Белва Плейн - Рассвет

– Правда.

– У Тома никогда не бывает прыщей, и у меня не будет. Правда?

– Наверное, не будет, но если будут, мы с этим справимся.

– Нет, у меня этого не будет, я – как Том! Ох, я его жду – не дождусь. Когда он приедет – в пятницу?

– Да. Папа его привезет.

– И он все лето пробудет дома?

– Да. Будете вместе играть.

– Вот здорово!

Тимми зевнул.

– А папа скоро придет домой? Лаура посмотрела на часы.

– Через час. Но ты устал, вздремни немножко. Я заберу отсюда Графа?

– Нет, оставь его здесь. Он тоже поспит, со мной за компанию.

Мальчику в возрасте Тимми нужны собака, брат, отец. Он болен неизлечимой болезнью, и все-таки жизнь для него пока проста и ясна. Позже будет хуже.

Лаура прошла мимо комнаты Тома; дверь была открыта. Она решила посмотреть, все ли в порядке, и вошла в комнату. Через несколько дней он сюда вернется. Гитара, теннисная ракетка, полный шкаф одежды – все личное имущество, которым любящие родители – особенно щедрый любящий отец – наделяют сына-студента. Энергичного, бодрого и здорового сына. Ее надежду.

Надежду. Вдруг она ощутила какую-то тяжесть на сердце. Она стояла в пустой комнате и смотрела, как падают капли с омытых недавним ливнем листьев дуба. Неохотно отведя взгляд от окна, она посмотрела на письменный стол… желая, чтобы эта вещь волшебным образом исчезла, и зная, что она ее увидит. Да, она лежала на столе, – книга в яркой, броской обложке: «Мой герой – Гитлер». А на стене – фотография Джима Джонсона, красивое лицо с ослепительной улыбкой.

«Том, Том, что же ты делаешь?» – подумала она.

Лаура еще стояла посреди комнаты, когда в дом вошел Бэд и закричал, поднимаясь по лестнице:

– Эй, кто дома? А где Тимми?

– В кровати. Он немного устал, – она рассказала Бэду, что случилось.

Бэд взорвался.

– Проклятая иностранка! Она ведь знала, что Тимми нельзя подвергать опасности. Если в третий раз пневмония… Вот распроклятая баба!

– Успокойся, Бэд. Гроза разыгралась внезапно. Кто бы мог подумать – днем шел дождь, и вдруг снова. Она не виновата.

– Проклятущая баба! Зачем только Роландсон женился в Европе. На какой-то гречанке или итальянке.

– Она португалка.

– Хорошо хоть не еврейка.

– Я бы не хотела, чтобы ты так говорил, – вздохнула Лаура. – Особенно при Томе. Ты ведь добр к людям, и вдруг такие жестокие слова.

– Ну, милочка, не волнуйся. Ты живешь в своем мирке, у тебя – музыка и дети, а что творится в большом мире – забота мужчин. Мужчины борются и прокладывают себе путь, а женщин мужские дела не касаются. Мы сами разберемся. Но, как же все-таки Тимми?

– Он заснул. Не кашляет.

– Ну, слава Богу, может быть, обойдется. Ты приготовила к приезду Тома его комнату?

– Да, комната убрана. Только… вот, посмотри, – она показала ему книгу «Мой герой – Гитлер».

Бэд пожал плечами.

– А, чепуха. Мальчик впервые оказался вне дома, ну и увлекается всякими новомодными идеями. Ну и хорошо, что хоть задумывается о чем-то, не совсем провинциальный простачок.

– Лучше оставаться простачком, чем увлечься такими идеями. – Она показала на портрет Джима Джонсона на стене. – Это опасный человек.

– Я с тобой не согласен, Лаура. Джонсон – не Гитлер. Он говорит немало верного о том, как душат налогами средний класс… Об этих квотах для иностранцев…

– Да, может быть, но его речи полны ненависти, он обыгрывает невежество людей и в свою политическую клоунаду вовлекает молодых, развращает юные умы. Он меня пугает…

– Ну и напрасно. Он имеет успех. Уверяю тебя, он пройдет в сенат в ноябре.

– Я ему свой голос не отдам.

– Как? Ты собираешься голосовать за Маккензи, Лаура?

– Да. Он – человек умеренных миролюбивых взглядов, чужд агрессии. Как бы то ни было, – твердо сказала она, – любой лучше, чем Джим Джонсон.

– Ладно, поступай, как хочешь, но зачем говорить дома о политике? Мы живем в свободной стране, и каждый волен поступать, как ему угодно. А за Тома не беспокойся – он хороший парень и прилежный студент.

Она нарезала салат, полила его оливковым маслом и встряхнула салатницу.

– А ты видел у него в комнате расистские книги о черных? Я только надеюсь, что Бетти Ли не видела. Она обиделась бы.

– Ну, что ты, он так хорошо относится к Бетти Ли. Никогда в жизни он ей не нагрубил. И в этих книжках, знаешь ли, больше правды, чем тебе кажется. Том умный парень, я им горжусь.

«Да, его не изменишь», – подумала Лаура о муже. Бэд высказал то же самое:

– К чему бесплодные споры? Мы – семья: я, ты и наши мальчики. И это главное, хоть мы в чем-то и не согласны. Верно?

Она кивнула.

– Тогда пойдем-ка обедать, – весело сказал он.

Они сидели за столом, и в распахнутое окно со свежим ветерком веяло запахом душистой травы, смоченной дождем. В комнате старого дома было уютно, но Лауру вдруг пронзило чувство острого одиночества, и она вздрогнула, словно от холода.

– Вы не услышите сегодня Джима Джонсона, но вы должны радоваться за наше дело: он ездит по всему штату и собирает голоса для предстоящих в ноябре выборов в сенат. Мы будем иметь своего представителя в сенате штата, потом он станет губернатором, потом будет защищать дело нашей партии в Вашингтоне. Поддержим же его:

– Все вместе! Все вместе!

– Все вместе! – проскандировал зал. Потом тысячи голосов повторили хором:

– Чего мы хотим? Власти! Власти! Власти! – И снова: – Все вместе! Все вместе!

Оратор, маленький человечек с редеющими белокурыми волосами, вытер со лба пот и снова заговорил звучным, усиленным репродукторами голосом, наполнявшим темную пещеру зала и взвивающимся до балконов, тоже переполненных молодыми людьми:

– Мы доберемся до Вашингтона! Да, мы доберемся!

– Да, да! – проскандировал зал.

– Мы скинем этих политиков! Хватит с нас болтовни о квотах для цветных и иностранцев, об интеграции. В Вашингтоне возникло правительство для иностранцев. Они, видите ли, борются с дискриминацией. Ну, мы им покажем! Голосуйте за Джима Джонсона, и от речей перейдем к делу. К делу! К делу!

– К делу! К делу! – заревела толпа; многие поднимали кулаки, другие неистово хлопали.

Сияющий оратор глядел в зал с радостной улыбкой, потом вскинул руку в нацистском приветствии. Оркестр заиграл военный марш и все, сидящие на сцене, встали и вышли четким военным шагом.

– Как я люблю военную музыку, – вздохнул Том. – Она горячит кровь.

Роберта, прижавшаяся к его плечу, благоговейно прошептала:

– О, это изумительно! Изумительно! – Ее черные глаза сияли. – Какой оратор! Я была разочарована, узнав, что Джима Джонсона не будет, но этот человек зажег все сердца!

– Какой энтузиазм! Ты никогда не слышала Джима, но еще будет случай, не огорчайся!

Они прошли сквозь толпу к дверям и вышли в теплую ночь. Вдоль улицы выстроились юноши и девушки в подобии униформы: черных брюках, черном кожаном поясе и с красным значком Джима Джонсона на рубашке.

– Некоторые из них вооружены, – прошептала Роберта. – Видишь женщину в джинсах? Это Флора Дин, она возглавляет отряды безопасности. Она уже давно в политике, ей под тридцать. Теперь она работает на Джима Джонсона. Такие отряды необходимы – эти радикалы, и эти черные банды опасны! Хи, Лу, Джесси, Норма! Все прошло великолепно, правда?

Друзья и подруги кольцом окружили Роберту. Том, оказавшийся вне круга, с восхищением наблюдал за черноглазой девушкой, которая явно была лидером этой группы и заражала парней и девушек своей энергией и оживлением. Том гордился, что она выбрала его и была его первой девушкой. Он был младше ее на год, но она предпочла его однокурсникам и научила искусству любви. Она уверяла Тома, что он изумительный любовник.

Он все-таки стеснялся, что он так молод, и на вопрос о возрасте отвечал:

– Мне скоро двадцать. – Это звучало лучше, чем «мне девятнадцать».

– Но ты выглядишь старше, – говорила ему Робби, – ты просто великолепный мужчина. И у тебя блестящий ум. Уверяю тебя, ты выдвинешься на первое место, ведь в нашем университете учатся сплошные тупицы и лентяи.

Робби имела право так говорить, – она училась прекрасно, легко одолевая даже такие трудные предметы, как химия и физика. Кроме того, она была одним из ведущих сотрудников «Независимого голоса».

Оторвав глаза от Робби, Том смотрел на высокое здание, из которого они вышли, эффектное и элегантное на фоне синего неба, с узкими длинными окнами, блестящими на солнце. «Да, – подумал он, – неплохо было бы стать архитектором… если б я уже не выбрал астрономию. Но что толку выбирать специальность, если страна, да и весь мир того и гляди разлетится вдребезги? Кому нужны будут архитекторы, кому нужны будут астрономы?»

Робби, энергичная и целеустремленная, не одобряла таких настроений. Она и на это собрание привела его, чтобы показать молодежь, которая верит в свои идеи и решительно идет своим путем. Но сейчас она, покинув своих друзей, подошла к нему и заговорила вовсе не о собрании.

– Давай-ка удерем, – сказала она. – Так редко моя комната бывает свободна. Подруга уехала на уик-энд к больной матери.

– А мой сосед никогда никуда не уезжает. Сидит себе и зубрит латынь и греческий. Славный парень, но чудак. Мы даже не разговариваем, он занимается чуть ли не круглые сутки. У него на разговоры, видите ли, времени нет.

– Но все-таки вы разговариваете хоть иногда?

– Хочешь, чтобы я завербовал его? Не выйдет, он сторонник Ральфа Маккензи.

– Да, плохо, что нельзя самому выбирать соседа по общежитию. Представляешь, со мной был такой жуткий случай. Ну, я тебе говорила, что мне пришлось снять комнату в бординг-хаусе, – так вот почему. В сентябре прихожу я в свою комнату в общежитии, а там распаковывает чемоданы… еврейская девица.