Он переспал со своей сводной сестрой во время ее брачной ночи, пока ее муж валялся мертвецки пьяный в своей гардеробной. В Чарлстоне он приобрел репутацию дуэлянта и обеспечил себе пропуск в самые лучшие гостиные этого аристократического города тем, что вызвал на дуэль (и убил) человека, который считался лучшим стрелком в четырех штатах. Этот так называемый джентльмен сделал оскорбительное замечание относительно «французишек и выходцев из Техаса».

Вскоре после этого инцидента Блейз (как он теперь стал себя называть) впервые встретился с мисс Чэрити Виндхэм. Потом судьба снова их столкнула, а затем он уже сам искал ее общества – когда через несколько месяцев вернулся в Чарлстон из Техаса. Тогда все и началось – его участие в работе «Подземной железной дороги» и его нынешнее назначение специальным агентом по западным и юго-западным территориям с подчинением лично президенту Линкольну.

Подобно Мари-Клэр с ее чувственным бормотанием и нежными руками, которая все пытается вернуть ему боевую готовность, Блейз стал слишком большим прагматиком. У него есть более важные дела, чем думать о лживой ведьме с распущенными волосами, которая заслужила все, что с ней может случиться. И если она не моргнув глазом обрела сразу двух мужей – то это ее проблема, а не его! Слава Богу, она ушла из его жизни, а с этого момента он постарается изгнать ее и из своих мыслей.

Глава 28

Тиканье часов снова и снова отдается в ее голове, как те слова, что она должна выучить и повторять, повторять, пока не сможет все сказать правильно… Зыбкая граница отделяет боль от наслаждения – или это «наслаждение» на самом деле всего лишь облегчение после того, как кончается боль? Как бы то ни было, она усвоила то, чему ее учили. Тристе всегда говорили, что она хороший студент, который все хватает на лету.

После того самого первого «урока» Фернандо решил оставить ее для себя. Так что единственное удовольствие, которое получал от Тристы Нордстрем, – это возможность избивать ее, когда на то было соответствующее указание, или по собственной инициативе унижать ее как-нибудь по-другому.

Теперь наконец все это кончилось. Триста объявлена «излечившейся» от всех душевных заболеваний, которыми якобы страдала, когда была помещена в так называемый «Закрытый частный санаторий для умалишенных». Она излечилась от всего: от былого упрямства, былой самонадеянности и от всех своих иллюзий.

Триста произнесла свое тщательно отрепетированное «покаяние» перед двумя надутыми самозваными врачами, которые управляли этим заведением. С должным смирением и раскаянием она признала, что позволила своей слабой женской натуре ввергнуть ее в грех и распутство. Она сообщила, причем с подробностями, что вступала в сексуальные отношения и совершала всяческие другие развратные и бесстыдные действия с бесчисленным множеством джентльменов, чьи имена она даже не может вспомнить, – за деньги, драгоценности и «прочее вознаграждение». Она вела себя как проститутка и как падшая женщина. Триста даже подписала солидный с виду документ, в котором утверждалось, что она делала все это по доброй воле.

Но теперь у нее не было своей воли. Она знала и не пыталась подвергать это сомнению, что теперь принадлежит как рабыня своему сводному брату Фернандо и что только от его каприза зависит – причинить ей боль или доставить удовольствие.

Она принадлежала ему, и Фернандо принял все необходимые меры, чтобы жизнь ее состояла из ожидания его посещений. Триста ждала их со страхом, не в состоянии думать ни о чем и ни о ком другом, лишь о том, как он в следующий раз посмотрит на нее и что сделает. И о том, как удовлетворить его, чтобы Фернандо не стал ее наказывать. Триста «исправилась», ее приучили к покорности и беспрекословному подчинению. И, как дрессированное животное в цирке, которое заставляют прыгать с тумбы на тумбу, она научилась делать то, что от нее ожидают. Исполнять трюки.

В присутствии других Фернандо предпочитал называть ее Терезой. Иногда он называл ее так и наедине. Теперь, когда ее дрессировка закончилась, Триста научилась отключать мыслящую часть себя и думать лишь о том, как угодить Фернандо.

– Теперь ведь ты понимаешь, почему я вынужден был тебя наказать, – чтобы привести в чувство! Это все для твоего же блага, пута! – Фернандо засмеялся, почувствовав, как Триста крепче прижалась к нему. «Она трется об меня, как котенок», – снисходительно подумал Фернандо, небрежно, по-хозяйски поглаживая нежную кожу Тристы. Время от времени он замирал, наслаждаясь ее довольным мурлыканьем или, наоборот, сдавленными стонами, когда Фернандо больно щипал ее. Но теперь Триста не пыталась отстраниться – не только из боязни, но и от того, что научилась наслаждаться всем, что Фернандо с ней делал. Это его пута, его ручная шлюха, и нужно было только, чтоб она поняла, кто ее хозяин!

– Ну? – еще раз спросил Фернандо, неожиданно резко потянув за шелковистые темные волосы Тристы и одновременно за сосок, который перед этим отвердел под его более ласковыми прикосновениями.

– А-а-а! – закричала она, и Фернандо почувствовал, как тело Тристы задрожало от боли, хотя, помня предыдущие уроки, она не смела отстраниться. – Фернандо, прости меня! – задыхающимся голосом пробормотала Триста, прижав к его бедрам свои округлые ягодицы. – Я это уже говорила… Я хочу сказать… я знаю, что все сделано для моего блага… и потому… потому, что я заслужила наказание… Мне нужно было исправиться раньше… пока не стало слишком поздно… а-а-а! Изменить…

Наслаждаясь своей властью над Тристой и чувствуя, как она дрожит, Фернандо удовлетворенно ущипнул ее за мочку уха.

– Ты вполне уверена в том, что говоришь? – с насмешкой спросил он. – В конце концов, тебя всегда слишком легко было увлечь гладкими речами и томными взглядами, не говоря уже о жизненных благах, а? Значит, ты все еще меня любишь? Сделала бы ты для меня хоть что-нибудь, если бы у меня не было клочка бумаги, позволяющего в любое время посадить тебя в тюрьму как обычную проститутку?

– Да, я знаю, что ты можешь это сделать. Но ты же всегда знал о моих чувствах – даже если излишняя гордость не позволяла мне выражать их открыто. Ты должен был знать, что я тебя ревновала!

– В самом деле? А теперь – что бы ты сделала для меня теперь?

Она ответила внезапно страстно, что позабавило Фернандо и даже приятно его возбудило.

– Что бы я сделала? В первую очередь избавилась от Мари-Клэр! А затем… – Она повернула к нему голову и прижалась лицом к его плечу. – О, Фернандо! – бормотала Триста в перерывах между короткими, дразнящими поцелуями. – Разве ты не видел, как я сгорала от ревности? Я хотела только завлечь тебя, а потом отступала, чтобы подразнить. Чтобы ты сам начал преследовать меня – как я раньше бегала за тобой, помнишь? Ты меня еще не простил?

Уловив неожиданную страсть в ее голосе, Фернандо рассмеялся. Но тут руки Тристы начали путешествие по его плечам и спине, а затем одна из них опустилась между его бедер…

И хотя Триста в этот миг слишком напоминала ему Лоретту, Фернандо не смог устоять перед искушением. Да, несмотря на все, что он заставил ее вытерпеть, эта дрянь любит его, как все девки, которые попробовали кнута. Он заставил ее наконец в этом признаться, причем без всякого принуждения.

Избавиться от Мари-Клэр! Что ж, Фернандо действительно был не против, чтобы эти две женщины больше никогда не встретились или по крайней мере не встречались бы очень долго! А так как его сводная сестричка не просто хочет его, а страстно желает, несмотря на все, что он с ней сделал… Правда, азарт погони и сладость победы уже позади, и единственная разница между ней и всеми остальными, которых он имел, а затем бросил, только в том, что она дочь лживой и непостоянной Лоретты.

Лоретта – неужели она с самого начала только играла с ним? Каким юным и наивным он тогда был! Он ходил по пятам за Лореттой примерно так же, как ее дочь таскалась за ним, безмерно его тем самым раздражая. Тогда Триста была от него без ума, а потом научилась играть в те же игры, что и ее мать. Ну, за это он ее уже наказал и еще накажет, если сочтет нужным.

Фернандо брал ее грубо, больно шлепая по бедрам, чтобы она кричала. Он воображал, что перед ним Лоретта. Да, Лоретта, но ручная, на все согласная и больше не способная командовать. Его рабыня, которая громко и беспомощно стонет под ним от боли и удовольствия, не в состоянии ему перечить.

В конце концов, кто сможет и кто захочет ей помочь? Ей не к кому обратиться и не на кого положиться, кроме себя. Нет никого, кому она рискнет довериться. «Мне это безразлично – безразлично!» – яростно повторяла себе Триста, двигаясь и улыбаясь, как механическая кукла.

Она была свободна и в то же время узница. И она была слишком запугана Фернандо, чтобы попытаться сбежать от него, рискуя вернуться в то место. В любом случае Тристе было некуда и не к кому бежать – с тех пор как Фернандо с грубой откровенностью сообщил ей, что назначен ее опекуном до тех пор, пока она вновь не выйдет замуж или не достигнет двадцатипятилетнего возраста.

– Это мой отец, а не твой! Надеюсь, что перед смертью он понял, какая ты непостоянная – какая безнравственная девка!

Триста не посмела возражать – тогда Фернандо избил бы ее. Но его слова ранили ее в самое сердце, ударив больнее, чем любая плетка.

Особенно когда Фернандо сказал, отвратительно ухмыльнувшись:

– Я сказал папе, что ты вообще не приедешь, потому что слишком занята развлечениями в Париже, – и ведь я сказал правду, верно, пута? – А затем, вновь рассмеявшись, он добавил: – Ну ничего, в конце концов… в конце концов я сумел убедить отца изменить завещание и назначить меня твоим опекуном до двадцатипятилетнего возраста. Так что, как видишь, я имею полное право приучать тебя к дисциплине, что, правда, нужно было делать уже очень давно!

«Это ложь – еще одна ложь, сказанная только для того, чтобы причинить мне боль!» – кричало сознание Тристы. Но вслух этого сказать она не посмела. Она сказала то, что от нее ожидали услышать. Триста научилась играть – и скрывать свои, пусть очень горькие, мысли ото всех, пряча их за равнодушным выражением лица или фальшивой улыбкой.