– Он же – мой брат, – очень просто отозвался Том.

* * *

Робби позвонила Тому по телефону.

– А ты знаешь, – спросила она, – что в вашем городе в следующую среду состоится большое собрание, на котором будет выступать Джонсон?

– В газетах об этом ничего не было.

– Нам сообщили. Я поеду, чтобы написать потом ударную статью для газеты.

– Прекрасная мысль! А я напишу о следующем собрании.

– Но ты и на это приходи обязательно. Я поеду на машине Дэдли, и мы захватим тебя по дороге. Западная Дубовая улица, какой номер дома?

Он не хотел, чтобы Робби встретилась с его родителями, особенно с мамой. Почему? Он и сам не мог понять.

– Давай я буду ждать тебя на углу Западной Дубовой и улицы Тилден. Скажи, когда мне там быть?

В среду родители сидели и читали в гостиной. Отец посмотрел на него из-за газеты:

– Куда-то собираешься, Том?

– Да, никуда особенно.

– Желаю удачи, – отец смачно рассмеялся. – Когда же и гоняться за потаскушками, как не в девятнадцать лет?

Том стоял у фонаря, в свете которого кружились мошки и мотыльки. Подъехал огромный седан; за рулем сидел Дэдли, рядом – Робби; она открыла дверцу:

– Садись, здесь впереди три места.

– Нет, я сяду сзади.

Мысль о том, что Робби будет сжата между ним и этим несимпатичным, каким-то скользким Дэдли, была неприятна Тому.

– Показывайте, как ехать на эту улицу Фейрвью. Я плохо знаю эту часть города, – сказал Дэдли.

– Почему Фейрвью? – удивился Том.

– Там произошел какой-то инцидент.

– А что там случилось? Ты мне не говорила, Робби.

– Нам сообщили только сегодня утром, что какой-то парень организует митинг протеста на этой улице Фейрвью. Какой-то Андерсон. Сторонник Джонсона, богатый и влиятельный. Необходимо нам принять участие.

Грег Андерсон. Том вспомнил чрезмерно ярко одетого парня, которого потом родители перевели в частную школу на север. Вдруг он почувствовал неловкость – что бы там ни произошло на улице Фейрвью, это случилось слишком близко к родному дому.

– Да куда мы торопимся? Наверное, ерунда какая-то! – сказал он.

– Может, и ерунда, но надо увидеть своими глазами. Говори, направо или налево?

Машина на несколько секунд задержалась на перекрестке, и Том понял, что, наверное, беспорядки на улице Фейрвью связаны со вселением черной семьи, о которой рассказывала мать. Она будет недовольна, если его заметят на этом митинге протеста. Он с усилием выговорил:

– А знаете, мне это неудобно. Я живу-то почти рядом, и у отца тут друзья. Священник нашей церкви. Отец меня убьет, если узнает, что я был на этом митинге.

Дэдли обернулся, глаза его блестели как стальные лезвия.

– Куда ехать? – спросил он отрывисто. – Что ж мне, всю ночь здесь стоять, пока ты трясешься, словно старая баба.

– Налево. Проедешь теннисный клуб, еще раз налево, и начинается улица Фейрвью.

Сердце Тома забилось. Он позволил назвать себя «старой бабой» в присутствии Робби.

– Я и не думаю дрожать, – сказала он жестко. – Я не только об отце думаю. Если мы дадим неверную информацию, да еще инцидент может оказаться не очень красивым – это может повредить и нашей работе, и нашей учебе в колледже, Робби.

– А, может быть, Том прав, мистер Дэдли? – нахмурив бровки, спросила Робби. – Джим Джонсон рассчитывает на нашу помощь в избирательной кампании, так не надо ввязываться в сомнительную историю.

– О'кей, проедем улицу, припаркуем машину, а сами пройдемся, посмотрим. Интересно ведь.

Была темная облачная ночь, да еще старые дубы смыкали свои вершины над улицей Фейрвью. В конце улицы было припарковано множество автомобилей и фургонов; людей в них не было. С другого конца улицы собралась толпа человек в сто. Люди стояли на лужайке перед каменным домом; на подиуме, составленном из деревянных ящиков, стоял оратор. Свет фонарей по углам террасы углублял окружающую темноту, и сцена казалась фантастической.

– Это Грег Андерсон, учился с ним короткое время, – прошептал Том.

Должно быть, оратор говорил уже долго, – толпа устала, люди перешептывались, переминались, а юноша на подиуме пронзительно кричал, чтобы привлечь их внимание.

– Чего хотят эти люди, подстрекаемые либералами? Преимуществ в получении рабочих мест, в поступлении в университеты, они хотят проникнуть и в правительство. Чего же больше? Они хотят занять все первые места, подчинить нас себе. Вот, посмотрите на этот дом за нами! Кто бы из вас не хотел поселиться в этом чудесном доме? А вселяться в такие дома будут они, да и в Белый дом проникнут. Хотите вы этого? Не хотите, так голосуйте за Джима Джонсона, он этого не допустит. Он возглавит борьбу с этим злом.

Слушатели снова вдохновились, все головы повернулись к оратору. Вдруг послышался как бы топот лошадей. Том увидел отряд из нескольких десятков людей в тяжелых сапогах, которые и стучали по мостовой, в касках и закрывающих лицо темных очках. Они хором что-то проскандировали и ринулись через низкую изящную металлическую ограду особняка Блейров. Крики, топот, гам – и вдруг звон разбитого стекла. Все окна нижнего этажа были разбиты одновременно, словно по команде. В неосвещенном доме раздался жалобный испуганный детский крик, успокаивающий женский голос.

– Не расходитесь! Нам ничего не сделают! – кричал Грег Андерсон.

Но люди опрометью бежали к своим машинам и фургонам, ревели гудки, возник настоящий хаос. Том, Робби и Дэдли побежали к машине.

– Что делать? – спросил Том.

– Проклятые идиоты, – пробормотал Дэдли. Уже раздавались гудки полицейских машин и фургонов.

– Надо выбраться отсюда, – растерянно сказала Робби. Том, стоявший около машины Дэдли, увидел в проехавшем мимо линкольне знакомые лица.

– Боже милостивый, Робби, это наш священник с женой. Друзья мамы. Они меня узнали.

– Иди в машину! Никто тебя не узнал в этой суматохе.

– Я уверен, что узнали!

– Живо в машину! – яростно заорал Дэдли. Он сдал назад и сумел вывести машину из толчеи.

– Да если они тебя и видели, Том, – продолжала успокаивать его Робби, – ты ведь не бил окна. А они и сами, небось, явились сюда поглазеть.

– Это другое дело. Они живут тут рядом, за углом. Дэдли сумел вырваться с улицы Фейрвью, завернул за угол, за другой. Сирены полицейских машин слышались уже вдалеке. Том сказал:

– Шоссе недалеко. Я выйду и пойду домой.

– Сначала укажи мне направление, – прорычал Дэдли. От него терпко пахло потом.

– Направо и внизу обогнуть холм.

– Черт возьми! – простонал Дэдли. – Хуже с нами ничего случиться не могло. Оказаться свидетелями инцидента с черными подонками, а если нас видели – уж непременно объявят участниками.

В воображении Тома возник шум толпы, рев гудков, искаженные лица в свете фонарей.

– Надеюсь, никто из черных не пострадал.

– А, не все ли равно, – сердито откликнулась Робби.

– Неужели все равно? Ведь это же люди.

Дэдли злобно рассмеялся:

– Люди, которые сами на это нарывались. Поселиться в фешенебельном районе им захотелось. Ведь ты же не лезешь в Букингемский дворец.

Да, в самом деле. Эти люди не принадлежали к кругу Ордвеев, Андерсонов, семьи священника. Да, они не вписывались в этот круг, и Том не хотел бы, чтобы они вписались. Всяк сверчок знай свой шесток.

Этот парень, Грег Андерсон, устроил митинг протеста, и его отец, наверное, поддерживает его. А родители Тома и сейчас, наверное, мирно сидят на веранде и читают газету.

– Что с ними сделает полиция? – спросил он Дэдли.

– Арестуют тех, кто бил окна, а твоего приятеля Грега привлекут как свидетеля. Вот и все, – ответила Робби. – Но как здорово, что это не случилось поблизости от собрания Джонсона. Вот удача.

– Не беспокойся, Джим в такие дела не ввязывается. Ну, тебя, кажется, здесь высадить, Том?

«Инцидент Фейрвью» уже был описан в газетах. Том взял утренний выпуск и сел на ступеньках веранды. В передовой он прочел, что люди, разбившие окна, скрылись до появления полиции. Но потом было еще одно нападение на дом, парни влезли в разбитое окно и превратили в обломки пианино.

Лаура и Бэд спустились на веранду, Том отдал им газету.

– Да мы уже слушали наверху радио. Какие-то беспорядки.

«Да, такое им не по нраву, – подумал Том. – Одно дело – протесты, другое – пули».

– Ты думаешь – это клан? – спросил он отца. Бэд пожал плечами.

– Как знать? Может быть, их соседи. Хотя трудно представить себе чопорного Ордвея в элегантном костюме с винтовкой за плечом.

– И ты посмеиваешься! – Том, все еще сидящий на ступеньках, посмотрел на мать: в глазах Лауры стояли слезы.

– Бессердечные твари! – Она вытерла глаза. – Век буду жить, – не забуду этого ужаса. Не могу понять.

– Чего ты не можешь понять, мам? – спросил Тимми, спустившийся по ступеням.

– Вот это. В газете. Я бы убила этих подонков. Своими руками. Они заслуживают смерти.

– Заслуживают смертной казни? По закону – нет, ведь они же никого не убили, – спокойно заметил Бэд.

– Я не разбираюсь в законах. Но отравлять атмосферу ложью и ненавистью – худшее преступление. Это же не просто выступление против одной семьи. Это выражение зла, которое сгущается над миром, словно темная туча.

– Видишь ли, – ответил Бэд, – я – против того, чтобы стреляли людям в окна. Но если люди опрокидывают тележку с яблоками, то зачем удивляться, что яблоки рассыпаны по земле? Так или иначе, меня тошнит от проблемы черных, будь они прокляты!

Тимми растерянно переводил взгляд с матери на отца, потом на Тома. Ребенок ощущал, что в доме как будто пронесся губительный порыв ветра, из тех, что внезапно срывает зеленую листву деревьев.