Она в него уже вступила. Однако что ей мешает взглянуть на почту, которая пришла в течение ее длительного отсутствия? Бен и Мэри Энн счетов не получали, это была ее прерогатива вот уже несколько лет.

Последней каплей среди несчастий дня явилось то, что на Элинор обрушилась еще одна неприятность. Она обнаружила письмо из юридической конторы. Оно было очень сухое и сжатое. Ввиду того что медицинские счета Роберта Райта остались неоплаченными, а Элинор Райт не отвечает на их телефонные звонки и письма, а два месяца истекли, им не остается другого выхода, кроме востребования компенсации через суд.

Вывод: Элинор Райт оказалась под следствием.

Эта информация совершенно не способствовала тому, чтобы Элинор могла наслаждаться прекрасным днем.

Глава 21

Последующие несколько дней оказались не лучше.

Если дела Тони с Джилл и шли успешно, то он об этом не сообщал. Что же касается области «социальной» («социальный» — самое подходящее в данном случае слово), то, кажется, здесь все у него было лучше некуда. На самом деле, как правильно выразился Бен, Энтони Мондейн плясал перед Джилл на задних лапках, словно ручная обезьянка.

Как бы то ни было, но Тони не мог тратить двадцать четыре часа в сутки на подобные усилия, пусть даже они и представлялись чересчур напряженными всем персонажам, которые волей судьбы оказались вовлеченными в это дело. Поэтому, когда у Джилл выдавались свободные промежутки времени, она наведывалась в магазин. Девизом ее было: «Продавать!». Каждый раз, когда раздавался мелодичный перезвон колокольчиков над входной дверью, она выскакивала из задней комнаты навстречу посетителям, словно кукушка из часов.

К несчастью или к счастью, по мнению измучившейся Элинор, она оценивала клиентов по их внешнему виду и самых «плохоньких» отдавала Элинор и Мэри Энн. Это был повод сказать еще раз: «Спасибо тебе, Господи, за твои маленькие милости!» — поскольку настоящие антиквары избегали демонстрировать свое богатство где попало, даже во время занятий самым любимым делом. И, таким образом, Элинор удалось спасти большинство своих значимых клиентов от молодой красивой женщины в облегающих джинсах, которая бегло указывала им на дубовую мебель и обзывала за глаза «прилипалами».

В общем, как бы то ни было, в ситуации были свои положительные стороны.

«Ну ладно, — философствовал Бен, — по крайней мере, она расчищает чердак».

Он предпринял массу ухищрений, чтобы уберечь уэлшевский буфет от того, чтобы его переставили на пустое место в торговом зале, а вот на голландский шкаф он внимания совсем не обращал.

По правде говоря, вопрос о том, работала ли Джилл в убыток для них или приносила прибыль, был спорным. На мелкие сделки она не шла, а они как раз были излюбленным «видом спорта» антикваров. После того как Джилл продала белтеровский диван по назначенной цене, она пыталась с этой же меркой подходить ко всем клиентам. Если покупатель начинал что-то бормотать по поводу высокой цены, то она незамедлительно теряла к нему интерес и отделывалась от него. Ее стремление получить наличные, скорее, было похоже на манию.

Как бы то ни было, но это касалось и Элинор. Местные банки не проявляли особого интереса к тому, чтобы дать ей денег взаймы под залог старомодного «шевроле» и трех антикварных вещиц, адвокаты становились более и более непреклонными в решении не продлевать данные ей тридцать дней, а Джон Джиаметти, которому она хотела продать три своих экспоната, не отвечал на ее звонки.

Он напряженно работал над одной важной сделкой, так сказал его сын наполовину извиняющимся тоном. У них появился клиент, недавно разбогатевший, который хотел обставить свой дом мебелью исключительно семнадцатого века, и Джон ездит туда-сюда, чтобы найти и купить вещи, которые хочет получить заказчик. К несчастью, львиная доля предметов и гарнитуров в данное время находится в музеях и частных коллекциях.

Когда Элинор с усталым видом повесила трубку в четвертый раз, ей подумалось: «Почему он не проконсультировался у Тони? На его месте я обязательно сделала бы это. Хотя, возможно, он уже сделал так».

«А вот как мне быть?»

Неожиданно она натолкнулась взглядом на Мэри Энн, которая махала ей от входной двери с возбужденным лицом. Но уже было слишком поздно, чтобы возвращать назад потенциального, хоть и случайного, клиента, приехавшего в покрытом ржавчиной фургоне. Его опытные руки сразу же обнаружили, что задняя стенка бюро — новая. Он с отвращением взглянул на Джилл, повернулся и вышел прочь.

— Ну и ладно, — беспечно сказала Джилл, усаживаясь в кресло и подправляя лак на своих ухоженных ногтях. — Наверное, ему просто хотелось скинуть десять — пятнадцать баксов. А меня это не интересует. Эй, а кто такой этот чертов Джо Торвальд?

Элинор помедлила на своем пути обратно к столу и машинально сдула пыль с лакированной поверхности старинного карточного столика.

— Торвальд? Это самый крупный дилер в Канзас Сити по антиквариату.

Джилл растопырила пальцы и залюбовалась блестящими от лака ногтями.

— Серьезно? Пит Вильсон пытался предложить ему купить и, знаете, ничего не добился. Так вот, я подумала, может, мне самой позвонить туда, по телефону мой голос звучит очень сексуально. Я уже пыталась так делать — медицинские счета, и страховые полисы, и прочие денежные дела. Но парень, на которого я попала, похоже, вообще не слышал о существовании этого места. А я-то думала, что Джулия была личностью известной.

— Так и было, — угрюмо и резковато ответила Элинор.

— Но вот Джо ничего не знает. Он почти что бросил трубку. И в другом месте было то же самое. Кажется, у Гроссмана.

Внезапно Элинор осознала, что не в состоянии слушать ее дальше.

— Все крепко держатся за свои деньги, — сказала она с мрачной улыбкой, вложив в эти слова свой личный смысл, и вернулась к своему столу.

Когда она села, ее спина заныла. Не надо было ей помогать Мэри Энн двигать китайскую горку прошлым вечером, но Бен уже ушел, а им надо было чем-нибудь заполнить жалкую брешь на обюсонском ковре после продажи большого шкафа.

«По крайней мере, — кисло подумала она, — Джулию порадовали бы их успехи в торговле».

Если не считать белтеровского дивана.

Внезапно ее отвлек поток холодного воздуха, ворвавшийся из задней двери, запах дорогого одеколона. Кто-то подошел сзади и обнял ее.

Вернулся Тони Мондейн.

— Конечно же, вы по мне скучали, — приветливо сказал он, снимая кожаные перчатки и протягивая руки к печке. — Прошло целых восемь часов. Но зато я узнал, что можно сэкономить целых пятьдесят минут, если ехать к вам по Хайуэю, семьдесят, мимо церкви Святой Анны. Как вам это? Ну и что Джилл тут натворила, пока меня не было? Старалась продать ваше прессованное стекло[28], выдавая его за венецианское[29]? Сломала механизм в виллардовских[30] часах?

Определенно Тони был в отличном настроении. Элинор была рада, что хоть у кого-нибудь дела идут хорошо.

Тут в помещение снова ворвался холодный порыв, что спасло ее от ответа. Повернувшись, она заметила, как в помещение входит местный шериф и стряхивает иней со своей голубой формы. Она сказала:

— Ну, привет, Дон! Надеюсь, что твой визит просто визит вежливости.

— Да вот проходил мимо. — Он кивнул Тони и продолжал: — Миссис… э, Бентон Бонфорд у вас?

С легкой долей удовольствия Элинор подумала, что, может быть, теперь миссис Бентон Бонфорд перестанет парковать свою взятую напрокат машину в желтой зоне погрузки.

— Конечно. Пройдите прямо. В красном большом кресле как раз и сидит Джилл.

Чуть не сказав: «Арестуйте ее, она ваша». Но благоразумно сдержалась. Элинор не могла видеть, как побледнело лицо Джилл и как она украдкой огляделась вокруг, когда шериф протянул ей какой-то конверт весьма официального вида.

А вот Тони следил за происходящим уголком глаза. В его интересах было знать все, что касается Джилл Бонфорд. И то, что он видел, показалось ему любопытным.

О’кей. Чтобы она там ни получила, это ей не понравилось. Может быть, теперь она передумает насчет своего решения все получить только наличными. Четыре хэпплуайтовских стула, которые он продал Джону Джиаметти, принесли ему звонкую монету, но ему лучше припасти несколько тысяч, чтобы окончательно уломать Джона не брать Элинор на работу. И если сейчас наличных у него нет, то завтра они окажутся под рукой. С Божьей помощью он будет готов к сделке.

— Имейте снисхождение, — сказал Тони, обращаясь к Элинор, кот на коленях у которой позволил ему пощекотать у себя за ушами. — У Джилл было трудное детство.

— У всех было трудное детство…

— Она выросла в семье, где было еще одиннадцать братьев и сестер, и это в двух спальнях, а квартира была на окраине. Единственное, что у нее оставалось, — так это внешность. Она бросила университет и устроилась в рекламное агентство, рассылающее девушек на различные съезды и собрания.

Такой факт заинтересовал Элинор. Она подняла брови и сказала:

— Да что вы?

— Нет, нет, нет. Не позволяйте возникать грязным мыслям, цинизм вам не идет. Фирмы, представляющие свою продукцию, нуждаются в девушках, которые раздавали бы всякую ерунду, — цепочки для ключей, расчески, ну, вы знаете, или предлагали бы попробовать конфет.

— Соевые батончики?

Тони пожал плечами.

— Да все что угодно. В любом случае там-то она и повстречалась с Бонфордом.

— На съезде?

— На съезде.

Глаза Элинор были устремлены на шелковую полосатую шкурку Томасина, но в душе она повторяла слова Бентона: «Она подумала, что я богат, а я-то думал, что ей нравится ферма». Бентон стоял у нее перед глазами: модно одетый и готовый пойти на вечеринку с красивой девушкой. А Джилл располагала к этому, с ее длинными ресницами и сияющими глазами.