Сама же комната были погружена во тьму, так что казалось, будто Тим ожидает меня на золотом острове.

— Дорогая! — воскликнул он, пока я шла к нему. — Я боялся, что ты не придешь.

— Тихо! — приказала я.

Хотя Тим говорил негромко, сам звук его голоса испугал меня.

— Никто нас здесь не услышит, — ответил он и добавил, прикоснувшись к моей руке: — Что это? Ты дрожишь? Так нервничать не в твоем характере, Мела.

— Я потрясена, — призналась я. — Неужели вся эта ситуация нисколько не смущает тебя? Я и в самом деле не понимаю, как у тебя хватило смелости или, лучше сказать, наглости добиваться встречи со мной… после того, как ты узнал, что я теперь замужняя женщина.

Тим ухмыльнулся в самой обычной манере. Эта ухмылка, как мне было хорошо известно, означала, что он особенно доволен собой.

— Я удачно воспользовался возможностью, — сказал он, заговорщически улыбнувшись.

— Какой возможностью?

— Той, что ты не спишь со своим мужем. В конце концов, англичан всегда считали холодными в постели, но в твоем браке есть нечто более интригующее — он какой-то поддельный.

— Не знаю, почему ты так решил, — проговорила я, ощущая, что ответ мой неубедителен и лишен нужной убедительности. Мне следовало бы рассердиться на Тима за эти слова, но я не могла этого сделать.

— Разве я неправ? — настаивал на своем Тим.

— Давай-ка выслушаем сперва твою историю, — предложила я. — Нам обоим есть что рассказать друг другу.

— Нет уж, дам положено пропускать вперед, — проговорил Тим, и я заметила, что тон его изменился.

— Мела, дорогая моя, какое это имеет значение? — проговорил он. — Разве ты не понимаешь, что для меня все это было как удар под дых? Когда ты сказала мне, что вышла замуж, я подумал что сплю или сошел с ума… даже сейчас я не могу этого осознать. К тому же невозможно, чтобы ты влюбилась так быстро — ведь ты совсем недолго пробыла в Англии, что-то должно за этим стоять.

— Много всего, — ответила я. — Так много на самом деле, что я не знаю, с чего начать не только рассказывать тебе, но даже просто понять самой. Но, Тим, давай начнем с самого начала. Расскажи мне, что ты все это время делал. Как давно все это было.

До сих пор мы разговаривали стоя, но теперь Тим взял с дивана пару подушек и положил их перед камином.

— Устроим себе уют, — предложил он, а потом добавил: — Скажу тебе, Мела, в этом наряде ты выглядишь просто потрясающе.

И хотя я не произнесла их, слова «мое венчальное платье» затрепетали на моих губах. Они будто пронзили меня. Странное венчальное платье и еще более странное венчание! Однако я молчала, и Тим торопливо заговорил. Он рассказал мне, как после нашего объяснения вернулся домой в Виннипег, как пытался убедить себя в том, что поступил правильно, хотя воспоминания о моем убитом горем лице, а также память обо всех проведенных вместе днях то и дело вставала преградой между ним и его влечением к Одри Герман.

— Она вдруг показалась мне какой-то дешевой, — признался он. — Должно быть, потому, что я снова увидел тебя, а ты всегда была на голову выше всех других девчонок.

Однако Тиму не пришлось долго размышлять об Одри Герман и собственных чувствах, поскольку после возвращения в летную школу его известили о том, что со следующей группой летчиков ему надлежит отправиться в Англию.

Тим еще не прошел полный курс подготовки, и такой оборот оказался для него неожиданным, однако во время проведенных в Виннипеге месяцев он предложил какое-то усовершенствование бомбардировочного прицела, которое стали использовать на учебных аэропланах. Чертежи его послали в Лондон, в министерство ВВС, а оттуда командиру части Тима прислали предписание с приказом немедленно отправить его в Англию, так как изобретение заинтересовало специалистов. Конечно же, Тим был в восторге, и, зная его, я вполне могла представить, что день-другой мысли обо мне или другой девушке просто не приходили ему в голову.

Тим был целиком поглощен своими занятиями и предстоящим отправлением за море, и тут, практически уже находясь на борту корабля в Галифаксе, он получил мою телеграмму.

— И я понял, Мела, — сказал Тим, — именно тогда понял, насколько ты дорога мне, и то, что Одри Герман была для меня всего лишь объектом недолгого флирта, ничего не значащим эпизодом, глупой выходкой, из числа тех, которые мужчины затевают со скуки. — Он умолк, но и я ничего не говорила, а потому он продолжил: — Я хотел телеграфировать тебе, сказать, что между нами все осталось по-прежнему, но не смог этого сделать. Ты была в открытом море, а нас перед отплытием уже не отпускали на берег, и мне оставалось только представлять себе, что я скажу тебе при встрече — что я сожалею о случившемся и считаю себя полным идиотом.

— И тогда ты написал мне?

— Я написал тебе сразу, как только улучил удобный момент. Мы долго болтались в море, как тебе, может, известно, конвои эти никуда не спешат. Когда мы высадились в Ливерпуле, нас сначала направили на аэродром в Ланкашире и только потом уже переправили сюда. Меня могли в любой момент отправить в Лондон. И я знал, что непременно найду тебя, как только окажусь в этом городе.

Я сидела, глядя в огонь и раздумывая над тем, как все могло бы сложиться, если Тим появился там прежде, чем я уехала на север с Питером. Наверное, я тут же пообещала бы ему выйти за него замуж, задержалась бы еще на какое-то время в Англии, стремясь как можно чаще видеться с ним, a потом вернулась бы домой, в Канаду, и стала бы ждать окончания войны — того времени, когда мы сможем вновь взять в свои руки вырванные из них нити собственных судеб.

Но теперь было уже поздно думать о том, как бы все случилось, если бы… Вот она я — мужняя жена; и хотя мне хотелось выложить Тиму все до последней крохи, я понимала, что причина моего брака является не только моей тайной, но и Питера тоже.

Тем не менее я должна была что-то сказать. Тим был прав, называя мой брак поддельным. Зная меня лучше всех на свете, он просто не мог обмануться, хотя я сама надеялась обмануть целый мир.

— Теперь твоя очередь, — проговорил Тим, завершив свой рассказ. — Мела, расскажи мне подробно обо всем, что с тобой случилось.

— Едва ли я смогу это сделать, — ответила я, — моя история слишком запутана. Но ты должен знать, что, когда ты бросил меня, все в этой жизни потеряло для меня смысл. Я приехала сюда, потому что так решила мама. А приехав, узнала, что дядя Эдвард погиб. Я была слишком несчастна, чтобы в таком состоянии возвращаться в Канаду, и потому осталась здесь и вышла замуж за Питера.

— В чем я вынужден винить только себя самого! — с горечью воскликнул Тим. — Ах, Мела! Ну, почему ты так поспешила? Ты могла бы догадаться, что я все равно вернусь к тебе.

Я почувствовала некоторое облегчение, услышав, что Тим берет всю вину за мой брак на себя.

В конце концов, разве можно было усомниться в том, что, если бы не Тим, я не оказалась бы сейчас в Англии, и если бы я не ощущала такую невозможную тоску и пустоту без него, то никогда не подумала бы прибегнуть к столь радикальному методу спасения репутации Питера.

Поэтому я не стала более просвещать его, а лишь ответила на его вопрос:

— А как мне могло прийти в голову, что ты передумаешь? Я решила, что ты обручился с Одри Герман, думала, что ты собираешься жениться на ней!

— Я был дураком, безумцем! Но, Мела, я люблю тебя! Ты не можешь выбросить меня из своей жизни!

— Но что же мне делать?

— Продолжать встречаться со мной и любить меня. Ты же любишь меня и знаешь об этом, Мела, разве не так?

— А как же Питер?

— А что — Питер? Эти англичане все похожи друг на друга. Мне стоило только посмотреть на него, чтобы увидеть, что он не герой твоего романа. Холодный, сдержанный — ты не будешь счастлива с таким парнем.

«Ну да, если б ты знал!» — подумала я про себя, вспоминая те пламенные, обжигающие поцелуи, которыми потряс меня Питер, когда я отправилась переодеваться. А как всего какой-то час назад он сжимал меня в своих страстных объятиях, а потом ушел, опасаясь потерять власть над собой.

Нет, Питер, если знать его, не был холодным, но ведь и я была обманута его сдержанностью и меня обманула это его невозмутимое спокойствие.

— А как ты собираешься приспособиться к этой жизни? — спросил Тим. — Тебе не понравится здесь, Мела, кругом одни снобы. Они не похожи на нас, эти люди, они увязли в своей чопорности и настолько убеждены в собственном превосходстве, что порой пытаешься понять, а что в них, собственно, человеческого.

— Откуда ты знаешь все это? — удивилась я. — Ты ведь в Англии совсем недолго пробыл.

— Ну нет, я вижу их насквозь, — уверенно ответил Тим. — Ты же знаешь, я всегда к ним так относился. Твоя мать, конечно, дело другое; но ведь и ты находила их такими же скучными.

— Помню, — ответила я, — но сейчас мы находимся на их земле. Подожди говорить, пока не увидишь Лондон! Когда увидишь, как они мужественно держатся во время бомбардировок — ими можно только восхищаться! Да и со многими из них очень легко и просто общаться.

— Умолкни! Хватит о них! — вдруг довольно резко перебил меня Тим. — Я ревную тебя, Мела, ревную к тому, что ты находишься здесь, ревную к твоему англичанину-мужу, ревную к тому, что ты принадлежишь другому, а не мне!

— Ах вот оно что, — проговорила я со вздохом. — Увы, ни твоя ревность, ни любые слова не изменят того положения, в котором мы оказались.

— Но ведь должен найтись какой-нибудь выход.

— Какой?

— Ну, не знаю. Наверно, если бы не война, мы с тобой могли бы бежать. Сейчас побег невозможен — меня поймают и расстреляют как дезертира.

— Ну и что же ты предлагаешь?

— Что-нибудь придумаем, — успокоил меня Тим. — В Лондоне мы сможем, я полагаю, встречаться.