— Тебе не следует так говорить…

— Но я говорю. Слушай, любимая, я служу в авиации, я люблю жизнь, но и тебе, и мне известно, насколько зыбки наши перспективы. В этот самый момент, возможно, по радио говорят: «два наших самолета не вернулись на базу». Что, если я окажусь в одной из таких машин?

— Не надо, Тим! — воскликнула я. — Это нечестный аргумент, и ты знаешь это.

— «В любви и на войне все дозволено», знаешь такое выражение? — Тим улыбнулся.

Именно его улыбка и разорвала те чары, которые связывали меня, пока я слушала его слова. Усмехнувшись, я взяла свое пальто.

— Послушай, Тим, это просто смешно! На какое-то мгновение мне даже показалось, что ты говоришь серьезно.

— Я и говорю совершенно серьезно, готов подписаться под каждым своим словом. Не такое уж ты дитя, чтобы поверить в то, что честный человек не станет предлагать подобные вещи девице, пока на ее пальце не появится его обручальное кольцо. Все подобные предрассудки канули в прошлое вместе с викторианской эпохой.

Голос его изменился, стал глухим:

— Я люблю тебя и хочу тебя. Я предпочел бы, чтобы ты стала моей женой, но, увы, ты предпочла стать женой другого мужчины! Я по-прежнему хочу тебя, хотя кольцо на твой палец надел не я.

— Об этом не может быть и речи, — сказала я. — Пошли, пора ехать.

— Что ж, и вправду спорить не о чем. А поэтому, Мела, сладкая моя, я никуда не еду.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что сказал, — ответил Тим, направляясь к огню. — Сегодня я намереваюсь переночевать в этой гостинице, и ты намереваешься разделить мое общество; и мы с тобой намереваемся быть очень и очень счастливыми.

— Ну, как ты можешь говорить такое?!

— А почему бы нет — просто я честен с тобой. Я беру в расчет наши с тобой чувства и желания, а не те прописные стандарты, завещанные нам стариками, разучившимися любить.

Я не верила своим ушам. Я вполне могла допустить, что Тим шутит, и все же нечто подсказывало мне, что он говорит вполне серьезно.

— Ну и как, по-твоему, мы объясним все это Питеру?

— Это сделать несложно. Через час или два я позвоню твоему мужу и сообщу ему, что наша машина сломалась. Еще скажу, что по счастливой случайности это произошло неподалеку от дома моих друзей и что мы надеемся пешком дойти до них и заночевать. Он поверит в это.

— Похоже, что ты действительно все обдумал, — едко проговорила я.

— Все. По сути дела тебе не придется ничего делать… придется только сесть обратно и быть ласковой со мной. Эта ночь станет нашей медовой ночью… твоей и моей.

— У меня еще не было медового месяца, — сказала я, — но если ты считаешь, что я проведу его вот так — воруя у собственного мужа это время и прикрываясь сказками, в которые и пятилетнее дитя не поверит, то поверь — ты ошибаешься! Я возвращаюсь в Лондон вне зависимости от того, везешь ты меня или я иду пешком.

Тим рассмеялся.

— Ходьба скоро утомит тебя в том случае, если ты знаешь дорогу, а она тебе неизвестна. Нет уж, дорогая моя, идти пешком ты не сможешь. Так что будь умницей и сдавайся на милость победителя.

Я бросила на кресло пальто и подошла к Тиму.

— Послушай, — произнесла я как можно убедительнее. — Твоя шутка зашла слишком далеко. Уже очень поздно, прекрати дразнить меня и едем домой.

Тим схватил меня за руку и притянул к себе так, что мне пришлось присесть на подлокотник его кресла.

— Послушай милая, я понимаю, что честь требует, чтобы ты протестовала и все такое, но со мной этот номер не пройдет. Я хочу тебя, а ты меня — все прочее не имеет значения.

— Но это не так, Тим. Неужели ты не понимаешь, что существует множество других не менее важных вещей? И если бы в каких-то обстоятельствах мы повели себя так, как хочешь этого ты, то оказались не просто прелюбодеями, но и вульгарными, пошлыми людьми. Мы совершили бы такой проступок, который ну… словом, это не крикет.

— Боже мой! Как быстро мы набрались английских привычек, — поддразнил меня Тим и уже серьезным голосом спросил: — Или ты не любишь меня, Мела?

— Ты знаешь, что люблю, — ответила я. — Люблю и всегда любила, но не буду любить, если мы поступим подобным образом и потеряем право уважать себя.

— Чистейшее ханжество и ерунда. Когда я овладею тобой, ты будешь любить меня всем своим существом. А сейчас ты не понимаешь самого значения слова «любовь». Откуда тебе знать ее?

— Если любовь означает нечто бесчестное, жестокое и порочное, — ответила я, — тогда я знать не хочу ее значения и смысла. Прости меня, Тим, но ты должен понять, что просишь невозможного.

— Не просто возможного, но неизбежного, — проговорил Тим, играя желваками, как делал в прежние времена, упрямо настаивая на своем, вне зависимости от того, насколько неразумной оказывалась его идея.

— Прошу тебя, Тим, — взмолилась я. — Пожалуйста, не порть чудесный наш день.

— Вот почему я не собираюсь везти тебя домой. Можешь ли ты представить себе нечто более унылое, чем возвращение любимой женщины ее мужу?

— Тем не менее это то, что тебе предстоит сделать. Поехали! Если ты никуда не собираешься, я сама поведу автомобиль и оставлю тебя здесь.

Тим поднялся с кресла:

— Ладно. Подожди здесь, а я подам машину к передней двери.

Накинув пальто, он вышел из комнаты.

Оставшись одна, я почувствовала, что меня буквально трясет от пережитого в последние минуты напряжения. Надев пальто и перчатки, я со страхом посмотрела на часы. Надо ли мне позвонить домой еще раз? Сначала я решила, что надо, а потом испугалась, подумав, что к телефону может подойти Питер. Я вышла в прихожую. Людей в гостинице было немного, хотя из бара доносились голоса. Я открыла входную дверь.

Небо было темным и безлунным, на улице было прохладно. Я прислушалась, однако звука мотора не было слышно. Спустя какое-то мгновение я вернулась в помещение и принялась нервно расхаживать по холлу.

Я провела там минут пять, прежде чем дверь бара наконец отворилась, из нее донеслись звуки смеха, и на пороге показался Тим.

— Как ты долго, — сказала я, — и где машина?

— С машиной все в порядке.

— Где она? — резким тоном спросила я. — Ты сказал, что подгонишь ее к входу.

— Не будь дурой, — оборвал меня Тим. — Я вышел только для того, чтобы проверить, не уедешь ли ты без меня. Теперь ты не сможешь стронуть машину с места.

На какое-то мгновение я подумала, что он перебрал виски в баре. Нельзя сказать, чтобы у Тима была крепкая голова; в отличие от большей части моих соотечественников, пребывающих в согласии с виски, с Тимом оно всегда конфликтует. Однако опасения мои оказались безосновательными — Тим просто показывал свой характер и свою власть. Мне оставалось вести себя кротко — гнев не поможет мне в этой ситуации.

— Не дразни меня, Тим, дорогой мой, — пропела я самым сладким голосом. — Что ты сделал с машиной? Скажи мне, и поехали домой, мы можем поговорить в дороге.

— Тебе не обмануть меня, пошли.

Взяв меня за руку, он практически затащил меня обратно в столовую, заключил в объятия и стал целовать. Я была в ярости. Отбросив всякую дипломатию, я попыталась вырваться из его объятий. Сделать это было нелегко, потому что Тим очень силен.

— Прекрати! — вспыхнула я. — Мне не до твоих поцелуев! Мы должны немедленно ехать домой. Ты слышишь меня?

— Мы не будем делать ничего подобного. Я хочу целовать тебя, и ты поцелуй меня, дорогая.

Я наконец вырвалась и выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь. После чего направилась на задний двор, где Тим оставил машину. Она и сейчас стояла там. Я бросилась к машине и попыталась открыть дверцу, но она была заперта. Итак, уехать отсюда у меня не получится.

Что он сделал с машиной, я не знала, но автомобиль был полностью обездвижен. Я в бессильной ярости топталась около машины, когда из гостиницы вышел мужчина и начал ручкой заводить грузовик. Заметив меня около автомобиля, он спросил:

— Что случилось, мисс? Не нужна ли помощь?

— А я как раз хотела спросить, — неторопливо проговорила я, — вы случайно не в Лондон едете?

— В Лондон, — подтвердил он, — только не в сам город, а в Патни[14]. Мне нужно доставить туда груз.

— А не будете ли вы любезны подождать минутку-другую? — торопливо проговорила я. — Может быть, я попрошу вас подвезти меня, но сперва мне нужно кое-что уточнить.

Я понимала, что выражаюсь туманно, но в данный момент просто не знала, что говорить.

— Можно и подождать, мисс, — проговорил водитель. — Но не дольше пары минут.

Я вбежала в гостиницу и в столовой увидела Тима, невозмутимо сидевшего в кресле, вытянув перед собой ноги.

— Вот что, Тим, — проговорила я. — Слушай мой ультиматум. Либо мы с тобой едем прямо сейчас, либо я уезжаю на грузовике, который уже прогревает мотор.

Тим впился в меня злым взглядом, а потом поднялся на ноги.

— Ладно, — ответил он, — будь по-твоему. Все женщины одинаковы — при первой возможности надуют тебя.

Я не стала отвечать на эти слова, однако Тим последовал за мной, и я заторопилась вперед, слыша его шаги за спиной. Водитель грузовика дожидался меня во дворе.

— Спасибо вам большое, — обратилась я к водителю, — однако я сумела договориться о более удобной поездке в Лондон. Но очень благодарна вам за то, что вы меня подождали.

— Все в порядке, мисс.

Я услышала, что Тим завел двигатель. Я поспешила в машину.

— Если не знаешь дороги, — сказала я, — можешь последовать за грузовиком. Он едет до самого Патни.

Тим ничего не ответил. Мы ехали в полном молчании, не теряя из виду грузовик, пока не выбрались на широкое бетонное шоссе, тут Тим надавил ногой на акселератор, и мы понеслись.