Барбара Картленд - Разбитое сердце

К семи часам вечера я совершенно лишилась сил. И когда мы возвращались назад в Глазго, я, как мне кажется, даже ненадолго заснула, припав головой к плечу Питера. Помню только, что проснулась от жуткого толчка возле склада, к которому была приписана наша автолавка. Питер взял такси и отвез меня назад в отель.

— А когда выедем завтра? — спросила я.

— Не слишком рано, — ответил он, — около половины одиннадцатого.

— Слава богу! За всю мою жизнь мне еще ни разу не приходилось так основательно потрудиться.

— Привыкнете, — улыбнулся он, — я полагаю, мы проведем здесь несколько недель.

Подумав о том, как горят мои ступни после проведенных на ногах часов и ноют плечи, утомленные неловкой позой над прилавком, я застонала, а Питер усмехнулся:

— Сама напросилась.

— Я не забыла об этом, — огрызнулась я. — Но у меня все тело онемело так, я не чувствую ни рук ни ног.

— Ну, вам нужно хорошенько выспаться — это помогает. Я, например, буду спать без задних ног.

Возле гостиницы он протянул мне руку:

— Спокойной ночи, Мела.

— Спокойной ночи, Питер. Если бы я не засыпала на ходу, то поблагодарила бы вас более воодушевленно.

— Не стоит утруждать себя такими пустяками.

Какое-то мгновение мы молча глядели друг на друга. Под козырьком над входом в гостиницу было темно, и на всей улице не было ни души, только ожидавшее Питера такси. Мне вдруг показалось, что Питер собирается что-то сказать, но он лишь молча пожал мне руку и повернулся к машине. Не знаю почему, но, проходя по большому и безлюдному холлу гостиницы, я вдруг почувствовала себя ужасно одинокой, и чувство это только окрепло, пока я ожидала лифта, чтобы подняться в свой унылый номер.

Уже через три дня я почувствовала, что с меня довольно.

Конечно, торговля с киоска была делом утомительным и монотонным, но еще больше угнетала меня перспектива одиноких вечеров в гостиничном номере, так как Питер, поужинав со мной, всякий раз торопился убраться восвояси, утверждая, что мы никоим образом не должны подавать повод для сплетен.

Кто бы мог о нас сплетничать, я понять не могла, потому что гостиница была полна серьезных деловых людей, а также армейских и флотских офицеров; однако я уже успела понять, что при определенных обстоятельствах Питер может вести себя как ужасный упрямец, и любые мои слова не способны изменить его решения.

Посему, когда через три дня кое-что произошло, я не просто обрадовалась тому, что вышла на след, но и обрадовалась тому, что скуке моей и одиночеству приходит конец.

Мы как раз обслуживали уже собравшихся у киоска к двенадцати часам дня людей, активно торгуя пирожками, когда я обратила внимание на невысокого человека, который пил чай, прислонившись к борту фургона. Не знаю, почему мне пришло в голову как-то выделить его из собравшейся вокруг толпы. Может быть, потому, что он показался мне очень уж несимпатичным — у него на носу сидела огромная бородавка, придававшая ему комический облик и делавший этого человека похожим на гнома из сказки про Белоснежку.

Я раздавала чашки с чаем, сэндвичи и сигареты, когда услышала, как он обратился к подошедшему к нему мужчине. Голос его оказался в точности таким, как я и представляла — низким, хрипловатым и, как ни странно, певучим.

— А я тя заждался, Джим, — сказал он.

Джим — мужчина рослый и грубый на вид, к тому же с перебитым носом, — произнес несколько слов, которых я не разобрала, а потом коротышка с бородавкой на носу проговорил:

— Нат Грю ждет сегодня вечером Преподобного, может, подвалишь к нему в полдевятого?

Слова эти отпечатались в моей памяти, пока я повторяла вслух:

— С вас два пенса… Вам какие сигареты?.. Нет, простите, шоколад уже разобрали…

И вдруг, ослепительной вспышкой, явилось озарение!

Нат! Именно этого имени мы и ждали.

Мое открытие настолько потрясло меня, что я выронила чашку, но при этом успела бросить взгляд на то место, где только что стоял коротышка с бородавкой на носу, и увидела, что он вместе с Джимом уже шел к заводским воротам.

Кто-то из стоявших перед прилавком мужчин, сказал: «Вот неудача!», другой воскликнул: «Весь доход разбился!», но до меня не сразу дошло, что говорят они о разбившейся чашке, после чего я наполнила другую и принялась раздавать еду.

Только обслужив последнего человека, я смогла повернуться к Питеру и сказать:

— Питер, я догадалась! Его зовут Нат! Вы поняли меня? Рози сказала, что его звали вроде как Москито — она просто перепутала эти два слова — на самом деле его зовут Нат[6]!

Я была настолько взволнована, что слова сами собой вырывались из моего рта. После того как я несколько раз пересказала подслушанный короткий разговор, Питер наконец понял, о чем я говорю, и проговорил:

— Возможно, вы и правы. Исключить этого нельзя.

— Как это, возможно?! Конечно же я права! — настаивала я на своем. — Но Питер, как нам теперь узнать остальное — где живет Нат Грю и кто такой Преподобный?

— На эти вопросы должна ответить полиция, — ответил Питер.

— Полиция! — воскликнула я. — И что они смогут узнать? Вторгнутся в это дело и распугают преступников прежде, чем мы сумеем что-то узнать.

— Возможно, они ничего и не узнают, — невозмутимо ответил Питер. — Ваша догадка вообще может оказаться случайным совпадением. Но ваше предположение, что имя Нат в подсознании Рози было связано со словом «москит», мне кажется разумным.

— Наконец-то вы со мной согласились! Похоже, мы действительно получили ключ к разгадке! — воскликнула я. — Ах, Питер, неужели мы оказались на верном пути?

— Не надо так волноваться, — с возмутительным спокойствием ответил Питер. — Мела, вы должны с большей выдержкой относиться к этому делу.

— Боже, Питер! А как по-вашему, с чем еще я сидела последние три дня в этом мрачном городе?

— Вам было так скучно?

— До омерзения. А вам?

Помедлив немного, Питер проговорил:

— Ну, я бы так не сказал. Это были в чем-то необычные, в чем-то интересные дни, и потом мне нравится быть с вами.

— Ах, Питер, — ответила я, — вы заставляете меня чувствовать себя грубой и безответственной особой. Вы были так милы со мной, но дело в том, что я ужасно нетерпелива и всегда спешу.

— Действительно, я никогда еще не встречал человека, живущего в такой спешке. Вам придется научиться спешить медленно, такова старинная английская традиция.

— Но мне претит всякое промедление. Я хочу спешить — упрямо, быстро, настойчиво. Мне хотелось бы уколоть булавкой всех вас, устроить фейерверк под вашими любимыми креслами, расшевелить вас тем или иным образом.

Питер рассмеялся.

— Прямо небольшой ураган! А знаете, мне начинает нравиться, когда меня вдруг подхватывает этот вихрь.

— Вот и не надо смотреть на меня сверху вниз, — возразила я, — и будет лучше, если мы прибавим скорости.

Мы уже возвращались в Глазго, и мне казалось, что Питер ведет машину с той же возмутительной осторожностью, что и утром, когда перед нами был еще целый день.

— У нас еще много времени, — умиротворяющим тоном проговорил Питер. — К тому же я хочу довезти вас до гостиницы в целости и сохранности.

— Ох, — воскликнула я, топая ногой, — ей-богу, я вот-вот закричу!

— Ну и кричите! Серьезно, Мела, к этому делу следует отнестись с осторожностью. Не стоит лезть на рожон и делать из себя дураков.

— Я не боюсь ни того ни другого, — пренебрежительно заметила я.

— А я, напротив, постарался бы избежать и того и другого, и, как мне ни жаль, вам придется смириться с тем, что я буду следовать собственной тактике.

Мне хотелось высмеять его, восстать против его власти, и тем не менее, не знаю по какой причине, я не смогла этого сделать.

Я только бросила взгляд на его внимательное, обращенное к дороге лицо, увидела на нем весьма решительное выражение и поняла, что он в любом случае поступит так, как считает нужным, что бы там я ни сказала. И в этот самый момент, неосознанно, против собственной воли, я обрела уважение к Питеру Флактону.

Вопреки всем моим протестам, он высадил меня возле гостиницы.

— К шефу полиции я отправлюсь без вас, а после заеду к вам и сообщу все новости.

Конечно же я хотела поехать вместе с ним, но это было бесполезно: Питер направился в полицию, а мне пришлось томиться в ожидании в гостинице.

И когда он наконец вернулся, в то же мгновение, как он открыл дверь, я поняла, что прибыл он с хорошими вестями. Лицо Питера нельзя назвать выразительным, однако в глазах его иногда вспыхивает такой забавный огонек и по всему его поведению нетрудно понять, рад он, опечален или раздосадован.

— Ну, говорите! — воскликнула я, вскакивая на ноги. — Говорите скорей! Я не переживу еще одного мгновения.

Питер прикрыл за собой дверь, а затем негромким голосом произнес:

— Вы оказались правы, Мела. Возможно, Нат Грю и есть тот самый человек, которого мы ищем.

— Что вам сказали в полиции?

— Он здесь известен как абсолютно нежелательный субъект, и власти не будут удивлены, если он окажется замешанным в какую-нибудь грязную историю. Он ирландец, а не шотландец и до войны несколько раз попадал за решетку. В основном за мелкие преступления, и хотя полиция два или три раза подозревала его в участии в политических волнениях, они так и не сумели уличить его ни в чем подобном. А вот о так называемом Преподобном им ничего не известно, они полагают, что это прозвище.

— Какая завидная проницательность! Но что теперь делать нам? — спросила я.

— Перехожу к этому, — продолжил Питер. — Нат Грю и кое-кто из его друзей снимают жилье возле порта. Полиция считает, что если у них и происходят какие-либо сходки, то собираются они при закрытых дверях у него дома — он со своими друзьями настолько печально известен, что устраивать сборище на людях, где они, безусловно, попадут под наблюдение полиции, было бы рискованно.