— И, победно въехав рядом с ним в Иерусалим, вы простите ему все, — сказала я.

— Я уже простила его, если вообще есть за что прощать. Но я хочу его видеть, — возразила она.

С той минуты слова «Я хочу его видеть», или «Как бы мне хотелось его увидеть», произносимые то с безыскусной простотой, то с настойчивой требовательностью, не сходили с ее уст.

— Я не собираюсь тревожить Ричарда или отнимать у него время, а только хочу его увидеть.

Однажды она добавила: «так, чтобы он меня не видел». Странно было слышать такие слова от красивейшей из женщин, сознающей свою красоту и понимающей, что ее прелесть может совершенно обезоружить каждого.

Потом она сказала:

— Если бы я могла посмотреть на него хотя бы с галереи для музыкантов…

Мне пришлось ее разочаровать:

— Дорогая, там, где находится Ричард, ничего подобного нет. В лучшем случае он живет в шатре, как обычный лучник.

Но убедить ее было невозможно. В иных обстоятельствах я могла бы посмеяться над тем, что молодая девушка, обладающая природным достоинством и с такими безупречными манерами, может быть настолько несдержанной и откровенной в своих желаниях, но в данном случае любое упоминание о Ричарде вызывало у меня чувство неловкости и смутно осознаваемой вины.

Однажды вечером Беренгария с Иоанной трудились вместе над перевязью, маленькая герцогиня читала, а я ушивала корсаж платья. Амария, моя служанка, сделала бы это быстрее и более профессионально, потому что иголка плохо слушалась моих пальцев. Но она как-то сказала мне, будто несмотря на то, что в моем распоряжении были самые лучшие продукты, я стала худеть. Я возразила, хотя и сама заметила, что все платья висели на мне, как на вешалке, и принялась тайно ушивать их самостоятельно.

Девушки тихо переговаривались, склонившись над рукоделием. В очаге потрескивало полено размером с бревно. Тишину внезапно нарушили слова Беренгарии:

— Я должна его увидеть. Я не могу отправиться на Кипр, не повидав Ричарда. Любой из нас может утонуть при морском переходе, и тогда я никогда больше не увижу его. Это просто невыносимо!

В ее голосе прозвучала какая-то новая, мятежная нота. Подняв глаза, я с удивлением увидела лившиеся по ее щекам слезы. Ни один мускул на лице при этом не дрогнул, взгляд оставался неподвижным, и губы не тронула дрожь. Я никогда не видела так красиво плачущей женщины. Разумеется, тут же разразилась слезами и Иоанна — рот перекосился, подбородок затрясся, и захлюпал нос. Какое мощное оружие — уметь плакать так, чтобы не выглядеть неприятной! Ведь большинство женщин, прибегая к слезам, как к последнему аргументу, ставят под угрозу собственные цели.

— Анна, — проговорила Беренгария тем же бунтарским тоном, — ты должна что-нибудь придумать. Подумай, как мне увидеть его до нашего отплытия.

— Может быть, мама найдет какой-нибудь выход, — сказала Иоанна.

И внезапно комнату словно пересекла какая-то граница, по одну сторону которой оказались Беренгария и Иоанна, а по другую мы с герцогиней. Та оторвала глаза от книги, заложила в нее палец и стала молча ждать продолжения. Заговорила я.

— Право, Беренгария, вы ставите меня в очень трудное положение. Ричард занят и вынужден отложить встречу до вашего прибытия на Кипр. Мы просили его приехать сюда, но ему это не удалось. Если бы он хотел — я имею в виду, если бы он был свободен, чтобы приехать к нам, — он сделал бы это сам. Так учитесь же, сердце мое, быть хорошей женой, для которой желание мужа — закон. Через несколько недель вы поженитесь и будете видеть друг друга каждый день.

Я чувствовала слабость своих доводов. Следовало в тот момент подойти к ней, обнять, похлопать по плечу и погладить по голове. Казалось бы, ничего не меняющие жесты, но на самом деле это освященный веками прием утешения попавшего в беду, позволяющий другому хоть что-то сделать вместо того, чтобы стоять и смотреть. Но мне нелегко даются такие вещи. Другое дело Иоанна. Она обняла Беренгарию и забормотала какие-то утешительные слова, пытаясь усадить ее обратно в кресло. Беренгария отмахнулась и шагнула к Анне.

— Анна, скажи мне что-нибудь. Помоги мне.

Маленькая герцогиня холодно проговорила:

— Мадам из Англии объяснила ситуацию, Беренгария, и с этим, по-видимому, действительно ничего не поделаешь. Разве что последовать примеру Эсмеральды…

Беренгария на момент застыла с пустым взглядом. Слезы вылились из ее глаз и больше не появлялись. Потом она улыбнулась своей мягкой, едва заметной улыбкой.

— Эсмеральда… ну конечно! О, Анна, почему ты не подумала об этом раньше?

— О, я вовсе не собиралась всерьез рекомендовать тебе такое. Ты же сама понимаешь, это нереально.

Я никогда ничего не слышала об Эсмеральде и не имела понятия, о чем они говорят, но что-то в голосе герцогини встревожило меня. В нем чувствовалась фальшь. Она говорила одно, а думала другое, тогда как обычно голос ее звучал очень искренне. Теперь же ее слова «я не собиралась тебе такое рекомендовать» звучали как: «Иди и делай».

— О чем это вы? — быстро спросила я. — Кто такая Эсмеральда и чем она знаменита?

— Это всего лишь песня, — ответила Беренгария.

— О, теперь я вспоминаю, — вмешалась Иоанна, озарившись улыбкой и шмыгнув носом. — Это очень романтично и сможет привлечь внимание Ричарда.

— Это безумство, — заметила герцогиня, демонстративно открыла заложенную пальцем страницу и снова углубилась в чтение. Но стрела была пущена.

В комнате находился по крайней мере один человек, с кем я могла разговаривать резко и властно. И я воспользовалась этим.

— Иоанна! Изволь ответить на мой вопрос — кто такая Эсмеральда?

— Всего лишь девушка из песни, мама. Разве ты не помнишь? Та, что играла на лютне, нет, кажется, на арфе. Ну да, на арфе, правда, Беренгария?

Я нетерпеливо щелкнула пальцами, и Иоанна заторопилась:

— Она взяла арфу, отправилась к тому месту, где Саргаросса держал в заключении ее мужа, и запела песню, звучавшую для всех как обычная баллада, но составленную так хитро, что только один он мог понять, что к нему на помощь спешил Жильбер Фалез.

— О, и ты думаешь, что если бы Беренгария устроила такое представление, Ричард нашел бы его романтичным? Я всегда знала, что ты глупа, Иоанна, но мне кажется, что в твоем возрасте даже у дуры должно быть больше здравого смысла!

Я понимала, что делаю из бедняжки Иоанны козла отпущения, потому что могла придраться к ней, не нарушая этикета. Ничего, я попозже объясню ей, что все мои слова в действительности предназначались для Беренгарии и герцогини.

— Неудивительно, что мужчины ни во что не ставят женщин, — продолжала я, — и предпочитают держать их на почтительном расстоянии, когда речь идет о серьезных делах. Ричард занят вполне конкретными и важными делами, и у него нет времени принимать нас. A ты полагаешь, что он окажется таким романтичным, что уподобится герою какой-то баллады.

У Иоанны снова затрясся подбородок, и глаза наполнились всегда готовыми слезами. Герцогиня с легким хлопком закрыла книгу и сказала:

— Мадам, прошу вас не забывать, что это сказала я, а не королева Сицилии. Может быть, она просто не поняла, что я пошутила.

— Не мешает быть поосторожнее с шутками в присутствии простаков, — возразила я.

Беренгария снова поднялась на ноги.

— Иоанна не простушка, а Анна вовсе не шутит, — заявила она. — Я не могу отправиться на Кипр, не увидев Ричарда. А раз он не может прийти ко мне, я поеду к нему сама. И мне нужно одеться так, чтобы не отнимать у Ричарда времени и не отвлекать его внимания. У Анны хватило ума, чтобы это понять и предложить выход.

— К сожалению, у тебя нет талантов Эсмеральды, — промолвила Анна, не принимая комплимента. — Ты не умеешь петь, Беренгария.

— Я могу вполне прилично играть на лютне, а Блондель будет петь, — совершенно спокойно возразила Беренгария. — Я надену самый лучший из его костюмов. — По-видимому, она догадалась об охватившем меня ужасе и, повернувшись ко мне, мягко сказала: — Я очень сожалею, мадам, что поступаю против вашего желания и без вашего одобрения, но для меня это очень важно, и на сей раз я должна принять решение сама. — Она подошла к двери, открыла ее, выглянула и распорядилась: — Отыщите Блонделя. Пусть немедленно идет ко мне.

— Беренгария, — сказала я, — вы, может быть, будете жалеть об этом всю жизнь. Всякое может случиться. Вас могут разоблачить, и Ричард придет в ярость. В песнях и разных вздорных историях переодевания всегда проходят прекрасно, но, дорогая моя, разве кто-нибудь слышал о них в реальной жизни? Ваши груди и бедра моментально выдадут вас. Вы даже не дойдете до шатра Ричарда. Лучники примут вас за какого-нибудь ряженого шпиона, и один Бог знает, что может случиться. Например, насилие… Военный лагерь — это не ассамблея монахов, вы должны это понимать.

Я думала напугать ее, но напугала только Иоанну.

— Мама права, Беренгария, — воскликнула она. — Кроме того, что ты сделаешь со своими волосами?

Беренгария подняла руки, коснулась длинных черных кос, лежащих на ее плечах, повторяющих контур груди и кончающихся много ниже талии.

— Я их отрежу, — спокойно объявила она. — Они снова отрастут по пути на Кипр.

— Бога ради, — взорвалась я, — не говорите таких идиотских вещей. Пока не пришел этот юноша и вы не стали перед ним посмешищем, Беренгария, послушайте меня. Ваша затея безумна. Вы не должны этого делать. Я запрещаю вам. Вы меня слышите? Пока вы не вышли замуж, за вас отвечаю я, и я запрещаю вам что-либо предпринимать. — Я повернулась к маленькой герцогине. — Это начали вы в шутку! Ну, а теперь пора кончать! Напрягите свой прославленный ум и скажите что-нибудь такое, что заставит ее опомниться.