Белва Плейн - Рассвет

Беспорядочные мысли рождали любопытные сравнения. Много лет назад у Лауры было платье – дорогое белое гипюровое платье, купленное «под давлением» тети Сесилии. По мере того как платье изнашивалось, Лаура снова и снова чинила его, сначала, связывая вылезшие нити, потом, зашивая небольшие прорехи. Она носила его очень долго, до тех пор, пока материю можно было подштопать. Но в конце концов платье порвалось так, что ни о какой починке и речи быть не могло и его пришлось выбросить. Возможно ее брак с Бэдом вот так же постепенно приходил в негодность, и даже не умри Бэд, он все равно развалился бы.

Но мальчики! Они так любили отца. Лаура прекрасно знала, что многие современные женщины не видят в детях препятствия к разводу. С другой стороны, есть много таких, кто сохраняет брак ради детей. Эти женщины вовсе не являются прирожденными мученицами, просто материнские чувства стоят у них на первом месте. К их числу принадлежала и Лаура Райс.

Но все это были бесплодные мысли. И все же, какими бы бесплодными они ни были, Лаура испытывала чувство вины, будто тот факт, что в ее мыслях присутствовал Ральф Маккензи, имел отношение к смерти Бэда. Дикая, конечно, идея. Смерть часто вызывает у тех, кто остался жить, самые абсурдные мысли, особенно в том случае, если они убиты горем гораздо в меньшей степени, чем это представляется окружающим. Лаура много раз читала об этом.

Бедный Бэд.

Заснула она, должно быть, незадолго до рассвета. Разбудили ее голоса со двора, и, выглянув в окно, она увидела, что солнце стоит уже высоко. Из окна спальни просматривался весь двор, вплоть до живой изгороди, отделявшей их участок от старого дома Элкотов. У изгороди под иудиным деревом мальчики хоронили Графа. Между ними стояла Бетти Ли. (Как теперь смотреть в лицо этой женщины, которая в течение стольких лет прислуживала Бэду?) Она либо осталась у них на ночь, либо вернулась рано утром. В руках у нее был маленький букетик цветов. Тимми говорил что-то, наверное, читал молитву. Потом Том забросал маленькую могилку землей, и Тимми положил на нее цветы.

– Господи, помоги им, – прошептала Лаура. Что ждет ее сыновей, каждый их которых обременен собственной единственной в своем роде ношей, которую невозможно ни с кем разделить?

Приняв душ, Лаура в нерешительности подошла к гардеробу. У нее не было ничего черного, кроме шелкового обеденного платья. Не считая нескольких белых вещей, все ее наряды были яркими. Придется ей надеть белые юбку и свитер.

Мальчики кончали завтракать, когда она спустилась вниз. Они были одеты в темно-синие брюки и белые накрахмаленные рубашки. Том пристально посмотрел на нее.

– Что, никакого траура? – в тоне его был упрек.

– У меня нет ничего черного. А потом белый цвет – это летний траур.

– Я собираюсь в центр купить себе и Тимми черные галстуки.

– Хорошая идея. Зайди в «Беннинджер». Я позвоню им, чтобы заказать черное платье, – сказала она, испытывая потребность объяснить. Она, мать, объясняет свои поступки Тому. Он заставлял ее чувствовать себя виноватой.

– Я положила «Курьер» и «Сентинел» на задней веранде, – сказала Бетти Ли. – Решила, что вам не захочется, чтобы вас видели с улицы. Наверняка приедут репортеры.

– К дому? Почему ты так думаешь?

– Как пить дать, – Бетти Ли угрюмо поджала губы. – Прочтите газеты, вам все станет ясно.

Лаура взялась за чтение. Заголовки гласили: «Видные горожане задавлены насмерть на собрании клана». «Тайсон, Райс и Питт – члены клана». Подзаголовки гласили: «Водитель машины смерти неизвестен». «Лютер Тайсон, видный сторонник Джима Джонсона».

Лаура пробегала глазами строчку за строчкой, и буквы словно оживали перед ее глазами. Сцена ужасного происшествия наполнялась движением и цветом: оранжево-красный горящий крест, темная ночь, лунный свет, мигалки машин «скорой помощи» и полицейских машин, фигуры людей, разбегающихся в разные стороны, корчащиеся на земле жертвы, залитые кровью трупы.

Она просмотрела первую страницу и обменялась газетами с Томом. Глаза выхватывали отдельные слова и фразы: «… Омер Райс, известная фигура в жизни города… старинная фирма «Пайге и Райс»… три поколения… выдающаяся семья… остались жена Лаура и два сына, Томас и Тимоти».

Она прочитала гневную редакционную статью. «Строгий темно-синий костюм, безупречные воротничок и галстук, приятные манеры и правильные взгляды – все это служило маской, скрывавшей истинную суть этого человека, которая проявлялась, когда, надев балахон и колпак, он собирался ночами вместе с себе подобными, чтобы сеять зло».

Лаура оцепенела. Она попробовала подвигать руками и ногами, и ей показалось, что они оледенели, словно кровь перестала доходить до них.

«Джим Джонсон может осуждать клан, но если его программа действительно не имеет ничего общего с программой клана, как он объяснит тот факт, что многие клановцы являются его сторонниками?»

– Ты прочел все это? – спросила Лаура.

– Да, прочел, – ответил Том.

– И?

– Не стоит бумаги, на которой написано.

Она встала, не желая продолжать разговор, и вышла. Вскоре, как она и ожидала, начал беспрерывно звенеть дверной звонок. Приходили друзья и соседи, приносили продукты, предлагали помощь. И естественно всем, прочитавшим утренние газеты, хотелось удовлетворить вполне понятное любопытство.

Потом приехали репортеры и фотографы. Они поймали ее на передней веранде, и она, пытаясь сохранять спокойствие, принялась отвечать на многочисленные вопросы.

– Значит, вы говорите, миссис Райс, что ничего не знали о связи вашего мужа с ку-клукс-кланом?

– Нет.

– Но как это возможно, миссис Райс?

– Возможно, потому что он никогда мне об этом не говорил.

– А почему, как вы думаете?

– Потому что он знал, – терпеливо ответила Лаура, – что это приведет меня в ужас. Он достаточно уважал меня и хотел пощадить мои чувства.

Одна из соседок, выведенная из терпения бесконечным потоком репортеров, велела Лауре идти в дом, а сама набросилась на них.

– Неужели у вас совести нет? Убирайтесь, оставьте бедную женщину в покое.

Приносили цветы с вложенными в них записками с выражением соболезнования. Звонили люди, которых Лаура не видела годами, в их числе даже несколько бывших соучеников Лауры и Бэда. Ближе к вечеру позвонил Ральф Маккензи.

Со свойственной ему прямотой и простотой он сразу спросил:

– Как я могу вам помочь?

– Сейчас мне ничего в голову не приходит, но если я что-нибудь надумаю, я вам позвоню.

– Я разговаривал с Маргарет и Артуром. Если они могут чем-то помочь… Извините, – тут же поправился он. – Не стоило мне об этом заговаривать. Сейчас не время.

– Не смущайтесь, Ральф, говорите.

– Нет, сейчас действительно не время. А, впрочем, скажу. Они беспокоятся за Тома. Из газет они узнали, что он был на месте происшествия и, естественно, задаются вопросом, правда ли это.

– Да, Том был там. Он поехал с Бэдом.

– Вот как, – протянул Маккензи.

– Передайте Кроуфильдам, что мне это не менее неприятно, чем им. Но во всем прочем с Томом все в порядке, пусть они не беспокоятся. А вот как раз и он.

– Я кладу трубку, Лаура. Вы знаете, как меня найти, если я вам понадоблюсь.

– Полагаю, это был Маккензи, – сказал Том.

Лаура повернулась, чтобы увидеть лицо сына – горькая складка губ, жесткий взгляд.

– Да, выражал соболезнование, впрочем, как и все остальные.

– Как и все остальные, – повторил Том и вышел.

Она вышла вслед за ним. Он сидел на своем обычном месте на ступеньках, упершись лбом в колени и обхватив голову руками. Рядом лежала нераскрытая книга. Лаура молча смотрела на него. Слишком глубокая печаль, словно пропитавшая воздух вокруг, слишком громкий треск цикад, слишком вялые и пыльные от жары листья на дубах мешали ей собраться с мыслями.

Том поднял голову.

– И кто только обо мне не беспокоится. Наверное, и Кроуфильды тоже.

– Да, они очень переживают за тебя, Том. Очень.

– У них нет на это права. Я им чужой и они мне чужие.

Она положила руку ему на плечо.

– Том, скажи, могу я хоть что-то для тебя сделать?

Он ответил так тихо, что она с трудом расслышала.

– Ничего. Ничего.

Она оставила его сидеть там. Ярость, сжигавшая его, исчерпала себя. В душе остался едкий пепел.

Этот Маккензи, доброжелатель, всюду сующий свой нос. Возможно, он заглядывается на маму. И те, другие, которые «очень переживают за тебя, Том». Ни за что. Никогда. Ему предстоит долгая борьба. Она может продлиться всю его жизнь, если только он не уедет и не затеряется где-нибудь на другом конце света. Бэда не стало, и теперь некому защитить и поддержать его. Мама не понимает, что он чувствует, а Тимми слишком мал, всего одиннадцать, да к тому же у него собственные проблемы, и какие!

Если бы Робби была здесь! Ему не пришлось бы долго объяснять, что случилось. Достаточно было бы изложить основные факты, и она сразу же все поняла бы и, обняв его, прижала бы к своему молодому горячему телу, твердому и одновременно упругому, как резина… и губы у нее такие мягкие, волосы гладкие, как шелк, рассыпаются по подушке, запах цветов и… Ах, если бы она была здесь!

Мрачные аккорды звучали с возвышения для органа, вспышки траурного багрового света озаряли церковь, когда солнце выходило из-за собиравшихся грозовых туч и его лучи проникали внутрь сквозь витражные стекла. «Обстановка как нельзя более подходящая для того, ради чего мы собрались здесь», – размышляла Лаура. На ней был черный льняной костюм, руки в перчатках сложены на коленях… Бэд, который все делал по правилам, одобрил бы темные костюмы и черные галстуки своих сыновей. Он бы остался доволен, увидев, сколько видных людей пришли проводить его в последний путь. Правда, Лаура не знала, пришли ли они из искренней симпатии или просто потому, что похороны были «событием» в общественной жизни города, но это и не имело значения.