— Нет, но мы много слышали о ней, она училась в школе. Бедный мистер Маккалан так ею гордился! Знал бы он, как граф не выносит образованных, самоуверенных девиц!

Эзме гордилась своим образованием и не стеснялась высказывать свое мнение, но она невольно покраснела при мысли о том, что пусть неосознанно, помешала счастью Джейми.

— А как же любовь? Тот молодой человек и леди Катриона любили друг друга?

Леди Эльвира посмотрела на свою гостью так, словно та совсем выжила из ума:

— Леди Катрионе предстоит унаследовать слишком большое состояние, чтобы выходить замуж по любви! Ее мужем должен стать человек, который сумеет распорядиться и землями, и капиталами, то есть настоящий аристократ. А стряпчий… Пусть он прекрасно разбирается в законах, в нашем кругу его никогда не примут… И конечно, учитывая такое неравенство в происхождении и положении… всегда можно предположить, что молодой человек просто охотится за приданым.

Эзме изо всех сил старалась сдержать гнев. Хорошо, что Джейми не женился на Катрионе! Что бы ни думали старые сплетницы, Джейми ни за что не женился бы из корыстных мотивов, и у него тоже есть гордость!

— Хотя, наверное, мне не стоило говорить об этом с вами, — добавила леди Эльвира, бросая на Эзме многозначительный взгляд.

Эзме вначале еще больше рассердилась, ведь старуха намекала на ее мужа… Она вовремя вспомнила: они с Куинном не женаты. Кроме того, она сама намекала, что муж женился на ней ради приданого.

Леди Эльвира с любопытством подалась вперед:

— Но довольно об эдинбургском обществе! Расскажите, леди Дубхейген, как там на Ямайке?

— Жарко, — ответила Эзме, быстро вставая. Она решила, что с нее довольно леди Эльвиры. — Очень жарко! Простите меня, но, боюсь, я отняла у вас много времени.

— Что вы, что вы! — возразила леди Эльвира. — Мне прямо не терпится послушать о Вест-Индии! — Она расплылась в довольно коварной улыбке. — Да и вам, должно быть, хорошо оказаться вдали от вашего… излишне требовательного мужа!

Эзме выпалила первое, что пришло в голову:

— Извините, но мне… нездоровится.

Взгляд леди Эльвиры тут же переместился на живот Эзме. Когда Эзме поняла, что подумала про нее старая сплетница, ее в самом деле замутило. К счастью, какое-то понятие о приличиях у леди Эльвиры еще осталось, потому что больше она не приставала к гостье с расспросами.

— Обещайте, что непременно зайдете ко мне еще и расскажете о Вест-Индии, — потребовала она, провожая гостью до порога.

— Непременно, — обещала Эзме, хотя охотнее целую неделю рылась бы в сводах законов, отыскивая прецеденты к самым запутанным делам, чем еще раз пожаловала бы в гости к леди Эльвире.

Вечером Куинн беспокойно расхаживал по гостиной. Поедет Эзме с ним на бал к леди Марчмонт или нет? Хотя она сама предупредила его о приглашении, после того, что случилось вчера ночью, он не удивится, если Эзме предпочтет провести вечер в своей комнате. Он даже надеялся на это, потому что совсем не знал, что сказать или сделать, если она выйдет. Да и повидав Молли и узнав о ее положении, он не особенно хотел проводить еще один вечер в кругу праздных богачей.

Услышав шорох у двери, он обернулся. На пороге стояла Эзме в синем шелковом платье с глубоким вырезом, обнажающим грудь. Струящийся шелк доходил почти до пола; из-под платья виднелись мыски белых атласных туфелек с синими розочками. Высокая прическа подчеркивала гордую посадку головы; в затейливо причесанные темно-русые локоны были вплетены белые розы. Ее стройную шейку украшало жемчужное колье, такое же простое и совершенное, как и она сама. Да, она — совершенство. Совершенство, несмотря на ее живой ум и острый язычок, а во многом и благодаря им. Совершенство — благодаря ее самоотверженности и преданности. Да, Эзме совершенна — но не для него. Он ей не пара! И потом, она — сестра Джейми, а он обязан Джейми больше, чем жизнью. Благодаря Джейми он хоть в какой-то мере сумел искупить грехи молодости. Благодаря Джейми он сумел применить свои таланты и знания, которые раньше растрачивал впустую, на помощь людям. И какой бы соблазнительной ни была Эзме, как бы она ни воспламеняла его, он не имеет права поставить под угрозу отношения с лучшим другом, соблазнив его сестру. Но кто мог бы предположить, что за невозмутимостью и холодностью Эзме таится пламя? Разве мог он ожидать, что ее поцелуи так опьянят его? Откровенно говоря… он всегда подозревал в ней страстную натуру. Разве не поэтому он всегда поддразнивал девушку, в надежде пробить ее холодную броню? Разве не радовался он, когда ее щеки заливал румянец и она резко отвечала ему на его колкости? В глубине души он знает, что воспылал страстью к Эзме Маккалан с ее пытливым умом, запачканными чернилами пальцами и нахмуренными бровями, в бесформенных платьях и с кое-как причесанными волосами — с первого мгновения, когда увидел ее! Вот почему сейчас ему трудно смотреть ей в глаза. Интересно, почему и она тоже не рискует смотреть на него?

— Карета подана? — спросила она.

Посторонним могло бы показаться, что она задала вопрос хладнокровно, бесстрастно. Когда-то и он считал ее холодной. Но не сегодня. Не сейчас. Он угадывал сковавшее ее напряжение.

— Еще нет, — ответил он.

Эзме кивнула и не спеша направилась к окну. Платье оказалось открытым и на спине, открывая ее почти до середины. Какая у нее мягкая и гладкая кожа! Ему захотелось провести пальцем по ее позвоночнику вверх и вниз, чтобы она задрожала от предвкушения ласк. Хотелось, чтобы губы прошли тем же путем, чтобы она лежала рядом, обнаженная и…

— Милорд, карета подана! — объявил Максуини.

Проклиная свою фантазию, ее платье и неожиданное появление Максуини, Куинн молча подал Эзме руку. Судя по опущенным уголкам губ, она совсем не радовалась возможности побыть с ним наедине. Наверное, предпочла бы, чтобы на бал ее сопровождал Макхит.

После того как слуги подали им верхнюю одежду и они сели в карету, ни один из них не произнес ни слова. Лишь когда впереди показался дом Марчмонтов, Эзме наконец нарушила молчание:

— Вам удалось что-нибудь разузнать о графе и о Макхите?

— Судя по всему, мистер Макхит точно таков, каким кажется, — порядочный и честный молодой человек, — ответил Куинн, стараясь не обращать внимания на радость Эзме.

В конце концов, Макхит принадлежит к священному ордену юристов. И все же, пусть Молли действительно прекрасно разбирается в мужчинах, полностью доверять Макхиту еще рано.

— Это еще не означает, что он таков и есть. Возможно, мой источник заблуждается.

В глазах Эзме мелькнуло раздражение, но Маклохлану было все равно. Даже раздражение лучше, чем холодная отстраненность.

— Я прекрасно понимаю, что под красивой внешностью может скрываться двуличная натура, — язвительным тоном заметила она, глядя на улицу.

Маклохлан разозлился. Хватит гадать, о чем она думает и что чувствует! Он устал надеяться, что однажды она поймет: он изменился и больше не повеса, каким был в юности. Здесь и сейчас он выяснит, способна ли она преодолеть предубеждение относительно его прошлых ошибок.

— Понимаете ли вы, что люди меняются? Даже грешники способны раскаяться и осознать свои ошибки?

Она обратила на него свои пытливые глаза — и ему показалось, что сверкнул яркий солнечный луч.

— Вы что же, хотите сказать, что осознали свои ошибки?

— Я хочу сказать, что, несмотря на грехи молодости и… вольности, которые я себе позволил с вами недавно, я не законченный негодяй. И если вы услышите, что я посещал кое-какие сомнительные заведения, то знайте: я ходил туда не ради своего удовольствия, а только по делам Джейми.

Куинн не знал, поверила ли она ему. Она смотрела на него так, словно пыталась заглянуть к нему в душу. Ну что же, пусть заглянет — и найдет под внешней оболочкой порядочного, достойного человека!

Глава 12

Эзме никогда в жизни так не радовалась; прибытие к дому лорда и леди Марчмонт спасло ее от необходимости отвечать. В душе у нее было такое смятение, что она не знала, что сказать Маклохлану. То она была уверена, что он просто дразнит и мучает ее, то ей казалось, что его влечет к ней нечто большее, чем простое вожделение. Потом она пугалась, что видит только то, что хочет видеть, и ей следовало бы проявить благоразумие и не поддаваться его обаянию и красоте. Почему, когда он смотрит на нее с такой болью и искренностью, она забывает о том, что он за человек? Почему она забыла, что они вместе потому, что у них общее дело — и только? Почему она не может подавить в себе желание оказаться в его объятиях, ощутить жар его губ, отдаться страсти, которую он в ней пробуждает?

Они вошли в дом, и Эзме с пугающей ясностью поняла: как бы там ни было, ей нужно хотя бы на время отойти от Куинна, Иначе она не сумеет как следует соображать.

Серьезная некрасивая служанка не первой молодости помогла ей снять плащ.

— Ах, боюсь, у меня платье порвалось по шву! — солгала Эзме, осторожно, чтобы не помять прическу, склоняя голову набок.

— Верхняя гостиная сейчас отдана под дамскую комнату для переодевания, — ответила служанка.

— Прекрасно! — вскричала Эзме и, не дожидаясь разрешения Куинна, поспешила наверх по широкой мраморной лестнице.

Верхняя гостиная оказалась чудесной комнатой в голубых тонах с простой лепниной и мебелью светлого дуба, обитой голубой атласной парчой. Сейчас в ней ждали приказаний три служанки. У одной наготове были иголка с ниткой, у второй — булавки и гребни, а у третьей — нюхательные соли. Эзме подумала: если она не справится с собой, ей, возможно, понадобится помощь третьей служанки. Она подошла к зеркалу и поправила цветок в прическе. Глядя на свое отражение, она внушала себе, что ее платье, прическа и тонкие туфельки ничем не хуже любого другого костюма. До поездки в Эдинбург Куинн вовсе не считал ее красивой; возможно, когда они вернутся в Лондон, он будет удивляться самому себе, а потом решит, что его страсть была всего лишь временным помешательством. Может быть, так оно и есть, и может быть, когда она вернется в Лондон, ее чувства к нему тоже станут такими, какими были прежде? Нет, не может быть! Здесь, в Эдинбурге, между ними что-то изменилось решительно и бесповоротно. И даже не в Эдинбурге, а после того первого поцелуя.