Ролли сказал:

— А теперь, ребята, посмотрите-ка на это выдающееся создание, у нее даже и вымя имеется, покажи-ка его, Джордж, и вот я назначаю цену: скажем, один доллар, один доллар…

Ролли взглянул на Элинор. И она подняла свою карточку с номером.

— Значит, один доллар. Как насчет двух?

— Два, — раздался робкий голос из глубины.

Элинор дала два с половиной.

Робкий голос сказал:

— Три.

Элинор кивнула.

Ролли продолжал бормотать:

— Три доллара, три доллара, могу я получить три с половиной?

— Три с половиной.

Дошло до пяти, и в торгах остались только Элинор да владелец робкого голоса, затем цена поднялась до шести долларов, а потом — до десяти. Элинор в раздражении бросила торговаться, но прежде чем писклявое сопрано в толпе наконец заключило сделку, Ролли продолжил:

— О’кей, номер тридцать восемь, я вас вижу, и цена — десять с половиной, могу ли я получить одиннадцать, отлично, одиннадцать, а как насчет одиннадцати с половиной?

И невероятный уродец пошел с молотка за двадцать пять долларов и достался номеру тридцать восемь.

Элинор попыталась разглядеть этого человека, но ей мешала коренастая толстенькая леди, вцепившаяся в ночной горшок с ручной росписью и прижимавшая его к своей обширной груди. Элинор пожала плечами, все еще борясь с раздражением, и пошла через толпу к Пат Карр, чтобы та могла оформить ее покупки.

В целом она была довольна собой. За двадцать пять долларов Мэри Энн может обзавестись двумя пурпурными коровами и лампой в форме сиамской танцовщицы. Или чем-нибудь подобным. А до Рождества еще долго. А она все-таки получила то, зачем приехала, да еще купила превосходное зеркало, заплатив за него втрое дешевле. Не так уж плохо для одного дня.

Обойдя ярмарку, она наконец нашла Бентона в компании еще двух парней в клетчатых рубашках и фермерских кепках; они прислонились к забору и молчаливо созерцали стадо свиней. Она сказала:

— Привет!

И все четверо обернулись и уставились на нее.

Элинор подумала: «Мне хрюкнуть или замычать?» — но сказала Бентону вместо этого:

— Если вы подгоните фургон, мы сможем все погрузить сейчас.

— Конечно, — ответил Бентон и оторвался от изгороди.

— Отличный парень, — сказал Джим Крейн, глядя в глаза Элинор.

Второй парень добавил:

— И отлично разбирается в свиньях.

Свинья хрюкнула.

— Кто я такая, чтобы оспаривать такое единодушное мнение? — рассмеялась Элинор.

На обратном пути в город она сухо заметила:

— Вы произвели фурор среди местного населения.

Бентон взглянул в зеркальце заднего обзора, в котором увидел, что материя, которой они обернули покупки, развязалась и полощется на ветру. Он слегка сбавил скорость. Его голос прозвучал сухо:

— Местные. Это что, синоним «деревенщины» и «красной шеи»?

— Нет, конечно, нет.

— А прозвучало именно так.

«Ты что, решил затеять ссору, Бентон?» — Но она не намерена ввязываться в нее. Вместо этого Элинор легкомысленно спросила:

— Вы купили ферму? — И тут же пожалела, потому что возможный ответ представился ей ужасной правдой: а что если цена фермы совпадает с ценой от продажи магазина?

Не пришла ли ему в голову та же самая мысль? Его ответ был коротким:

— На какие деньги?

Она торопливо сменила тему:

— Вы серьезно говорили о том, что вашу землю затопят?

— Да.

— А у вас есть какой-нибудь выбор? Вы можете продать участок?

— Все мои соседи уже продают свои участки.

— Правительство поступает с вами нечестно.

Бентон произнес, пытаясь сменить тему разговора:

— Да, местечко у Крейна хорошее. Немного леса, полно воды, постройки крепкие и богатые земли под поля.

— Да еще свиньи.

— И свиньи.

Он наклонился вперед, крепко сжимая губами сигарету, и нажал на кнопку зажигалки. Скосив на нее свои карие колдовские глаза, спросил:

— А вы имеете что-нибудь против свиней, леди?

— Бекона я ем не больше остальных. Но я должна признать, что мое знакомство с первоисточником можно назвать скорее косвенным. Самое большое впечатление на меня произвело то, что свиньи слишком любят барахтаться в грязи.

— Не слишком. Свиньи так же любят чистоту, как и все остальные животные. А еще они не любят жару. Если их держать в прохладе, они не будут валяться в грязи. Вот вам урок сегодняшнего дня, — закончил он и рассмеялся, затушив окурок в пепельнице. — Фу! Пива с Беном мы еще попьем, а вот курить надо бросать. Мне в рот словно опилок напихали!

— Но, кажется, это не отбило у вас охоту к поеданию мучного?

— Пироги и торты, милая девочка, я ем всегда, когда мне попадается аппетитный кусочек. Моя милая женушка, Джилл, слава Богу, не возражала против этого.

И он взглянул на нее, изогнув дугой брови. Элинор поспешила с ответом:

— А вот мне приходится следить за своим весом.

Но неожиданное упоминание о Джилл Бонфорд по необъяснимой причине покоробило ее. Она наверняка блондинка, хорошенькая и молодая. Элинор была готова поставить деньги на это. И эта вертихвостка бросила его. Дрянь! Она трусливо смылась, пока Бентон отсутствовал. Испытывает ли он боль по поводу ухода жены?

А с чего Элинор думать об этом? В любом случае их отношения не грозят затянуться. Так что его дела ее не касаются.

Глава 15

Неожиданно Элинор снова испугалась. Ей захотелось оказаться в своем городке, хотя Бонфорд уже держал путь домой.

Она почувствовала, что почва ушла из-под ее ног, и она беспомощно барахтается в трясине. Ей необходимо, чтобы между Марвином, Тони и Бонфордом наступила полная ясность, причем изложенная в четкой форме черным по белому. Сейчас она опять потеряла уверенность, что именно так и будет.

Бентон о чем-то рассказывал. Господи, ей необходимо собраться с мыслями.

Собрав остатки спокойствия, она спросила:

— Что, простите? Я задумалась.

Он слегка улыбнулся и, оторвав свою руку от руля, махнул в сторону дороги. Оголенные, изящно изогнутые ветви высоких деревьев, растущих вдоль обочин, почти касались хрупкого голубого неба. Их корни были похоронены в покрытой листьями почве и спрятаны в зарослях алого сумаха и ежевики, дикой лозы и паслена. На склоне холма деревья множились, и сосчитать их уже было невозможно. И он повторил:

— «Темны деревья прекрасного сада, но выполнить мне обещания надо. И в сотни миль я проделаю путь, прежде чем можно мне будет уснуть». Это написал знаменитый поэт Роберт Фрост[26]. Хорошо сказано, прямо про меня. Потому что все это мне предстоит.

— Длинный путь, прежде чем вы заснете? — Она попыталась улыбнуться.

— И выполнение обещаний. — Он адресовал ей короткий, но пронзительный взгляд из-под тяжелых серебристых бровей. — Я всегда держу слово, леди. Запомните это. Но, черт возьми! — Он посмотрел на часы. — Мне надо поторапливаться. Ведь до дома ехать пять Часов.

Она была тронута его словами. Но о каких обещаниях он говорил? И кому он их дал?

Может ли она действительно верить ему?

Но все, что она произнесла вслух, было:

— Простите. Я думаю, что мне следовало бы управиться на аукционе побыстрее.

— Нет, нет, вовсе нет. Черт возьми, вы не могли ускорить ход аукциона. И нам обоим это известно. Просто я подумал, что у меня еще есть время, и мы можем заехать куда-нибудь перекусить.

Как его слова отличались от высокопарного, напыщенного слога Тони, приглашающего ее в ресторан. «Сказано от души», — подумала Элинор и торопливо проговорила:

— Я и не думала об этом. Как-нибудь в следующий раз. Я имею в виду, когда вы вернетесь. — И тут она испугалась того, что услышала в собственном голосе: она была маленькой девочкой, которая клянчит лакомство.

Он повернул голову и взглянул на нее. Элинор еще больше смешалась. Его взгляд был испытующим.

И она торопливо продолжила:

— Я хочу сказать, что раз Мэтт болен и ничего не оформлено… — И осеклась. Мысль о нетерпеливой дамочке была еще хуже, чем образ капризной девчонки. Она крепко взяла себя в руки и решила действовать как разумный взрослый человек, а не сумасшедший подросток. — Простите. Не надо мне было так говорить. Я не могу советовать вам, что вам делать.

Бентон посмотрел на дорогу, на ярко-желтые тополя, на оранжевое солнце, блестевшее сквозь истрепанные листья, и на далекую голубую ленту реки и грубовато сказал:

— Конечно, можете, черт возьми! Вы имеете полное право: вы такой же участник дела о наследстве, как и я. Да, я вернусь. Так скоро, насколько будет возможно. И в этот промежуток времени вы будете вести дела в магазине тети, словно она находится рядом с вами, вы будете продолжать, как делали все прежде. Договорились? Я недолго буду отсутствовать — недели три, не больше. А потом, когда Мэтт — как его там? — снова встанет на ноги, мы посмотрим на всю картину в целом и решим, что делать дальше. О’кей? Решено?

Вот она и получила, по крайней мере, три недели, чтобы потрудиться во имя собственного спасения, ибо во главе угла по-прежнему находится его выгода, а не ее.

Она сказала:

— Все ясно. Спасибо.

— Этого недостаточно.

«Ого!»

— Чего недостаточно?

— Одного «спасибо».

Она сказала немного натянутым тоном:

— Что вы еще вообразили? — Она почти произнесла: «Что вы еще вообразили, тупица?» — но эпитет она придержала при себе.

И все-таки ее замешательство не укрылось от него. Он с изумлением обернулся к ней, увидел ее лицо и рассмеялся, издав громкое грудное «хо-хо-хо».

— И это тоже, — осклабился он ей, — мы оставим на потом. И вообще — это только в проекте. Только в случае продуктивного сотрудничества. Ну что вы покраснели, вы меня, наверное, неправильно поняли. Сейчас объясню, в чем дело.