– Я их видела, – наконец бормочет она, – голоса. Да, я знаю, как это звучит. Можешь даже не говорить.

Я чувствую давящую свинцовую тяжесть в животе. Она права.

Еще безумнее. Боже мой, только не это.

– Люди? Ты видела людей?

Ее едва заметный кивок ощущается кожей. Я мысленно отмечаю, что она, должно быть, сильно перепугалась, раз не обращает внимания, что я, полуголый, обнимаю ее, а она прижимается щекой к моей обнаженной груди.

– На том берегу реки. Я стояла там одна, набирала воду, а потом…

– Как они выглядели?

Должно же быть какое-то доступное моему пониманию объяснение!..

– Я знаю, кто они. – Ее голос звучит сдавленно. Хотел бы я пройти с ней через это, поддержать ее… – Они смотрели на меня и показывали туда. – Она кивает в сторону гор и места крушения за ними – туда мы и идем. – Сквозь них было видно туман, а когда вышло солнце, они исчезли. – Девушка замолкает и сглатывает. Напряженный голос срывается. – Одна женщина была не обута.

Я не сразу понимаю, что она имеет в виду. Но потом до меня доходит, и я обнимаю ее крепче.

– Они не настоящие, Лилиан. Я верю, что ты их видела, но ты ведь знаешь, что сильно ударилась головой… Вот вернемся в цивилизацию – тебя за секунду вылечат. А пока пообещай, что не станешь гоняться за тем, что видишь. Ты могла пострадать.

Она замирает. Интересно, ждала ли она, что я поверю? Что ее видения покажутся мне убедительнее голосов у нее в голове?

– Тарвер, скольких ты похоронил?

– Мы не виноваты в их смерти, Лилиан. Мы отнеслись к ним с уважением. Если ты чувствуешь вину из-за того, что случилось…

– Их ведь пятеро было, да? – Она отодвигается и смотрит на меня настойчиво. Зрачки у нее расширены, и голубые глаза кажутся черными. Меня пугает ее загнанный взгляд. – Ты не дал мне их увидеть. Откуда тогда я знаю? Тарвер, неужели ты не понимаешь? Я не сумасшедшая! Меня преследуют призраки.

Я не знаю, как мне быть. Нельзя взывать к охваченному безумием разуму и нельзя рявкать приказным тоном на девушку – она ведь не мой солдат. Я придаю лицу спокойное и терпеливое выражение, которое раньше сильно ее раздражало, и только тогда говорю.

– Я уверен, что говорил тебе, сколько там было людей. – Но мы оба знаем, что это неправда. – А даже если не говорил, то очевидно, что их было пятеро – столько мест в капсуле. Пойдем, Лилиан. Я хочу успеть найти безопасное и теплое место для следующего лагеря. Дай мне флягу, я подогрею воды.

Я тянусь за флягой, и Лилиан отодвигается. Она смотрит на меня твердым взглядом, отходя в сторону.

– Две женщины, – говорит она ровным голосом, – та, что без ботинок, ростом с меня. Еще солдат. Я видела его жетоны.

Что-то сдавливает мне горло, и несколько секунд я не могу вдохнуть. Нет, она ошиблась. Она выдумывает. Она видит сейчас мои жетоны – поэтому у нее возникла в голове мысль о них.

Но она не закончила.

– Еще двое мужчин были в смокингах.

Мне наконец удается сделать вдох.

Нет, невозможно. Откуда она знает?

Я дышу ровно и говорю, глядя на нее спокойным взглядом:

– Разумеется, ты видела девушку с себя ростом – у вас один размер обуви. Это не те люди, которых я похоронил, – в капсуле были одни женщины. Ни мужчин, ни солдата.

Даже не знаю, зачем я ей лгу. Мысленно хватаюсь то за одно решение, то за другое и нахожу выход во лжи: я не могу поддаться тому, что говорит Лилиан. Будет только хуже.

Несколько долгих мгновений мы смотрим друг на друга. Она знает, что я лгу. Но потом ее лицо разглаживается, и она смотрит на меня безучастным взглядом.

– Ладно, – говорит она мягко, – тогда идем.

Мы молча собираем вещи. У нас больше не возникает мысли о завтраке.

Не знаю, что еще нужно сказать. Я не могу поощрять ее безумные мысли.

В этом нет никакого смысла.

Она положила камни на их могилы, но тел она не видела. Тел мужчин в смокингах, женщины в рабочем комбинезоне, солдата не намного старше меня.

Его армейские жетоны лежат на дне моего мешка.


– Вы почти дошли до «Икара».

– Нам еще нужно было перейти через горы. Место крушения было по другую сторону. Мы видели, что корабль упал туда.

– В отчетах сказано, что в горах шел снег.

– Да.

– У нас уже заходила речь о горах, но снег вы не упоминали.

– Считаете, я вру насчет погоды?

– Я не знаю, что вы делаете, майор. Пытаюсь узнать. Так был снег?

– Да. Раз у вас есть отчеты по погоде, сомневаюсь, что добавлю что-то новое.

– Попробуйте, майор.

Глава 20. Лилиан

Тарвер не сказал мне, что в горах будет холоднее. Не знаю, может, в горах всегда холодно? Наверное, он подумал, что об этом даже не стоит упоминать.

Когда мы уходим от реки и начинаем подниматься в гору, я вдруг вспоминаю себя той, какой была на «Икаре». Для той девушки флиртовать было так же легко, как дышать, она убегала от телохранителей, ночами напролет сплетничала с подругами. Теперь я на нее не похожа, ее будто вообще больше не существует.

Я понимаю, что скучаю по ней. Она знала, кто она такая. Она знала, что должна делать. У нее был отец, который шел на все ради ее защиты. У нее был мир, который подстраивался под нее. Ей никогда не приходилось считаться с мнением какого-то безродного солдата. И ей всегда было плевать, когда кто-то ей лгал, потому что лгали все.

Издалека казалось, что над горами нависают облака, но теперь видно – это заснеженные пики. Между нами и местом крушения «Икара» лежат горы, и Тарвер говорит, что путь в обход займет слишком много времени. Так что мы должны перейти через горную гряду, не обращая внимания на холод и нависшее над головами небо, чтобы укрыться на ночь в какой-нибудь расщелине, а утром спуститься в низину.

На перевале, через который Тарвер предлагает идти, снега нет. Наступает вечер, резко холодает, и облака все ниже нависают над землей. Даже Тарвер беспокойно на них поглядывает и ускоряет шаг. Стараясь за ним успеть, я спотыкаюсь и шлепаюсь на землю, даже не успев подставить окоченевшие руки.

Когда на меня падают первые снежинки (а я раньше видела снег только в рождественских выпусках сериалов), я вроде должна бы удивиться, но мне не хватает на это сил. Той, другой Лилиан, из салона, снег, возможно, показался бы красивым.

Солнце скрывается за облаками, и чем выше мы поднимаемся, тем становится холоднее. Снежинки садятся мне на щеки, а потом тают. Комбинезон не очень согревает, но плотная ткань укрывает от ветра. Ногам тепло благодаря проклятым ботинкам.

Теперь я хотя бы знаю, что не схожу с ума – меня просто преследуют призраки. Лучше ли это сумасшествия? Почему я не могу прогнать пятерых заблудших душ?

Если бы я не увидела лицо Тарвера, когда рассказала о призраках, возможно, так бы и верила, что у меня галлюцинации. Но у него было уязвленное лицо, застывшее на несколько секунд от потрясения. Он понимал, что мне неоткуда было узнать, кого он похоронил. Наверное, он думает, что помогает мне, заставляя поверить в сумасшествие. Тарвер не умеет лгать, и меня ему не одурачить.

Быть может, я скучаю не по Лилиан из салона. Не по Лилиан на равнинах и даже не по Лилиан, какой она была до того, как увидела падающий «Икар». Думаю, больше всего я скучаю по Лилиан, которая доверяла Тарверу Мерендсену.


– Что?

– Майор?

– Я отвлекся на секунду. Что вы говорили?

– Как я погляжу, вы прикладываете много усилий, чтобы слушать, майор. Вы выглядите уставшим.

– Сна ни в одном глазу и хвост трубой. Можно мне попить?

– Сейчас принесут. Вы готовы продолжать?

– Конечно. Горю желанием рассказать все, что вас интересует.

– Нас интересует правда, майор.

– Именно ее я вам и рассказываю. Вам нужно что-то другое.

Глава 21. Тарвер

Утро было ясным и сулило хорошую погоду, и я даже надеялся, что подъем в горы окажется не слишком тяжелым. По склонам сбегают ручьи растаявшего снега, и хотя талая вода обжигает нутро холодом, я все равно наполняю флягу. Чем выше мы поднимаемся, тем быстрее холодает. Бледные солнечные лучи не греют, и когда солнце сядет, нам придется худо.

Лилиан изо всех сил старается не отставать, и я, сжалившись над ней, замедляю шаг и даю ей передохнуть. Но мысленно я рвусь вперед, наверх – туда, где высятся каменные глыбы, а чахлые клочки травы все реже попадаются на глаза.

Я непрестанно думаю, как, должно быть, ей непривычно терпеть голод и холод: она далека от этого так же, как я от ее образа жизни. Интересно, каково это, когда твое лицо с детства мелькает на обложках журналов по всей Галактике?

Что бы сказали репортеры, услышав, как она бормочет себе под нос одно из моих ругательств? Или увидев, как крепко она прижимается ко мне по ночам? Что бы они подумали о ее стойкости?

Я чувствую, что скоро пойдет снег. Нам нельзя тратить время, до места крушения нужно добраться как можно скорее, но в любом случае ночь придется провести в горах. Так что мы поднимаемся выше.

Снег начинается через несколько часов, когда мы съедаем на двоих упаковку пайка: первые снежинки такие крошечные, что кажутся легкой моросью. Услышав за спиной тихий удивленный возглас Лилиан, я понимаю, что она, наверное, никогда и снега не видела. За все время, что мы пробыли здесь, она успела столкнуться с таким количеством реальных вещей, сколько за всю жизнь не видела. Мне хочется остановиться и вместе с ней полюбоваться снегопадом, но я знаю, что совсем скоро снег повалит стеной. Я завожу ее за высокую скалу, где нет ветра, а сам взбираюсь на нее оглядеться. Нам нужна пещера или хоть какое-то укрытие над головой. У изогнутых горных деревьев ветви голые и узловатые – под ними не спрятаться. Деревья эти вместе с камнями, поросшими толстым светлым мхом, превращают горы в призрачное и недружелюбное место.