— Что случилось? Что-то с Ритой? — Егор сбрасывает мою голову с груди и поднимается, лишая тепла. Я вмиг покрываюсь неприятными, колючими, как снежинки мурашками. И этот холод, поселившийся между нами, как невидимая стена, пробирает до самого сердца.

— У вашей жены были продолжительные судороги, мы перевели ее в реанимацию. Если вы не уедете в ближайшее время, о восстановлении двигательных функций можно забыть.

— Готовьте документы и реанимационную бригаду для сопровождения в аэропорт. Я сейчас же забронирую билеты. — Егор расхаживает по комнате голышом, а я…сижу на краешке кровати, стыдливо прикрывшись простыней, остро ощущая себя любовницей. Воровкой.

— Спасибо за понимание, Егор Вадимович, я сейчас же лично займусь подготовкой пациентки.

— Прости, Лиза… — Егор отбивает вызов и бессильно опускает руку. — Прости. Я должен сейчас быть рядом с ней.

— Ничего, — выдавливаю я, едва не проронив «прощай». Почему то мне кажется, что больше я не увижу Егора…

Глава 35

Лиза 

— Не понимаю, Виноградова, хоть убей! — взмахивает руками Снежка и нарочито мученически вздыхает. — Тут без ста грамм не разберешься. Наливай, подруга.

— А в чем тут разбираться? — жалобно всхлипнув, протягиваю я. — Я всего лишь приятная часть его жизни. Маленькая, незаметная часть, недостойная объяснений. Егор… как собака на сене, блин… Моя, моя, схожу с ума! А потом раздается звонок, и он срывается с места, как оглашенный.

Тянусь к верхней полке и, небрежно распахнув ее, достаю бутылку вишневой наливки.

— Лиза, скажи честно, если бы Егор поступил со своей женой по-другому, ты доверилась ему? Если бы наплевал на мать своего ребенка, оставил без поддержки в таком состоянии… Она же беспомощная. И одинокая.

— Нет… Конечно, нет. — Мотаю головой. — Умом-то я понимаю, Снеж, но сердцем… Мне хочется, чтобы все это поскорее закончилось. И все были счастливы.

— Лиза, ей-богу, ты как ребенок. Живешь сиюминутными порывами и эмоциями. А Егор… ему пока нечего предложить. Поэтому он не рассыпается перед тобой признаниями и не дает обещаний. И это не значит, что он тебя не любит…

— А что же это значит? — подперев лицо ладонями, протягиваю я.

— Он не бросает слов на ветер. Вот увидишь, Рита поправится, и все будет по-новому… Кончатся эти танцы на костях, прости господи. — Снежка опрокидывает в себя рюмку наливки, как заправский пьяница.

— Вот именно! Правильно ты сказала, танцы на костях. Наши отношения именно такие. И… лучше нам вообще не встречаться. Неправильно это все. Цинично как-то…

— Виноградова, ты беременна его ребенком. — Поморщившись, Снежанка закусывает долькой апельсина. — Не встречаться не получится.

— Я не то имела в виду. — Краснею я, вырисовывая пальцами узоры на столешнице.

— Вы живые люди, Лиз. Я понимаю тебя, подруга… Мистер Жиголо неотразимый мужик, как тут устоишь? Да и ты у меня такая вся из себя… секси. Забей на все и получай от жизни удовольствие.

— Тебя не поймешь, Ланская. То «танцы на костях», то «получай удовольствие». Что мне делать? — отодвигаю от Снежаны бутылку. — Ежу понятно, что вместе быть мы не можем! А воровать чужого мужа на ночь — не моя тема. Клавдия Викторовна сейчас сказала бы, что я не Илоночка. То, что произошло ночью, не должно…

— Надоела ты мне, Виноградова. Моралистка хренова. Отдай бутылку, я сейчас напьюсь за нас двоих и останусь у тебя. Просплюсь и дальше буду тебя утешать. — Всплескивает руками Снежка и, икнув, делает большой глоток. — Стыдно ей, видите ли, за проведенную с любимым мужчиной ночь! Вам просто надо подождать, Виноградова. Пережить это время. Вместе. И не вздумай сейчас взбрыкивать и добавлять Егору переживаний. У него и без тебя проблем выше крыши. А тех, кто поддерживает, протягивает руку помощи… никого. Так будь для него опорой, а не очередной пустышкой, выносящей мозг. Болезнь Риты, пожар, похищение дочери… Я вообще не понимаю, как он все это выдерживает? Я бы уже с ума сошла. В любви он ей не признался, как же! Только после признаний должно же еще что-то следовать, так? Егор не твой Матвей, которого хлебом не корми, дай потрындеть о любви. А ему нечего предложить, Лиз. Пока нечего. Он тебе деньги дает?

— Да. Хотя я и не прошу об этом… Очень много дает, Снеж. Такими темпами я скоро себе машину куплю.

— Вот и замечательно. А лучше пусть Егор сам тебе купит какой-нибудь шикарный Порше или Бентли…

— Ты напилась, подруга. Давай эти разговоры заканчивать, пошли на диван.

— Ох, пошли, Виноградова. Что-то быстро я бутылочку приговорила. Я тут немножечко полежу… и… я всю ночь дежурила, резала людей. Да… всем нужна Ланская. Такие вот дела…

Накрываю Снежку пледом и тихонько выхожу из комнаты. Бреду на кухню, включаю чайник, достаю из холодильника кастрюлю с супом и ставлю ее на плиту. В голове, как черное облако мушек, роятся мысли. Должна, должна, должна… Надоело! Я. Ничего. Никому. Не должна. Своему сыну — да! Неродившемуся малышу тоже. Я не жертва и не жалкая просительница. И я не хочу быть для всех хорошенькой, стремиться спасти весь мир и угодить всем. Не хочу больше чувствовать вину за то, что не оправдала чьих-то ожиданий. Ты должна только одно, Лиза — быть счастливой. А быть счастливой — не значит исправно выполнять роль жилетки, о которой вспоминают в моменты слабости. Мне хватило этого в браке с Матвеем, спасибо, повторения не хочется! Я жажду быть у Егора на первом месте, а не собирать ничтожные крохи внимания. Да простит меня Снежка со своими советами, но я им не последую. К счастью, Егор разбирается со своими проблемами, не требуя моего участия (спасибо ему за это). Но пока он позволяет обстоятельствам влиять на его решения, меня не будет рядом… Я не боюсь одиночества. И я… избавлю его от еще одной проблемы — себя. Нет-нет, добавлять Егору неприятностей и выносить мозг я не собираюсь. Я уеду, чтобы испытать чувства, дать нашим отношениям шанс на существование. Большое видится издалека, так ведь говорят? Выставка в Париже прекрасный повод ненадолго исчезнуть и проверить подлинность чувств. Хочешь добиться от мужчины выбора — сделай его сама.

— Доминик, привет. — Прикрыв динамик ладонью, чтобы не разбудить Снежку, проговариваю я. — Я придумала коллекцию из тридцати осенних моделей и готова ехать в Париж.

— Элиса, шерри… Сколько моделей ты сшить?

— Десять. Если ты не против, я приеду завтра и задержусь на месяц. Деньги есть. Сними мне номер в гостинице возле Монмартра.

— Я все сделаю, адрес прислать в сообщении. Лисса, все окей? Мне кажется ты волноваться. Данка в порядке?

— Все хорошо, Доминик. Вылетаю ближайшим рейсом. Привет Жаку!

Сбрасываю звонок и торопливо достаю из сумочки блокнот. Мне срочно нужно составить список незаконченных дел.

Егор 

Как добиться от человека понимания? Надавить на слабые места, нащупать тонкие струны чувствующей и понимающей души, сыграть на них, как на скрипке и извлечь грустную мелодию сострадания… А для следователя волшебная фраза — обещание чистосердечного признания. Это козырь, высший класс, смак, елей… И на него повелся Алексей Николаевич. После беседы с Лизой я передумал встречаться с Карасевым, но следователь уговорил меня приехать в отделение. Только зачем это Карасёву? Потешить самолюбие или попросить об одолжении? Увидеть беспомощность, отпечатавшуюся на моем лице? Ей-богу, по мне, так это глупость.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бросаю взгляд на часы и выхожу из офиса под хмурое, плюющее мелким дождем, августовское небо. Острые верхушки деревьев вспарывают повисшие над городом облака. Тяжелые и плотные, они, того и гляди, упадут на корявые городские высотки. Черт, только бы рейс не отменили! На лобовое стекло с хлестким стуком падает крупная капля, когда я отъезжаю с парковки офиса.

Алексей протягивает руку для приветствия и виновато отводит взгляд. Взмахивает ладонью в сторону неприметной допросной комнаты. Следую за ним, очарованный внезапно приблудившейся мыслью — мне плевать на Карасева, тендеры и работу. Я, как влюбленный мальчишка думаю о Лизе, скучаю, с тоской предвкушая скорую разлуку. А что мне скажет Карасев… Так ли это важно?

— Наворотил ты дел, да, Егорка? — цедит Карась сквозь зубы, бросая на нас с Алексеем хмурый, исподлобья взгляд.

— Я наворотил?

— А как ты хотел? — в сухой тон его голоса вплетаются истерические, визгливые нотки. — Я заложил дом, бизнес, чтобы дать Луневу взятку. Я должен был победить! — его лицо приобретает осатанелое, безумное выражение. Кажется, он и внутри обезумел, истерся до дыр жаждой власти и денег, непосильной ответственностью. — Зачем ты полез в это?

— Ты сошел с ума! В кого ты превратился? Идешь по головам, похищаешь детей? Вот что я скажу: тюрьма пойдет тебе на пользу. И твоим подельникам тоже!

К черту разговоры! Зря я надеялся на его оправдания и объяснения — Карась винит в своих бедах меня.

— Тебя достанут, Иволгин! — истошно орет он, когда я встаю с места, намереваясь уйти. — С тобой никто не будет работать! Тебе отомстят, сожгут все, что есть, сравняют с землей, похерят! Ты…ты… ответишь за это! — Карась брызжет слюной.

— Проводите меня, Алексей Николаевич.

— Извините, Егор Вадимович. Я совершил глупость, устроив это представление. Карасев наплел мне, что восстановит сгоревшее здание до судебного решения. Он наивно полагал, что убедит вас забрать заявление. Но утром адвокат разрушил его хрупкие надежды на освобождение. Все они — Карасев, Чистяков, Лунев и подельники, похитившие вашу дочь, находятся под следствием.

— И не на свободе, ведь так?

— Именно так.

— Вы меня успокоили. Я сегодня уеду в Германию, надолго, возможно, на месяц или дольше… На суде меня будет представлять адвокат. Вы можете пообещать, что никто из них не выйдет…