Но где же Блейз? И почему он привез ее именно сюда, представив как свою жену?

Триста вскоре обнаружила, что его отец вовсе не такой неприятный человек, каким представлялся ей вначале. А мать оказалась очень похожей на Пакиту и держалась так же замкнуто – может быть, потому, что не одобряла внезапной женитьбы сына на женщине, которую до сих пор никогда не видела. Или Блейз нашел время, чтобы объяснить матери обстоятельства своей женитьбы? Ну все равно, Тристу это не волнует. Она уже решила, что любой ценой постарается обрести свободу – и будь проклят этот Блейз!

У матери Блейза были длинные прямые черные волосы с немногочисленными вкраплениями седины. Когда она распускала их, то волосы доходили почти до ее все еще стройной талии. Даже сейчас она была красивой женщиной, и Триста ловила себя на мысли о том, будет ли она сама так же хорошо выглядеть в… ну, в том возрасте, в каком сейчас может быть сеньора Мадалена.

– Вы любите моего сына? – прямо спросила она, когда пошла лично показывать невестке ее комнату.

Триста до сих пор не может понять, почему на этот прямой, резкий вопрос она ответила «да». Ведь на самом деле она ненавидит Блейза, о чем и должна была честно сказать его матери. Почему же она выпалила «да» вместо «нет»? И почему ее вообще должно волновать, чем занимается Блейз и не грозит ли ему опасность?

Он сам прекрасно знает, что такое риск и какова бывает награда, нетерпеливо напомнила себе Триста. Он не станет слишком рисковать, он из тех, кто остается в живых, – прагматик, который в первую очередь думает о себе. Возможно, в этом причина и их несчастливого и несвоевременного брака, который уже принес ей столько несчастий!

Блейз сообщил своим родителям, что его жена – «докторша» (заработав себе этим убийственный взгляд), что она обманом проникла в самые знаменитые медицинские колледжи Европы, выдав себя за молодого человека.

– Да, это правда – к счастью для моего мужа, потому что не так давно мне пришлось повозиться с двумя довольно опасными пулевыми ранениями! Не правда ли, дорогой? Кроме того, – добавила она, – как хирург и врач, назначенный санитарной комиссией, я проводила ампутации и… лечила солдат, пострадавших в бою. А еще я могу ездить верхом и довольно хорошо стрелять из пистолета или винтовки. Боюсь, что я совсем не похожа на слабую и беспомощную женщину! Надеюсь, это вас не шокирует, сэр? – с вызовом произнесла Триста.

К ее удивлению, а также к удивлению жены и сына Энтони Давенанта, тот после небольшой паузы рассмеялся и приветственно поднял бокал:

– Я пью за женщину с убеждениями, которая не боится говорить правду! Должен сказать: я рад тому, что мой сын взял в жены отнюдь не какую-то жеманную девицу. Мне нравится, что вы не боитесь ему возражать и говорите откровенно. Значит, вы женщина-врач? А вы не в курсе, как лечить лошадей и скот? Когда-нибудь ездили на полудикой лошади?

– Да, ездила. У моего отчима было ранчо в Калифорнии, и я научилась ездить верхом раньше, чем ходить! Вот только юбки мне мешают, и я не люблю ездить в женском седле.

– Ну, положим, это меня не смущает! Ха! Моя Мадалена тоже не любит пользоваться женским седлом и никогда в нем не ездила – не правда ли, любовь моя?

Было ясно, что, когда Энтони Давенант называл свою жену «любовь моя», он говорил серьезно. А вот когда Блейз так обращался к Тристе, то в его голосе всегда звучали насмешливые нотки. Что она все-таки для него значит? И почему он всегда входит в ее жизнь в самое неподходящее время, когда Триста уже начинает забывать о его существовании? Думая о Блейзе, Триста чувствовала, что ее мысли путаются. Почему одно предположение о том, что он может вернуться к Паките, приводит ее в бешенство?

– Ради вашей собственной безопасности вы должны выезжать за ворота только в сопровождении – даже несмотря на то что умеете пользоваться ружьем. Сейчас плохие времена, и вокруг много нехороших людей – дезертиров, которые пробираются в Мексику и без раздумий хватают все, что подвернется под руку. Так что нам всем следует быть осторожными. Вы согласны?

Только сегодня, почувствовав отчаяние Тристы, мать Блейза, которая лучше говорила по-французски, чем по-английски, объяснила все это своей непослушной невестке. Ее светло-карие глаза напоминали Тристе глаза ее сына.

– Но я… Поймите, я не хочу показаться неблагодарной! Я чувствую себя бесполезной, ненужной. Я хотела бы хоть что-нибудь делать, вместо того чтобы просто сидеть и ждать! – Триста беспокойно расхаживала по комнате от окна к стене, не понимая, чего ей неймется и отчего она чувствует такое напряжение, что не может ни секунды оставаться в покое. – Я должна что-нибудь делать! – сказала Триста, резко отвернувшись от окна. – И я привыкла сама за себя решать! Я… В Калифорнии меня называли бруха – что значит ведьма, и некоторые слуги боялись меня, хотя я никогда никому сознательно не вредила! Только потому, что я… когда я кое-что чувствую, даже если я этого не хочу, я должна… Прошу прощения, что я так путанно говорю и что рассказываю такие вещи, но я знаю, что вы меня поймете! Разве не странно, что я это знаю? Еще более странно, что я… что я… О! Я веду себя как безумная истеричка. Я действительно не хотела…

– Зачем бороться со своими желаниями? – тихо спросила Мадалена, в эту минуту больше похожая на апачку, чем на француженку. – Насколько я знаю, лучше этого не делать. И ты должна это знать, раз ты бруха, как и я. Так по крайней мере меня называет мой муж! Но ведь есть некоторые вещи – некоторые чувства и силы, – против которых даже мы не в силах бороться, да? Такие, как сильная любовь, против которой невозможно устоять. Думаешь, я стала бы с тобой так разговаривать, если бы не знала, что мой сын любит тебя и что ты любишь его, – хотя вы, как глупые дети, все время ссоритесь и что-то из себя изображаете? Ах, какая это глупость и какая потеря времени! – К удивлению Тристы, Мадалена внезапно рассмеялась. – Это я – я заставила моего мужа поверить, что он меня покорил, хотя ему было из чего выбирать! Вот так мы, женщины, и управляем своими мужчинами, и это очень легко, если точно знаешь, чего хочешь. А вы еще дети!

– Но… но это не… – начала Триста, но тут ее голос задрожал, и она прижала к вискам сжатые кулаки. До нее дошла истина, которую Триста до сих пор не желала признавать. Она вовсе не ненавидит Блейза – она любит его. И если даже его мать, которая всегда была к нему так близка, говорит, что он ее любит… Он что, сам не знал об этом?

Даже проклиная Блейза, Триста всегда его любила – этого вероломного развратника! По крайней мере именно она сделала выбор – нравится это ему или нет.

Но где же, черт побери, он находится сейчас, в этот самый момент? У Пакиты? Или он путешествует по Красной реке, делая под обстрелом зарисовки? Почему сегодня ее нервы так напряжены?

Днем они вместе с Мадаленой и Давенантом-старшим выезжали верхом, и Триста наслаждалась свежим ветром, бьющим прямо в лицо.

– Вы чертовски хорошая наездница! А что вы думаете насчет того, как обращаться со скотом?

– Абсолютно ничего! – честно призналась Триста, за что удостоилась чести быть посвященной в планы Давенанта-старшего. Оказывается, он собирался вместе с еще несколькими скотовладельцами продать часть своего стада в ближайшем городе, где, говорят, за него дают хорошие деньги.

– А как насчет армии? – спросил Тристу свекор, искоса взглянув на нее, совсем как его сын. – Я слышал, что у них не хватает мяса, хотя я никогда не продам свой скот этим проклятым янки!

– Но тогда вы не сможете получить самую высокую цену, не так ли? – с невинным видом заметила Триста. – Как я понимаю, все деньги сейчас у янки.

Услышав эту дерзость, Давенант усмехнулся в седые усы:

– У вас есть характер! Мне это нравится в женщинах. И, как я понимаю, вы любите поступать по-своему, не так ли?

Они рано поужинали и рано разошлись по спальням. Казалось, что все остальные тоже испытывали чувство беспокойства, которое заставляло Тристу сейчас бодрствовать. Снаружи доносились голоса и стук копыт. Однако то, что происходит, ее совершенно не касается. Триста подумала было о том, чтобы сделать запись в дневнике, но тут же раздраженно покачала головой, глядя на свое отражение в зеркале. Легкая сорочка из тонкого хлопка просвечивала насквозь.


– Ради разнообразия я хотел бы, чтобы ты походила на женщину, – прорычал Блейз, бросив неизвестно откуда взявшийся сверток на кровать, которую Триста вынуждена была разделять с ним в дешевой придорожной гостинице. – Вот! Должен сказать, что я предпочитаю, когда ты в коротком платье из бычьей кожи, под которым ничего нет. Но мой отец цепляется за условности и может этого не одобрить.


Да, она должна была действительно его ненавидеть – в особенности за то, как он обращался с ней. Он брал ее тогда и так, как хотел, не обращая внимания на ее желания и чувства – даже под родительским кровом. И самое ужасное, что он каким-то образом всегда заставлял ее наслаждаться этим!

«Это несправедливо, что я хочу его, несмотря на то что сейчас он, возможно, занимается любовью с другой женщиной!» – злясь на себя, думала Триста. Пытаясь отвлечься от воспоминаний, она отвернулась от зеркала, в которое только что смотрела. Можно подумать, что он действительно женился на ней из-за этого мифического (как она считает) наследства, от которого, может, уже ничего и не осталось… Господи, да какое это имеет значение!

Триста бросилась ничком на застланную белыми простынями кровать. Ей хотелось долго и горько плакать, но разве найдешь облегчение в слезах?

Ей хочется скакать в черноту ночи на диком скакуне. Ей хочется… Господи, ей хочется, чтобы он вошел в ее тело, хочется выгнуться дугой навстречу его медленным, тщательно рассчитанным движениям…

– Триста! Триста, надеюсь, ты не спишь – я видела свет под дверью. Ты срочно нужна!

Это Мадалена, ее голос тих, но очень настойчив.