— Ты прекрасно слышал, что я сказал! — проревел Атрет и поморщился от боли. — Это мой ребенок, а не ее. Дай ей сто динариев, и пусть убирается, а ребенка пусть отдадут кормилице. — Лагос стоял и непонимающим взглядом смотрел на него. — Выполняй! — Атрет снова поморщился от боли.

— Пусть будет по–твоему, мой господин.

Чувствуя пульсирующую боль в голове и сухость во рту, Атрет стал искать что–нибудь попить. Пнув ногой пустые мехи, он подошел к столику изящной работы. Не обращая внимания на серебряный кубок, он выпил вина прямо из кувшина. Поставив кувшин обратно, он провел рукой по лицу и почувствовал щетину, поскольку уже несколько дней не брился. Потом он подошел обратно к постели и упал на нее, намереваясь спать до тех пор, пока окончательно не проспится.

— Мой господин?

Атрет приподнялся ровно настолько, чтобы спросить:

— Ну что там?

Лагос, явно волнуясь, кашлянул:

— Женщина сказала, что это ее ребенок.

— Я, кажется, ясно сказал, что он мой, — прорычал Атрет, не отрывая больной головы от подушек.

— Да, мой господин, но она ни за что не отдает его, а Сила не решается его отобрать. Она сказала, что пришла поговорить с тобой о ее сыне.

— Ее сыне? — Атрет повернулся и привстал на постели, начиная терять терпение. — А больше эта женщина ничего не сказала? — иронически спросил он слугу.

Лагос нервно сглотнул.

— Сказала, мой господин.

— Тебе, кажется, не хочется передавать мне ее слова, — промычал Атрет. — Ну говори!

— Она сказала, чтобы ты забрал свои динарии и подавился ими, — с этими словами Лагос протянул Атрету кошелек с деньгами.

Атрет побледнел от гнева. Он подошел, схватил кошелек и пристально посмотрел на Лагоса.

— Ну–ка, позови ее сюда, — произнес он сквозь зубы.

Если эта женщина хочет с ним драться, он окажет ей такую любезность.

* * *

Сила смотрел, как Лагос идет через двор. По бледной улыбке грека можно было судить, что разговор с Атретом оказался не из приятных.

— Хозяин хочет говорить с тобой, моя госпожа, — сказал ей Лагос и жестом пригласил войти. — Пожалуйста, следуй за мной.

При этих словах Рицпа почувствовала небольшое облегчение. Произнеся про себя молитву благодарности Господу, она пошла за слугой. Она пожалела о своем высказывании по поводу монет, которое вырвалось у нее помимо ее воли. Может быть, слуга оказался достаточно разумным и не стал передавать ее слова хозяину.

Оглядываясь вокруг, Рицпа была неприятно удивлена обстановкой. Сама по себе вилла была роскошной, но нигде не было видно сада. Огромная территория вокруг дома была абсолютно пустой. Женщине показалось, что она вошла в ворота не дома, а крепости.

Поднимаясь по лестнице, она пыталась унять дрожь во всем теле. Об Атрете она знала только то, что слышала от Иоанна: апостол сказал ей, что этот человек был германским пленником, который воспитывался как гладиатор и обрел свободу, когда выжил в схватке на выживание во время зрелищ в Ефесе. Сколько горя и жестокости скрывалось в этих немногих словах! Варвар с северных окраин империи; человек, обученный убивать.

— Он христианин? — спросила Рицпа Иоанна, тая крохотную надежду. Христос мог изменить любого человека. А измененный человек мог проникнуться состраданием к ней!

— Нет, — печально ответил Иоанн, — но он отец Халева.

— Что же это за отец такой, если он приказал оставить своего ребенка умирать на скалах?

— Это приказала сделать мать Халева. Он сказал, что даже не знал об этом.

— И ты веришь ему?

— Его послала ко мне Хадасса, чтобы он мог отыскать сына, — сказал ей Иоанн, и Рицпа заплакала.

— Я не могу его отдать. Не могу. Разве мало я страдала? О Иоанн, я не могу… Он теперь для меня вся моя жизнь. Он теперь все, что у меня есть…

— Успокойся, родная моя, — Иоанн проговорил с Рицпой до глубокой ночи, утешая ее и молясь за нее. — Я отнесу ребенка к отцу, — сказал он, когда уже рассвело.

— Нет, — сказала Рицпа, — я сама отнесу. — Может быть, Атрет подобреет и позволит ей оставить ребенка у себя.

Иоанн забеспокоился:

— Может быть, мне пойти с тобой?

— Нет, — сказала она, и от слез у нее перехватило дыхание. — Я пойду одна. — Когда она смотрела, как Иоанн покидает ее крохотное жилище, в голове у нее мелькнула шальная мысль: взять бы Халева, да бежать куда–нибудь, где ее никто не найдет.

Но скроешься ли ты от самой себя, родная?

Этот вопрос прозвучал для нее так ясно, что она теперь уже не могла делать вид, что не знает Божьей воли. Она прислонилась лбом к двери, и слезы текли у нее по щекам. Ей было понятно, что если она промедлит, то не устоит перед искушением вообще не ходить туда.

Халев всегда просыпался голодным. Подняв мальчика из колыбели, Рицпа покормила его и только после этого стала собирать его к встрече с отцом. Всю дорогу она молилась о том, чтобы Бог смягчил сердце Атрета и чтобы Халев остался на ее попечении.

И вот теперь, проходя через пустынный двор и входя в дом, она чувствовала неприветливость этого места. Неужели и хозяин дома такой же?

Господи, помоги мне. Помоги мне!

Рицпа проследовала за слугой через передний двор в атриум, который был приспособлен для приема гостей. Помещение освещалось через отверстие в крыше, и блики от фонтана отражались на стенах. Над льющейся водой поднимались мельчайшие капельки влаги, поэтому в помещении царила приятная прохлада. Здесь было хорошо отдохнуть после многих часов пыльной и жаркой дороги.

— Подожди здесь, моя госпожа, — сказал ей слуга. Рицпа смотрела, как он прошел под аркадой и исчез, свернув за угол.

Прохаживаясь в волнении взад–вперед, Рицпа нежно поглаживала Халеву спинку. Он уже проголодался и скоро проснется. Ее грудь была полна, и Рицпа была готова его накормить.

Наконец она услышала шаги, и ее сердце бешено заколотилось. Закрыв глаза, она помолилась о том, чтобы Атрет прежде всего подумал о том, что нужно его сыну.

Господи, помоги мне. О Отец, как я могу расстаться с моим сыном? Как ты можешь призвать меня к такому? Разве мало того, что я потеряла Семея и Рахиль? Ты подарил мне Халева, Но ведь Ты никогда не отступаешь от Своего слова.

— Госпожа Рицпа, мой господин, — сказал слуга, и она открыла глаза.

Когда она увидела мужчину, стоявшего рядом со слугой, ее охватила тревога. Высокий, с мощным торсом, длинными и растрепанными светлыми волосами, он смотрел на нее с неприкрытой яростью. Рицпа еще никогда ни у кого не видела столь яростного выражения лица. Ей показалось, что вся комната наполнилась его злостью.

— Оставь нас, — сказал Атрет, и слуга поспешно вышел из помещения, отчего обстановка стала еще тревожнее.

Рицпе стало еще страшнее, когда она оказалась наедине с этим внушительным хозяином дома. Тишину нарушал только шум журчащей воды в фонтане. Сердце женщины забилось с бешеной скоростью, когда Атрет медленно направился к ней; при этом его голубые, холодно сощуренные глаза окинули ее с головы до ног и остановились на сыне, рассматривая его скорее с любопытством, чем с радостью, после чего Атрет снова уставился Рицпе в глаза. Рицпа чувствовала, какая темная сила исходит от него.

И этот человек есть отец ее милого маленького Халева? Как такое возможно?

Она обняла и крепче прижала сына к себе.

Атрет чувствовал, как с каждым шагом ненависть в нем становится все сильнее. Эта женщина, которая так крепко прижимает к себе его сына, напомнила ему Юлию. Она была маленькой, и невзрачная шерстяная шаль, которая покрывала ее голову, несколько сглаживала ее удивительную красоту. Локоны вьющихся черных волос обрамляли ее смуглое, ровное, овальное лицо. Ее губы были полными и мягкими, как у Юлии. Ее глаза были карими, как у Юлии. И ее тело было красивым, как у Юлии.

Атрет тут же вырвал бы своего сына из ее рук, если бы мальчик не был привязан к ней шалью.

Он бросил к ногам женщины мешочек с монетами.

— Двести динариев, — прорычал он.

Рицпа лишилась дара речи от такого оскорбительного жеста. Она молча отошла назад. Никогда ей еще не доводилось видеть такого тяжелого, холодного и безжалостного лица.

— Мало? — холодно спросил Атрет.

— Ты серьезно рассчитываешь купить у меня мальчика?

— Нет! Это плата за те услуги, которые ты оказала.

Эти жестокие слова пробудили гнев и в Рицпе.

— Плата за услуги? А как ты возместишь то, что оторвешь ребенка от рук женщины, которая его любит? Ты, кажется, не понимаешь? Я люблю Халева.

— Халева? — переспросил Атрет, вспомнив одного иудейского гладиатора, которого он встретил в Риме, которого уважал… и убил.

— Это то имя, которое ему дали.

— Я ему этого имени не давал.

— А тебя там и не было!

— Мне сказали, что мой сын мертв, — холодно произнес Атрет, прокляв себя за то, что вообще счел нужным что–то объяснять. Не ее это ума дело. — Этот ребенок мой, женщина. Отвяжи его от себя и отдай мне.

Рицпа изо всех сил пыталась бороться со слезами, но они оказались сильнее.

— Нет.

— Нет?

— Нам нужно поговорить.

Атрет стоял неподвижно. Юлия тоже прибегала к слезам, чтобы уломать его сделать то, что ей хотелось.

— Что бы ты ни сказала, это ничего не изменит.

— Может быть, тут какая–то ошибка. У Халева темные волосы и глаза… — Рицпа осеклась, увидев, что глаза германца помрачнели от непонятного ей гнева.

— Темные глаза и волосы были у его матери, — отрывисто сказал Атрет. Он сделал шаг в сторону Рицпы, и она на столько же отступила. — Хотя лучше бы ему не знать такой матери, — цинично добавил германец. — У меня не было причин не доверять лишь ее служанке, Хадассе. Этот ребенок мой!