– Мистер Бриггс, – выпалила она, – не вы один воспитаны с понятием о чести. И я непременно «исчезну», но только тогда, когда его милость освободит меня от договора, – и ни минутой ранее! Уж не считаете ли вы меня такой же, как прочая челядь – толпа бесстыжих, нечистых на руку и бойких на язык лентяев? – Девушка не удержимо закипала от гнева. Ее пестик стучал по ступке с такой силой, словно должен был кого-то убить. – Неужели вам на все наплевать? Они постоянно воруют у его милости, а вы даже не замечаете?

– Я все замечаю, – горестно скривился Бриггс. – Но всякий раз, когда я указывал на это лорду Ридли, он начинал потешаться надо мной и обращал все в шутку. А если я осмеливался настаивать, то просто приказывал не лезть в дела миссис Ратледж. Ведь это она отвечает за слуг в особняке. И я понял, что он знает обо всем, что творится в Бэньярд-Холле – не важно, трезвый он или нет. Полагаю, это его развлекает. Порой кажется, что виконт сам провоцирует слуг на кражи. Он может послать лакея купить платок, дать ему денег на целый гардероб, а потом не спросить о сдаче. Нет, он не слеп и видит и воровство, и махинации со счетами. – Тут Бриггс совсем помрачнел. – И чтобы угодить ему, слепым приходится притворяться мне.

Аллегре стало стыдно. Управляющий совершенно не заслужил ее упреков. В конце концов, это хозяин, а не слуга возвел в обычай всеобщее воровство. И что может поделать Бриггс, если Ридли твердо решил пустить по ветру свое богатство?

– Простите мою резкость, мистер Бриггс, – сказала она.

– Тебе следует получше следить за своим языком. – Нарочито суровый вид Бриггса не вязался с его мягким тоном. – Иначе наживешь большие неприятности, Несмотря на внешнее равнодушие ко всему, его милость весьма вспыльчив. По-моему, гнев просто дремлет в нем до поры до времени. И ты уже не раз сподобилась его разбудить. Как бы в один прекрасный день не дошло до рукоприкладства. – Он всмотрелся в ее лицо и грустно покачал головой: – И даже этим тебя не проймешь, верно? Это написано у тебя в глазах.

– Хотите, я расскажу вам о настоящей боли и страхе, мистер Бриггс? – криво улыбаясь, предложила девушка.

– Уж не осчастливят ли меня историей жизни загадочной Аллегры Макуорт? – добродушно засмеялся управляющий.

– Возможно, нынче такой день, когда открываются сердца, – заметила она, выразительно кивнув в ту сторону, куда только что ушла леди Дороти.

– Я сохраню твою тайну, если ты сохранишь мою, – невозмутимо ответил Бриггс.

– Вполне справедливо. Ну что ж… В детстве мы с матерью жили в Колониях. Она была служанкой по договору. Работала экономкой у богатого сквайра, который купил договор на семь лет. И каждую ночь, вплоть до самой ее смерти, этот жирный боров врывался к нам в комнату и насиловал ее. А потом она переползала в мою убогую кроватку, прижимала меня к себе и плакала, пока не высыхали слезы..

– Аллегра… – потрясенно прошептал Бриггс.

Она с трудом перевела дыхание: оказывается, даже после стольких лет боль совсем не ослабла.

– Я все помню, как будто это было вчера. Наверное, этот ужас будет преследовать меня до самой могилы. Мама была такой хрупкой. И я работала за нее в меру своих детских силенок, чтобы спасти ее. Потому что в моем детском мозгу жила уверенность, что когда сквайр Прингл увидит, как старается моя мама, он оставит нас в покое. – У нее вырвался горький смех. – Детские мечты!..

– Значит, у тебя было доброе сердце еще с детства!

– Доброе сердце – роскошь для дураков, – пожала девушка плечами. – Вот и у нее было доброе сердце. И не было сил, чтобы спасти самое себя. Она умерла от непосильной работы, а до конца срока оставалось еще два года. И сквайр сказал, что ее долг переходит ко мне. Что я могла поделать? Я подписала его проклятую бумагу. А с ней еще одну, в которой он обещал оплатить мое путешествие в Англию – за год работы.

– Всего три года?

– Три года. Однако он очень быстро обнаружил, что я уже не ребенок. Я поклялась, что ему не удастся пользоваться моим телом, как он пользовался маминым. Я поклялась, что скорее убью либо его, либо себя.

– И твоя решимость его остановила?

– Господь свидетель, нет. Это был сам дьявол. Начисто лишенный сердца. Но и трусливый к тому же. Он попытался взять меня, но я отбивалась как бешеная. Прингл понял, что не сумеет меня сломить, как сломил маму. Ведь он упивался ее слезами и нарочно придирался к каждой мелочи по сто раз на дню. Но со мной у него ничего не вышло.

– Удивительно, – потрясение заметил Бриггс. – Твои глаза по-прежнему сухие!

– Я привыкла лить слезы по другим, мистер Бриггс. На себя у меня слез не осталось. – Она вздохнула. – Но Прингл не желал сдаваться. И он отправил меня в услужение к старой деве, собственной тетке, у которой была огромная ферма в предместье.

– А, какой-то простой старухе? Чтобы сломить твой дух?

– Эта «простая старуха» оказалась еще почище сквайра. Хаммер Прингл была хромой от рождения и успела возненавидеть целый свет. У нее была большая ферма и столь же непомерная жадность. Она всерьез полагала, что со всем хозяйством вполне могут управиться двое слуг.

– И с фермой, и с домом? – не поверил своим ушам Бриггс.

– Вот именно. Моим товарищем по несчастью был старый забитый негр. Раб. Мы гнули спину от зари до зари, пахали, пололи и мотыжили землю. А когда у нас уже не оставалось сил, чтобы работать в поле, старуха заставляла нас трудиться по дому. И я принималась стряпать и в то же время должна была изображать из себя личную горничную мисс хозяйки. Раз в месяц она отправлялась в церковь и возвращалась оттуда, полная рвения искоренять дьяволово семя и грех в самом зародыше. Для нас это означало порку – такую, что по спине текла кровь.

– Но ведь есть же законы против подобной жестокости, – не выдержал Бриггс, невнятно чертыхнувшись.

– Они для слуг по договору, а не для рабов. Я попыталась протестовать только однажды. Тогда она всыпала негру за двоих и поклялась, что и впредь он станет получать и за себя, и за меня, если я не покорюсь. – Аллегре вдруг показалось, что ожившие воспоминания когтями впиваются в самое сердце. Она долбила и долбила траву своим пестиком – все быстрее и быстрее, вкладывая в это все силы, и зажмурилась от невыносимой боли. Но вот на руку легла дружеская ладонь, и боль немного ослабла.

– Пусть Господь дарует тебе мир, – прошептал Бриггс.

Скорбная минута миновала. Девушка открыла глаза и даже попыталась улыбнуться.

– Не жалейте меня, мистер Бриггс. Лучше пожалейте того несчастного старика. Мне с самого начала было известно, что рано или поздно пытке придет конец. А он получит свободу только после смерти.

– Ты хоть когда-нибудь была счастлива? – дрогнувшим голосом спросил Бриггс.

Девушка отвернулась к распахнутому окну, в которое были видны просторы Бзньярд-Холла. Сейчас над ними реяли сонмы призраков. Аллегра шепнула:

– Когда-то, давным-давно…

Нет! Ей нельзя поддаваться слабости! Она стряхнет оковы прошлого. Она рассказала Бриггсу кое-что о своей жизни вовсе не для того, чтобы играть на жалости к себе, как принято у многих женщин. Аллегре воспоминания нужны лишь постольку, поскольку могли подлить масла в огонь ненависти.

– Не все было так уж плохо, мистер Бриггс, – промолвила девушка с кривой улыбкой. – Иногда мы возили продукты на городской рынок. И там я быстро убедилась, что добрые бюргеры охотно выложат пенни за удовольствие поцеловать меня или обнять покрепче. Каждая монетка, попадавшая в мой карман, приближала меня к Англии. Так мне удалось выжить и не сойти с ума. Я мечтала, как найду Уикхэма и в один прекрасный день…

– Господи Боже… – выдохнул он.

– Поверьте, ненависть лучше, чем отчаяние, – негромко засмеялась она. – По крайней мере она помогает выстоять. – Тут в дверях раздался хриплый смешок, и Аллегра резко обернулась.

Ридли, прислонившись к косяку, все еще недоверчиво качал головой. В руке у него красовалась неизменная бутылка джина. Нынче утром он не потрудился надеть поверх рубашки жилет или куртку. Наверняка это была не случайная небрежность, а новая попытка досадить гостям.

Грей сказал:

– Ну надо же, какие страсти. Вот уж никогда бы не подумал. А ты не боишься лопнуть от ненависти? – И хозяин промочил себе горло изрядным глотком джина.

– В этой ненависти заключена вся моя сила, – упрямо ответила она. Не хватало только, чтобы Ридли подслушал ее исповедь. Это дало бы ему слишком большой козырь в грядущих стычках.

– А что же Уикхэм? Он оказался одним из добрых бюргеров, которому посчастливилось урвать кое-что посерьезнее поцелуя, и отказался платить по счетам?

У Аллегры екнуло сердце. Так и есть, он успел подслушать немало, если не все. Ну что ж, зато никто не заставит ее откровенничать дальше. Она и так уже пожалела, что пустилась в задушевные беседы с Бриггсом.

– Уикхэм – мое личное дело, милорд, – отрезала девушка.

– Ты, наверное, была чрезвычайно юной, когда повстречала его впервые, – не унимался Ридли.

Аллегра действительно довольно смутно помнила лицо Уикхэма. Однако она не забыла, как открыто улыбался отец, когда приветствовал свежеиспеченного барона Эллсмера на крыльце Бэньярд-Холла. Чтобы положить конец отцовской вражде – вот как он сказал в тот день. И чтобы жить в согласии.

– Да, – неохотно откликнулась Аллегра. – Совсем юной.

– И тем не менее ты по-прежнему его ненавидишь.

– Моя ненависть не умрет никогда.

– Ну разве это не парадоксально, мистер Бриггс? – расхохотался Ридли. – Вот перед нами милое создание, с любовью возделывающее свой сад. Создание, готовое подставить спину под плети ради какого-то доходяги. И при всем при том попробуй я вложить ей в руки клинок из тех, что украшают мою стену, и оставь один на один с бароном Эллсмером… – Он снова засмеялся. – Не сомневаюсь, что она выпустит бедняге кишки, а он и охнуть не успеет! Ты не находишь иронии судьбы в том, что девица, наделенная талантом целителя, так жаждет убийства?