– Господи, – прошептала девушка и прислонилась к стене, дрожа от чувств, не имеющих ничего общего с голодом. Будь они прокляты, эти воспоминания, причиняющие такую боль. Сколько раз приходила она сюда по этой узкой дороге или по лесной тропинке, маленькая девочка, которую вел за руку ее большой, сильный старший брат?

«Подними меня, Чарли», – говорила Аллегра, становясь на цыпочки и вытягивая шею в тщетной попытке заглянуть за стену, которая всегда оказывалась слишком высокой.

И Чарли брал ее под мышки, сажал на старые камни и заботливо обнимал обеими руками, чтобы она не упала, пока будет любоваться расстилающимся далеко внизу видом.

Девушка глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь, и закрыла глаза. Глупо уноситься мысленно в прошлое, это подорвет ее мужество. Как сделает она то, что должна, если хоть на миг поддастся малодушию? У нее нет права даже думать о себе и своей боли – нет и не будет, пока она не отомстит. Аллегра с неохотой открыла глаза, снова увидела перед собой знакомый милый простор и нахмурилась. Нет, бесполезно бороться с собой. Здесь, среди этих зеленых холмов, которые были ее домом, где благоухает тимьян, где вдалеке тянется гряда Уэнлок-Эдж и в синем летнем небе распевают жаворонки, невозможно удержаться от воспоминаний.

Перед ней встало лицо Люсинды. Какой красавицей была она в шестнадцать лет и как радостно блестели ее глаза, когда отец говорил о браке, который он собирался устроить для своей старшей дочери. Он нашел для нее отличного жениха. Красивого и влиятельного молодого герцога. Того не беспокоило, что его будущий тесть не лорд, а всего лишь баронет: Люсинда была так хороша, что этот изъян не имел значения. Когда отец заговорил о ее предстоящем замужестве, она зарделась, сделавшись розовой, как летний закат над трубами Бэньярд-Холла, а Чарли, увидев ее смущение, стал ее дразнить. А затем отец рассказал о политических сварах между вигами и тори, которые сотрясали Лондон, но говорил он о них равнодушно – ведь все это было так далеко от их безмятежной жизни – и, быстро закончив, приказал слугам подать ужин на лужайку, где росли старые дубы.

В прошлом, когда страну раздирали гражданские войны, Бэньярды не чурались политики. Дедушка, как и большинство его соседей, шропширских дворян, был роялистом и поддерживал короля. А Уикхэмы, выскочки из Честера, связали свою судьбу с Кромвелем. Пользуясь его щедротами, быстро разбогатели и, отхватив себе обширное поместье в соседнем приходе, получили земли и титулы, о которых прежде не могли и мечтать. Подумать только, дать баронство Эллсмер семейству каких-то ничтожных клерков!

Когда король Карл вернул себе трон, Уикхэмы каким-то образом умудрились сохранить свое положение. Правда, из всех владений у них остался только один небольшой помещичий дом, но это нисколько не уменьшило их гордости и высокомерия. Дедушка и старый лорд Эллсмер ненавидели друг друга много лет, соперничая при дворе и ссорясь всякий раз, когда случай сводил их в Шрусбери или Ладлоу.

Отец был сделан из другого теста. Он избегал ядовитого кипения политических страстей и не желал ничего другого, кроме как жить в мире со своими соседями и с тем монархом, которого судьбе было угодно усадить на английский трон. Он даже пригласил Джона Уикхэма, нового барона Эллсмера, посетить Бэньярд-Холл. Это был великодушный жест, но Уикхэм – Аллегра это помнила – весь день хмурился и грубил.

После смерти королевы Анны из Германии привезли ганноверского курфюрста Георга и провозгласили его английским королем Георгом I, но отца это ничуть не взволновало: ведь с немцем на престоле Англия продолжала жить мирно и спокойно. Старые друзья тори убеждали отца перейти на сторону Стюартов и поехать в Шотландию, чтобы сражаться за свергнутого короля Иакова, но он отказался.

– Стюарты проиграют, – сказал отец, – потому что их время прошло. Они принесут Англии только горе и раздор.

Неудавшееся восстание 1715 года показало, что он был прав. После того как Иаков Стюарт был разгромлен, а его сторонники казнены, в стране снова воцарился мир.

А потом отца арестовали. Нашли письма, из которых следовало, что он якобист. Он клялся, что они поддельные, но его судили и признали виновным. А Джону Уикхэму за то, что он так счастливо «нашел» эти письма и разоблачил «гнусный заговор», пожаловали награду – Бэньярд-Холл.

Все семейство Бэньярдов объявили изменниками и приговорили к ссылке в Америку. Папу осудили на пожизненное рабство на плантациях, маму и Чарли – на семь лет кабального труда на того, кто их купит. Не пощадили даже робкую, нежную Люсинду: ее тоже ждала каторга.

Аллегра, девятилетняя девочка, знавшая дотоле лишь благополучие и счастье, не сразу поняла, что произошло. Она в замешательстве и ужасе слушала разговоры, смысл которых был для нее темен, видела, как плачет в отчаянии мама, как неистовствует Чарли, проклиная подлых Уикхэмов, как папа, невнятно разговаривая сам с собой, ходит из угла в угол, похожий на живой труп. Все, все изменилось. Безмятежной жизни маленькой Аллегры настал конец. Ее мир рухнул, осталась только семья, последняя защита и опора.

А потом и их, всех, кого она любила, отняли у нее одного за другим. Девушка стряхнула с себя меланхолию. Что толку предаваться грусти и думать о былом, ведь это ни на йоту не приблизит ее к цели. Надо помнить одно: чем скорее Джон Уикхэм умрет и ляжет в землю, тем скорее тени Бэньярдов перестанут тревожить ее душу и наконец обретут покой, Аллегра отвела взгляд от старой стены, с которой было связано столько воспоминаний, и снова зашагала по тропинке. Но через несколько минут она стала как вкопанная и, затаив дыхание, напрягла слух. Где-то неподалеку, в чаще, что-то шуршало. Если английские кролики производят такие же звуки, как и их американские собратья, то там, под деревьями, сейчас наверняка движется ее обед. Она тихонько подкралась туда, откуда доносился шелест, держа камзол в расставленных руках, потом остановилась. Мгновение – и из зарослей появился серо-коричневый маленький кролик, он резво бежал прямо к ней, подергивая длинными ушами. Когда он вдруг встал и принялся нюхать воздух, Аллегра застыла как изваяние. Голод обострил все ее чувства и заставил вспомнить охотничьи навыки, которые помогли ей выжить в Каролине. Хаммер Прингл всегда приходила в доброе расположение духа, если на огне у нее кипел котелок, в котором тушился кролик. Зверек, решив, что ему ничего не грозит, побежал дальше. «Сюда, – подумала Аллегра, едва осмеливаясь дышать. – Иди сюда, моя драгоценная, прекрасная еда». Когда до кролика осталось меньше двух футов, Аллегра ринулась вперед, упав на колени, набросила на него свой камзол, потом сжала сквозь ткань его бьющееся тельце и, найдя тонкую шейку, свернула ее. Кролик затих. Аллегра осторожно взяла камзол с земли и за уши подняла еще теплую тушку.

– Ну а что теперь? – растерянно пробормотала девушка. У нее был нож, чтобы освежевать добычу, но она не могла развести огонь, поскольку у нее не оказалось трутницы. А есть мясо сырым ей не хотелось, несмотря на голод. Что ж, придется еще немного потерпеть, дойти до Ньютона и обменять там кролика на горячий обед. При мысли об обеде ее рот наполнился слюной. Она встала.

– Эге, да я никак застукал браконьера, – раздался негромкий голос у нее за спиной. От удивления Аллегра резко вскинула голову.

– А ну, висельник, повернись ко мне, но только медленно, – продолжал незнакомец. – Имей в виду, у меня в руке пистолет и чуть что, я пущу в тебя пулю.

Аллегра повернулась. Перед ней стоял высокий жилистый мужчина с грубым лицом, которое совершенно не вязалось с его тихим, мягким голосом. На нем была домотканая одежда простого фермера, рубашка из сурового серого холста, голову покрывала старая, бесформенная фетровая шляпа. В руке он держал древний, видавший виды пистолет.

Аллегра хмуро смотрела на него из-под своей сдвинутой набок треуголки. Если это разбойник, то от него можно ждать всего.

– Чего тебе надо от меня, приятель? Я бедный сирота и не сделал тебе ничего худого.

– Как это, ничего худого? Ты, малый, браконьер, ты убил этого кролика и нарушил закон.

Слава Богу, что он не разбойник, а всего лишь селянин, который уважает законы. Аллегра постаралась принять удрученный вид.

– А что в этом такого, приятель? Это же всего-навсего кролик. Я убил его, потому что у меня от голода живот подвело.

Фермер улыбнулся:

– Ну еще бы. Браконьер потому и идет в лес, что ему нечего есть.

– Так ты меня отпустишь?

– Я? Да ни в жисть.

Аллегра протянула ему кролика:

– Смотри, какой он жирный. Хватит на двоих. Давай поделим его пополам, и я пойду своей дорогой.

Мужчина покачал головой: – К сожалению, должен доставить тебя к сэру Генри.

– К сэру Генри? А кто он такой?

– Э, да ты, как я погляжу, не местный? Сэр Генри Кромптон, да будет тебе известно, хозяин этих лесов.

Такого Аллегра не ожидала. Этот лес всегда принадлежал Бэньярдам.

– Этот… сэр Генри владеет всем этим лесом?

Человек с пистолетом кивнул:

– А как же. Во всяком случае, той его частью, что находится по эту сторону дороги. А еще он здешний мировой судья.

На сей раз Аллегра встревожилась не на шутку:

– Мировой судья? О Господи. Послушай, приятель, не хочешь же ты, чтобы он заковал меня в кандалы?

– Я ничего против тебя не имею, малец, правда, не имею. У меня есть сынишка твоих лет. Но сэр Генри дает целый шиллинг, если приведешь к нему браконьера, а моя Бетти в следующее воскресенье выходит замуж. Шиллинг – деньги немалые, можно заказать ей свадебный пирог.

– Пожалуйста, отпусти меня. – От отчаяния у Аллегры задрожал голос.

– Не могу, малец, никак не могу. Я арендатор сэра Генри и обязан чтить его слово. Так что давай мне сюда своего кролика и иди вперед. – И он махнул пистолетом в сторону тропинки.

Аллегра неохотно подчинилась. Может, попробовать убежать? Но он шагал широко и быстро и наверняка сразу догонит ее. К тому же кто знает, возможно, сэру Генри все равно: платить свои шиллинги за живого браконьера или за мертвого. А в пистолете, пусть он и старый, наверняка есть и пуля, и порох. И девушка, с упавшим сердцем, спотыкаясь, побрела по тропинке. Что же делать? Надо опять попытаться разжалобить этого фермера. Она повернула голову и, чуть не плача, устремила на него горестный взгляд: