Белва Плейн - Рассвет

– Так я и сделаю, черт возьми. Мои дела ведет адвокатская контора «Фордайс и Фордайс». Я затаскаю этих людей по судам, если они не оставят нас в покое. Полагаю, их следующим шагом будет установление опекунства, да? – скривился он. – О Господи!

– Ни о каком опекунстве не может быть и речи, когда ребенку исполнилось восемнадцать.

«Кто эти люди, – думала тем временем Лаура, – чего они добиваются? Мой Том принадлежит мне. О, Бог мой, я не верю всему этому, я не могу, не хочу верить. Что из того, что этот мальчик похож на Тимми? Многие ребята похожи на Тимми».

Маккензи переводил взгляд с Бэда на Лауру. Бэд уставился в пол. Руки, висевшие вдоль тела, были сжаты в кулаки. «Он постарел за какие-то полчаса, – подумала Лаура, и, подняв голову, встретилась взглядом с Маккензи. Карие глаза печально смотрели на нее. Ему было жаль их. Судя по всему, он был порядочным человеком. Почему-то она доверяла ему.

– Кто эти люди? – спросила она. – Можно нам узнать?

– Ну конечно. Они уже про вас знают из больничных записей.

– Вы же сказали, что роддом больше не существует, – взвился Бэд.

– Его продали, а вся документация была передана в больницу имени Вильсона. Их фамилия Кроуфильд. Они владельцы универсального магазина. Артур и Маргарет Кроуфильд. Когда-то они жили здесь, но несколько лет назад продали здешний филиал, оставив за собой лишь основной магазин, расположенный напротив здания законодательного собрания. Вы, наверное, в нем бывали.

Бэд нахмурился, отчего на переносице образовалась прямая красная линия.

– Кроуфильд? Вы хотите сказать, что они… они же не…

Маккензи пристально посмотрел на него.

– Не что? Евреи? Да, они евреи.

– Ну и ну. Вы не только приходите к нам с абсолютно неправдоподобной историей, что само по себе оскорбительно. Теперь вы наносите нам новое оскорбление. Евреи! Какой позор!

Бэд с трудом выговаривал слова. Он снова плюхнулся в кресло. «Его, пожалуй, удар хватит, – подумала Лаура, – но я не могу позволить себе распускаться». И ей вдруг показалось, что несмотря ни на что она сумеет справиться с этой катастрофой. Как-нибудь да сумеет. Тома необходимо защитить.

– Вы сказали, мистер Маккензи, что тот другой мальчик, Питер, был болен.

И снова она встретилась с ним взглядом и снова увидела сочувствие в карих глазах.

– Да, чуть ли не с рождения. Вернее сказать, с самого рождения. У него был цистофиброз.

У нее опять громко и учащенно забилось сердце, словно готово было выпрыгнуть из груди. Цистофиброз. И мальчик на фотографии был похож – да, да, был похож – на Тимми. Она все же заставила себя задать следующий вопрос:

– И что с ним стало? Я имею в виду, как он сейчас?

– Он умер, миссис Райс. Умер три месяца назад.

– Не знаю, как это тебе удается, – сказала Маргарет Кроуфильд. – Носишься по всему штату в связи со своей предвыборной кампанией, а теперь на тебя свалилось и наше дело. Ты, должно быть, совсем измотался.

– Я люблю активную деятельность, – ответил, улыбаясь, Маккензи.

В Маргарет он ощущал какую-то крестьянскую силу, которая ему импонировала. Конечно, слово «крестьянский» плохо вязалось с женщиной, в которой все – от уложенных в модную прическу вьющихся черных волос до алых босоножек на ногах – было образцом элегантности. Но телосложение у нее было крепким, а весь вид свидетельствовал о долготерпении, несвойственном горожанам. Бывая у Кроуфильдов, он каждый раз завидовал Артуру, думая, как же хорошо быть женатым. Но сам тем не менее до сих пор так и не женился.

– Итак, ты был там вчера, – с легким оттенком нетерпения сказал Артур. – И?..

– И, как я сказал тебе по телефону, полагаю, что это и есть нужные нам люди.

– Почему, Ральф? – поспешила задать вопрос Маргарет. – Из-за косвенных улик? Потому что их ребенок был единственным, помимо нашего, новорожденным мальчиком в послеродовом отделении?

– Это, конечно, немаловажный фактор. Но есть и еще кое-что. Миссис Райс была поражена, когда я показал ей фотографию Питера. Это было очевидно. И она сказала мужу, что Питер похож на Тимми. У них, если помните, два сына – Том и Тимми.

– И Том старший, – заметил Артур. – По твоим словам, ты видел его фотографию. И?.. – опять спросил он.

– На мой взгляд, довольно интересный юноша. – Затем увидев, как они напряглись, как подались вперед, подумал: «Не слишком ли много я сказал?» и быстро пошел на попятный. – Конечно, ей могло показаться, что Питер похож на ее сына. Утверждать что-либо можно только на основании результатов анализа крови, как вы прекрасно понимаете.

– Но мистер Райс, по твоим словам, возражает, так?

– Это не имеет значения. В случае необходимости мы можем получить судебное постановление, хотя, думаю, до этого дело не дойдет. Миссис Райс готова сделать анализ.

– Она, похоже, ведет себя более разумно, – сказала Маргарет.

– Так оно и есть. – Маккензи вспомнил, как, пытаясь восстановить самообладание, она закрыла лицо руками, а потом взглянула на него с такой мукой во взоре, как какой-нибудь перепуганный зверек за миг до того, как прозвучит выстрел.

– Как она выглядит? – продолжала свои расспросы Маргарет.

Он знал, что вопрос был продиктован не только естественным любопытством женщины в отношении другой женщины. Маргарет была уверена, что у этих людей находился ее сын.

– Блондинка, – ответил он. – Одета просто. Изысканная и утонченная. Но ради Бога, Маргарет, не возлагай сразу слишком больших надежд на то, что это и есть окончательное решение вопроса.

– Ну, а про него что ты скажешь? – вставил Артур. – У меня сложилось впечатление, что он тебе не понравился.

От Артура ничего не ускользало. У него было бледное лицо человека, проводящего большую часть времени в закрытых помещениях. Фигура также свидетельствовала о малоподвижном образе жизни. Такими принято представлять ученых. Глаза светились умом и проницательностью. В разговоре с ним необходимо было следить за каждым своим словом, каждым оттенком голоса.

«Может, я уже сказал слишком много?» – вновь спросил себя Ральф. Наверное, не стоит правдиво отвечать на вопрос Артура, говорить, что вспыльчивостью, упрямством и антисемитизмом Райс вызвал его раздражение. А вдруг окажется, что Райсы все же не те люди, которые стали родителями сына Кроуфильдов?

Хотя Ральф не сомневался, что это они и есть.

– Не могу сказать, понравился мне Райс или нет, – ответил он. – Трудно составить о ком-то определенное мнение за такое короткое время.

– Все продвигается так медленно, – пожаловалась Маргарет. – На протяжении месяцев после смерти Питера бесконечные совещания, переговоры, выяснения… Дело движется медленно как айсберг.

Она провела рукой, смахнув со стола стакан с имбирным элем, который упал на пол и разбился. Смутившись, поспешно извинилась.

– Прошу прощения. Терпение не относится к числу моих добродетелей.

– Напротив, ты исключительно терпеливый человек, – возразил ей Артур. В подобной ситуации и святой вышел бы из себя. Наклонившись, он стал собирать осколки бумажной салфеткой.

Артур изъяснялся как профессор. В этом не было ничего показного, нарочитого, просто у него была такая манера излагать своим мысли. «Да, ему следовало стать профессором», – с любовью подумал Ральф. И про себя невольно сравнил Кроуфильда с Райсом: какой любопытный контраст. Как она называла мужа? Кажется, Бэд. И еще одно сравнение пришло ему на ум: Бэд и его жена. Тоже любопытный контраст. Лаура – в звучании ее имени было что-то успокаивающее.

Артур соорудил из салфетки пакетик и положил его на стеклянный столик.

– Осторожнее. Сейчас я его выброшу. Я хочу спросить тебя, Ральф, что же дальше?

– Дальше. Завтра я собираюсь позвонить миссис Райс. Попытаюсь выяснить, когда они смогут прийти в больницу, чтобы сдать анализ крови. Если мы не сумеем договориться, мне придется… – Он замолчал, потому что в этот момент на тускло освещенной лужайке появилась дочь хозяев дома.

– Продолжай, – сказала Маргарет. – У нас нет секретов от Холли. В сентябре она уже пойдет в колледж. Она не ребенок.

– Кто не ребенок? – спросила Холли. – О, Ральф, это ты. А я как раз занималась предвыборной агитацией в твою пользу. – Она чмокнула его в лоб.

– Не ребенок – это ты, – ответил Ральф, – хотя я с трудом могу в это поверить. Кажется, я впервые встретил тебя чуть ли не вчера, ты катила по улице роскошную кукольную коляску.

– Помню. Это был подарок бабушки. Бабушка всегда делала мне роскошные подарки.

– Ральф встречался с родителями того другого мальчика, – объяснила Маргарет. – Об этом у нас и шел разговор.

– Надеюсь, что он не тот, кого мы ищем, – заявила Холли с неожиданной злобой. – В университете штата есть один Райс. Брат Элисон его знает. Говорит, он ужасный тип, настоящий фашист.

Все внезапно застыли. Ральф скользнул взглядом по траве на лужайке, потом посмотрел на низкую коричневую пристройку к дому. Это был мирный дом, чем-то похожий на японский. Он представил, какое несчастье может ни с того ни с сего обрушиться на его обитателей.

«Евреи… какой позор… это новое оскорбление…», – вспомнились ему слова Райса. С таким отцом сын вполне мог превратиться в подобие фашиста.

– Он сотрудничает в какой-то поганой газетенке, – снова заговорила Холли. – Фанатики с крайне правыми взглядами.

Повернувшись к ней, Ральф осознал, какое воспоминание внезапно пронеслось у него в голове: глаза молодого человека на фотографии, которую Райс сунул ему под нос. Необычайно большие, широко открытые глаза с тяжелыми веками сразу приковывали к себе внимание. Сейчас он видел те же самые глаза на лице Холи. Не такая темная, как Маргарет, но и не светловолосая, как Артур, внешне Холли была привлекательнее их обоих. У нее было незаурядное, своеобразное лицо. Своеобразие ему придавали глаза. Такие глаза не забываются.