— А вам этого очень хотелось?

— Больше всего на свете. В те дни я воображал себя эдаким классическим ученым. — В его голосе прозвучало сожаление — эмоция, которая у Блейка никогда не ассоциировалась с отцом, который всегда казался ему безгранично уверенным в себе и столь же безгранично самодовольным. — Но моим мечтам не суждено было сбыться. Я был Хэмптоном, а значит, на меня возлагались определенные надежды.

Блейк приготовился услышать, наверное, уже последние рассуждения о его собственном несоответствии подобным надеждам. Но выцветшие глаза герцога смотрели на него спокойно и задумчиво.

— Мне жаль, что я не смог прожить дольше и еще на несколько лет избавить тебя от тяжкого бремени титула.

— Разве вы не желали бы, чтобы герцогство избавилось от меня?

— Не стоит шутить на эту тему, Блейк. Это довольно тяжкая ноша. Если я иногда бывал с тобой суров, то лишь потому, что желал подготовить тебя к ней. Боюсь, что сейчас ты еще не готов к предстоящему.

— Я никогда не замечал, чтобы вы выражали недовольство своим положением.

— У меня было много лет, чтобы привыкнуть к нему, и к тому же все стало значительно легче, когда я встретил твою матушку.

За все тридцать лет Блейк никогда не слышал, чтобы отец даже мимоходом касался своей личной жизни. И сейчас он не был особо красноречив, но что-то в голосе герцога, когда он упомянул о своей женитьбе, содержало глубину чувств, которой его сын даже не мог предположить.

— Мне жаль, что я разочаровал вас, отец, — сказал Блейк, впервые обращаясь к герцогу столь неформально. — Мне бы очень хотелось дать вам основание гордиться мной.

Слабая улыбка коснулась бледных губ герцога.

— У тебя это получилось. Результаты твоего парижского вояжа превзошли мои ожидания. Я не думал, что тебе за столь короткий срок удастся выявить друзей герцога Орлеанского.

— Мне следовало догадаться: это была ваша идея, а не Гидеона.

— Я подумал, что пришла пора поручить тебе что-нибудь серьезное, и ты вполне оправдал мои ожидания.

— Но ведь на самом деле я ничего нового не выявил, не так ли? Вам уже были известны эти имена.

Блейк покачал головой, удивляясь своей слепоте. Он так и не сумел совершить что-нибудь полезное, он всего лишь неуверенно и, спотыкаясь, прошел оскорбительно легкую проверку.

— Если бы ты провел в Париже больше времени, то, уверен, тебе удалось бы раздобыть самую ценную информацию.

— Если бы вы изначально позволили мне подключить к этому делу жену, то успех можно было бы гарантировать.

В глазах герцога мелькнула заинтересованность.

— Очень умная молодая женщина. Надеюсь, вы с ней ладите. Мне хотелось бы думать, что в своем браке ты обретешь такое же счастье, какое я обрел в своем.

— Она, несомненно, очень умна.

Блейк не мог сейчас говорить о Минерве. Они практически не виделись с момента ее прибытия в Вандерлин-Хаус. Он понимал, что должен с ней помириться, и искренне хотел установить с женой хорошие отношения. Но в данный момент у него на это просто не было ни времени, ни сил. Накопилось слишком много иных важных вопросов, требовавших его неустанного внимания.

— Она молода, — сказал герцог, — но твоя матушка была еще моложе. Ей едва исполнилось семнадцать, когда мы поженились, а я был на пятнадцать лет старше. Я никогда не хотел другой женщины.

— Вы никогда не имели любовницы?

— После свадьбы — нет. И я надеюсь, что у тебя тоже не появится. Именно по этой причине я заставил тебя освободить свою птичку. Забыл ее имя.

— Дезире де Бонамур.

— Немыслимое имя.

— Это не то, с которым она родилась.

Герцог еле слышно хихикнул.

— Моей первой любовью была итальянская девушка, которую звали Джульетта Джильо. Джульетта — «лилия» по-английски. Прелестная девушка. Мое сердце разбилось, когда я вынужден был оставить ее.

— Итальянка? То есть в Риме, когда…

— Да. Так что потеря отца стала не единственной потерей. Однако я забыл Джульетту довольно быстро.

— А о других своих планах вы тоже забыли? Например, о том, чтобы стать ученым, специалистом по Греции?

— Не совсем. Я сохранил некоторые увлечения, но как обычный человек, а не как герцог Хэмптон. Тебе следует поступить так же.

Блейк видел свидетельства страстного увлечения его отца в комнате: бюст Гомера, изящную терракотовую урну, украшенную классическим черным узором. По всему особняку встречались подобные символы увлечения классическими науками. Блейк с детства воспринимал их как нечто само собой разумеющееся, хотя порой и ненавидел.

— Вот только боюсь, это будет не увлечение Древней Грецией. Как вы знаете, мне не удалось освоить даже греческий алфавит.

— Ты, насколько мне известно, знаешь толк в лошадях и к тому же прекрасный наездник. Наверное, этим можно гордиться.

— Я действительно хорошо разбираюсь в лошадях. — А ведь отец всегда распекал его за непомерные расходы на содержание конюшен. — Жаль, что в политике я разбираюсь куда хуже.

— Полагаю, леди Блейкни могла бы помочь тебе в этом аспекте фамильных интересов Вандерлинов.

«Ей бы этого очень хотелось», — мысленно усмехнувшись, подумал Блейк.

— Я полагал, что этим займется Гидеон.

— Гидеон хороший человек, но он последователь, а не лидер. Ты должен научиться самостоятельно принимать решения. Ведь отныне ты герцог, а значит, несешь ответственность за последствия своих решений. Это один из недостатков власти. — Его голос стих, и стало заметно, как ослабел герцог. — Я всегда обладал огромной властью и старался использовать ее во благо.

Как ни жаль было Блейку прерывать этот самый откровенный из разговоров, он понимал, что беседа лишит отца остатка сил. С глубокой печалью он коснулся руки герцога и встал.

— Я хочу, чтобы вы знали: я сделаю все, что в моих силах, для семьи и для страны.

— Я верю тебе, сын мой. Впереди у тебя долгая жизнь, и все изменяется. Твои цели в жизни будут отличны от моих, да они и не должны быть такими же, но позволь мне дать тебе еще один совет. Запомни: в политике не бывает окончательных побед или окончательных поражений. Ситуация в политической жизни меняется ежедневно, и ты должен приспосабливаться к новым условиям. — Еще одна слабая улыбка. — Похоже на охоту. — Голос герцога совсем ослаб. — Хочу отдохнуть. Я рад, что у нас состоялся этот разговор.

— Да, отдохните, отец. Я посижу с вами до возвращения матушки.

Герцог откинулся на подушки и закрыл глаза. Спустя несколько минут его дыхание выровнялось, и Блейк понял, что он заснул. Присев на краешек кровати, он несколько минут вглядывался в лицо герцога, которое до сих пор всегда казалось ему холодным и бесстрастным. Теперь все казалось иным. Его постаревший и ослабевший отец обрел в его глазах человечность.

Блейк искренне сожалел о том, что только теперь, причем всего на несколько минут, ему удалось увидеть иной облик этого человека. Теперь, когда стало уже слишком поздно, он понял, что как раз с его отцом и можно было поделиться своей тайной. А вместо этого Блейк прилагал массу усилий, чтобы сохранить ее.

Он обратился к самым ранним воспоминаниям об отце и обнаружил совсем уже забытое одобрение и даже сдерживаемую привязанность. Блейк был наследником, и каждый день отец заходил в детскую, чтобы увидеть сына. Блейк хоть и смутно, но все же помнил эти короткие визиты. Но все изменилось, когда наследник подрос и настало время учебы. Наставники Блейка смущенно докладывали герцогу об отсутствии каких-либо успехов. С годами на смену озадаченности пришло раздражение. Теперь учителя, убежденные в лености Блейка, секли его розгами, а родители бранили, что было бы не так обидно, если бы не отцовское разочарование. Матушка Блейка, которая поддерживала мужа абсолютно во всем, относилась к сыну с печальной безнадежностью. Она держалась с холодным чувством собственного достоинства, даже когда дети были совсем маленькими, и это отбивало у мальчика желание обратиться к ней за помощью. И только когда выросла и начала учиться Аманда, Блейк наконец сумел выучить буквы алфавита.

Его учила читать пятилетняя девочка. Только в обществе младшей сестры он обрел спокойствие, которое упорядочило хаос символов и прояснило их смысл. К этому времени его уже считали безнадежным глупцом, который лишь по прихоти своего рождения собирался в будущем стать главой рода, славившегося своим влиянием. С тех пор Аманда всегда помогала ему. За исключением того времени, когда он отправился в Итон.

И вот тогда появился Хантли, и его появление в конечном счете привело к катастрофе.

Предположим, он рассказал бы все своему отцу. Объяснил бы, что в силу некоторых своих особенностей просто не может научиться такому простому действию, как чтение. Но Блейк знал, почему так и не сделал этого. Пока его считали ленивым, у него теплилась надежда однажды добиться уважения. От лени излечиться можно, от глупости никогда.

У него оставался последний шанс. Он никогда не решился бы на этот шаг, если бы не сегодняшний, совершенно необычный разговор с отцом, и теперь его переполняло желание выговориться, хотя бы в последние часы жизни герцога. Он мысленно сформулировал признание и стал ждать пробуждения отца. Блейк был уверен, что, находясь на смертном одре, герцог не отвернется от своего сына.

Он надеялся на последнее благословение, перед тем как принять на себя бремя своего нового высокого и ко многому обязывающего положения.

Прошло полчаса. Умиротворенный принятым решением, Блейк сидел в тихой комнате, окна которой выходили в огромный сад Вандерлин-Хауса. Городской шум не проникал сквозь толстые стены особняка, и лишь тиканье каминных часов и неглубокое дыхание умирающего человека нарушали тишину.

Затем что-то изменилось.

Блейк вскочил и, призывая докторов, опрометью бросился к двери, потом метнулся к кровати больного и, схватив руку отца, попытался нащупать пульс. Тщетно. Выхватив из жилетного кармана «брегет», он приложил отполированное золото крышки к губам герцога, но оно так и осталось блестящим, дыхание герцога Хэмптона уже не могло затуманить гладкую поверхность.