Повисает угнетающая тишина — тяжелая, как грозовая туча. Тик-так, тик-так — даже звуки настенных ходиков слышатся оглушительно. Вздохнув, я откидываюсь на спинку стула, почувствовав вибрацию телефона. Неужели, Илонка передумала?

— Егор, у нас проблемы, — огорошивает меня Васильков. — Все наши счета арестованы.

***

Теплый воздух шевелит зонтики летнего кафе, обдувает разгоряченную кожу, забивается в ноздри запахами свежемолотого кофе и дорожной пыли. Не так, как в Сочи: там воздух густой, тяжелый, пропитанный солью, песком и специями. А еще духами Эльзы — цитрусовыми, нежными, как жасмин… Пальцы против воли отыскивают ее контакт в телефоне. Какая же она забавная на заставке — улыбающаяся, счастливая, сногсшибательно красивая в красном длинном платье в горох. Касаюсь ее лица на экране, возрождая в памяти поцелуи и ласки — сначала осторожные, робкие, а потом неистовые, жадные. Сумасшедшие.

Я выбрал для встречи с Матвеем кафе с летней террасой в центре города. Уютное расположение и удобная парковка, столики в окружении зелени — что может быть лучше для разговора с несостоявшимся партнером? Во всяком случае здесь я его не прикончу — обстановка, откровенно говоря, не слишком располагает к преступлению.

— Привет, Егор. — Непринужденно здоровается Матвей, протягивая руку. Поспешно прячу телефон в карман пиджака и отвечаю на рукопожатие.

— Как это понимать, Матвей? Банк заблокировал счета моей фирмы, посчитав перевод «Аквилону» подозрительной транзакцией. Твоя фирма что, пользуется дурной славой? Плохих отзывов в сети я не обнаружил, арестов из-за неуплаты налогов тоже… В чем дело?

— Прости, старик. — Мнется Матвей, тягостно вздыхая и грудью нависая над столом. Небритый, взлохмаченный, он производит впечатление человека, который пил несколько дней. — Эй, девушка, можно мне пятьдесят грамм коньяка? — кричит он официантке, убеждая меня в догадках.

— Послушай, может, тебе хватит? — шиплю я. — Матвей, у нас проблемы. Если с тебя, как с гуся вода, то мне сейчас аресты и прочие разборки не нужны — Васильков выдвинул КФХ для участия в федеральном проекте, и мне не нужен…

— Это все Илонка сделала! Я не рассказывал тебе — она возглавляла последние три месяца отдел маркетинга и рекламы моей фирмы. Связи с общественностью, блогерами, журналистами, поиск клиентов… Она же красивая, зараза, как грех… У всех мужиков слюни на Илонку текли, как у голодных псов. — Цедит сквозь зубы Матвей и залпом осушает бокал. — Она взяла заказы, оформила договоры, выдала клиентам чеки, а деньги… забыла передать в финансовый отдел. Я в полной жопе, Егор! Сучка ограбила меня почти на два ляма. И свалила под предлогом новых отношений.

— Я сочувствую тебе, но при чём тут я?!

— Меня прижали к стенке клиенты, которые заплатили и ждут выполнения обещанных работ. В офисе сидят люди из независимой аудиторской компании, считают точную сумму недостачи. Фирма задолжала платежи по налогам и зарплате. В общем…

— Ищи крысу в своей фирме, Матвей. Илона не могла проворачивать свои делишки в одиночку. Тем более знать о клиентах, готовых платить наличными. Ты развел преступный синдикат на рабочем месте, Матвей. Я могу пожалеть тебя, а помочь… Если бы я знал как?

— Можешь. Можешь, Егор. — Слегка захмелевшим голосом шепчет Матвей.

— Васильков подал заявление в банк о разблокировке счета, я подожду, когда твои проблемы устранятся, так и быть…

— Да я не про фирму. Я выгнал всех. Решил обновить коллектив и не гадать, кто воровал за моей спиной.

— Это правильно. — Соглашаюсь я. — Я уверен, ты справишься. Надо проспаться, взять себя в руки и… начать с нуля. Сначала я не хотел говорить, но сейчас… В общем, Илона вчера приезжала ко мне за помощью. Утверждает, что кто-то ей угрожает.

— Чушь! — взрывается Матвей. От ударов его ладоней по столу дребезжит посуда. — Она хочет обвинить меня и выманить денег. Ей мало, понимаешь? Мало! Меня, моего дома, нарядов, побрякушек. Я же все для нее делал, Егор. Все…За что, а?

— Мне очень жаль… — «Одного взгляда на Илоночку достаточно, чтобы понять, какая она».

— Я хочу вернуть жену, Егор. — Сбивчиво произносит Матвей. Шепчет заговорщически, словно речь идет о тайне вселенского масштаба.

— Ты молодец, что понял свою ошибку. А она… согласна тебя принять? — бубню я. Не представляю, что нужно говорить в этом случае?

— Нет, конечно. Я столько боли ей принес, унижения, Илонка еще эта… — нервно растирает виски Матвей. — Лиза даже встречаться отказывается.

— Постой, а как я могу помочь в этом деле? Это, все-таки, личное…

Личное… А что мое личное? Воспоминания об Эльзе, ее роскошных волосах, сладких губах и нежном голосе или суровая реальность возле постели жены? Где граница между мечтой и жизнью? Рита, Эльза, Илона… Кажется, в моей жизни появилось слишком много женщин. Они кружат вокруг меня, как бабочки, но рядом со мной их нет. В моей жизни их нет, понимаете?

— Я хочу пригласить жену на деловой обед. Якобы девушке моего друга требуется консультация стилиста и модельера. Ты поможешь мне?

— В принципе, я не против. Как быть с девушкой? У меня ее нет.

— Возьми Лилю с работы, в чем проблема? Ей, кстати, консультация Лизы может пригодиться. Со вкусом у нее…проблемы. Извини… Так, что? Когда тебе удобно?

— Матвей, давай разгребем проблемы с фирмами. Тебе же нужен мой заказ?

— Конечно! Сам понимаешь, с деньгами туго.

— Давай договоримся на шестнадцатое. У Лили день рождения и я, как заботливый начальник, оплачу ей консультацию опытного и дорогого стилиста. Как считаешь, такой повод подойдет?

— Это же через десять дней! Но…я согласен.

Глава 19

Лиза

В нашем мозге хранятся тысячи ассоциаций, позволяющих вспомнить нужное слово. Вот взять, например, слово семья. С чем оно у вас ассоциируется? Дом, камин, собака, домашний пирог… А измена? Слово у меня прочно сплелось с лицом Матвея. Вижу его и как собака Павлова, реагирую всплеском острой боли. Воспоминания утягивают меня на самое дно, царапают костлявыми пальцами обиды и непрощения. Что бы он ни делал, я не могу вычеркнуть из памяти его предательство.

А ведь мы были счастливы... В далеком прошлом, где он кружил под моими окнами на велосипеде или поджидал на трамвайной остановке. А потом жарко целовал, прячась от любопытных глаз под кроной березы и укрывая мои плечи старенькой джинсовой курткой. И шептал: «Лиза, Лизонька моя... Любимая... Я больше жизни тебя люблю».

А я верила и целовала в ответ — неловко и неопытно, потому что Матвей был у меня первым... Куда уходит любовь? Я всегда задавалась этим вопросом. Какая она — невидимая страна, полная умерших признаний? Наверное, они бродят, как призраки, разговаривая друг с другом, перекрикивая осипшими голосами промёрзший, свистящий, как в степи, ветер.

— Лиз, а сметана есть? — Матвей вырывает меня из «страны потерянной любви».

«Навестить сына» — такой предлог он выдумал, чтобы прийти в мой дом. Матвей не был здесь полгода, с того момента, когда я перестала звать его «починить кран» или «повесить полку».

— Есть. — Ставлю банку перед его тарелкой с пельменями.

А ещё я вижу, как от всего этого дерьма страдает Данька. Он очень хочет, чтобы я была любима и счастлива, но отцу не намерен давать и шанса. У меня разрывается сердце при взгляде на сына — мужественного и мудрого в свои девятнадцать, готового перегрызть глотку любому, кто посмеет меня обидеть.

— Как работа, сынок? — тоном заботливого папаши спрашивает Матвей.

— Нормально. — Бурчит Даня, склонив голову над тарелкой.

— Пятое «нормально» за вечер! Лиз, это ты сына против меня настраиваешь? Мы же хорошо общались, что случилось? — недоумевает Матвей.

— Когда мы общались хорошо, папа? — Данька со звоном отставляет тарелку и встаёт из-за стола. Мне остаётся лишь закрыть рот, сохранив при себе едва не сорвавшиеся с губ фразы. — Нужны мы тебе стали, да? Надоел своей... свиристелке и вспомнил о семье? А я не позволю, слышишь? Вернуться на все готовенькое после всего...

Верите, я сижу чуть дыша, наблюдая за пламенной речью сына. Его большие глаза сверкают яростным огнём, щеки пылают румянцем, а в голосе столько металла, что хочется поёжиться, ну... или подчиниться приказу.

— А это не тебе решать, Даня, а маме. Прощать меня или нет? — Матвей небрежно отбрасывает кухонное полотенце и медленно встаёт.

— Матвей, я же тебе все сказала...

— Я, пожалуй, пойду. — Сухо произносит он, протягивая сыну руку. Даня ее вяло жмёт, опуская взгляд на свои разноцветные носки.

Когда за Матвеем закрывается дверь, мне хочется застонать от облегчения. Возвращаюсь на кухню и опускаю ладони на широкие плечи сына. Какой же он у меня вырос хороший!

— Сыночек мой, Данечка. — Целую «дитятку» в щеку и ерошу густые каштановые волосы. — Спасибо тебе. Но он все-таки твой папа, нельзя так...

— А с тобой можно «так»? Мам, я не хочу, чтобы вы сходились. И пусть цветы свои не приносит. Ужасные.

Данька улыбается, а я не сдерживаюсь — начинаю громко смеяться. И обнимаю сына. Крепко и от души прижимаю к груди единственного мужчину в моей жизни. Хотя последнее время меня мучают странные до абсурда подозрения, что ещё один мужчина оставил в моей жизни след... Какую неделю я отмахиваюсь от них, как от зудящих комаров, но они то и дело напоминают о себе, больно жаля фактами.

— Мамуль, а ты почему ничего не кушаешь? Весь день пельмени лепила и не попробуешь?

— Я... стеснялась есть при папе. — Бессовестно вру. На самом деле меня мучают тошнота, нарастающая с каждым днём и дикий, почти животный страх. Что будет, если я вправду беременна? Я — более десяти лет страдающая вторичным бесплодием женщина?