь, шесть, пять… - счет сорвался на всхлипе в тот момент, когда горячие слезы обожгли уголки глаз. Голос задрожал, а пальцы крепче сжали чертов гранит, по которому я силой ударил кулаком, не обратив внимание на боль.

- Четыре…

Три, два, один.

Мои костяшки разбиваются в кровь о твердую поверхность, затем оставляют кроваво-красные следы на снегу. Едва слышимый крик, больше похожий на хрип, вырывается из груди. Я хочу заорать, но дыхание перехватывает. Ни дышать, ни кричать не способен – просто хватаю ртом воздух и чувствую, как замерзают соленые капли, превращаясь в иней на ресницах.

Несколько раз я думал о том, каково это: лежать в холодной земле в деревянной коробке. Что там после смерти? Есть ли загадочный белый свет, и куда могла отправиться Катя? Я бы нашел ее? Хотелось верить, что да.

- Знаешь, кто твой папа, котеночек? – выдохнул я, втягивая носом воздух и садясь прямо в снег подле ее могильной плиты, прислоняясь к ней плечом. – Дерьма он кусок, потому так долго не приходил к тебе, – прошептал, сглатывая ком в горле.

Мне было совершенно наплевать на мокрую одежду. Снег попавший под рукава и в ботинки, на разбитые в кровь руки – я просто смотрел в постепенно наступающий на небе день. И думал. О своей жизни, о работе, семье, Ане. Обо всем сразу и одновременно ни о чем. Лишь когда пальцы начали неметь, заставил себя подняться, прощаясь с Катей, оставляя ей в подарок медведя и ее любимые миндальные шоколадные конфеты.

Путь обратно показался короче и быстрее. На часах время давно перевалило за девять утра, рассвело, но пока первые посетители не спешили на кладбище. Руки неимоверно жгло, наверное, стоило обработать их по приезду. Интересно, Аня дома? Боже, я надеюсь, что да. Потому что я просто обязан объясниться перед ней за свое мерзкое поведение. Бог весть, что она успела надумать, пока меня не было.

Уже почти собрался с мыслями и решился позвонить ей, как только сяду на метро или в такси, когда, пройдя через ворота, застыл на месте.

- Какого черта мы потащились в такую рань? Будто нельзя было приехать попозже! Ей уже все равно, - голос Ольги Георгиевны звенел в ушах, но мои глаза были прикованы ни к ней - к Лере, вышедшей из машины. Она бросила взгляд на мать и остановилась, нахмурив брови.

- Я не просила тебя ехать, - отрезала, придерживая пакет с подарками явно для Кати. Мне бы стоило уйти с дороги, исчезнуть, но я не мог сдвинуться с места, наблюдая за ними. И в итоге меня заметили.