Стася Андриевская - Расплата

- А я не обязан отчитываться о том, что делаю в свободное время! – а сам лыбится.

- Прикольный ты, Макс. Я тут бошку ломаю как вырулить, а ты за своё. Хотя... Кольцо-то надо вернуть. Ладно. Только тачку не убей напоследок.

- Да я её даже брать не буду. На своей поеду.

- Пха... – нервно выдохнула я. – Ленка и «семёрка»... Идейка не очень, серьёзно, Макс. Машкова даже от «девяток» нос воротит.

Макс только плечами пожал:

- Ну вот и отлично. Как раз посмотрим, так ли уж ей интересно со мной просто общаться, как говорит...

На стихийном колхозном рынке, сразу за остановкой, купила две пол-литровые баночки клубники – одну для мамы, вторую себе. Шла, щурясь на ласковое утреннее солнце, мотыляя пакетиком, и, наплевав на мытьё, тягала по одной ягодке. Бабулька-божий одуванчик сказала ничем не опрысканная. Ладно, поверим.

А когда свернула с оживлённого проспекта Столетова на узкую, утопающую в зелени древних ясеней Волочаевскую – невольно замедлила шаг. Только сейчас до меня окончательно дошло, что лето всё-таки началось. Уже третье июня. А кажется – вчера только весну ждала. Никогда раньше не замечала, чтобы время неслось с такой скоростью. Надо чаще ходить пешком, блин. Последний раз я шагала по родным трущобным улочкам аж двадцать третьего апреля, на Пасху. С Лёшкой.

При мысли о нём засаднило под рёбрами. Тут же вспомнился и ливень, и то, как я, идиотка, блин, стояла под дверью его съёмной квартиры, прибитая осознанием того, что он теперь в армии. Ой, ду-у-ура... Да лучше бы он ушёл тогда! Сразу столько проблем бы отвалилось...

А под рёбрами всё равно саднило. Обида.

Мамы дома не оказалось. Толик же, застелив середину комнаты старым покрывалом, мастерил из досок какую-то хренатень. На письменном столе – библия, заложенная журнальчиком «Пробудись», а сверху – очки. Так мило. Только как-то... Я почему-то думала, они в это наигрались уже.

Помогла подержать массивную перекладину, пока Толя прикручивал её саморезами, передала мамке привет, оставила клубнику и сбежала.

Напряжение нарастало с каждым часом. Денис мог вернуться в любой момент, и я и хотела, и боялась этого, и чувствовала, что неумолимо приближаюсь к порогу «Да пошло оно всё», когда проще рубануть с плеча, а уж дальше – по обстоятельствам. Но я же не сделаю этого, да? Господи, пожалуйста, не приведи. Не привёл же отдаться Лёшке, вот и тут не надо... Пожалуйста!

Гружёная пакетами с продуктами, вернулась в Белокаменку часам к двум. Это конечно прикольно – наготовить, а потом выкидывать. Потому что - кто есть-то будет, если Денис не появится? Если только Максу всё скормить. Тот точно с удовольствием.

Представила вдруг ситуацию – Макс сидит в кухне, уплетает мои щи, и в этот момент заявляется Денис... И аж мурашки по спине побежали. Да уж. Хотя казалось бы – а что такого? Не в постели же. Не в душе... Но чёртова вина проецировалась на всё. Казалось, любой мало-мальский косяк обязательно выведет Дениса на... Чёрт, даже думать страшно. А выносить еду в машину – унизительно как-то, Макс же не дворняжка приблудная.

Но самое смешное, что и не готовить нельзя, потому как приедет Денис - а у меня голяк в холодильнике. И что? А как же путь к сердцу через желудок, примирительный борщ и всё такое? Короче, надо.

Около половины четвёртого уже готова была встречать дорогого гостёчка... и сразу как-то пусто на душе стало. Пока была делом занята – ещё терпимо, а теперь... Прям хоть по второму кругу за уборку принимайся или сверхурочно в Олимп выходи. Или готовься к последнему зачёту, дай Бог здоровья Серовой - чтобы её больничный не затянулся до конца июня. А хотя – какая, хрен, разница, если всё равно на вышку перепоступать? Тут же обнаружила, что так и не вспомнила про хлеб.

Когда, возвращаясь из универмага, переходила дорогу, меня окликнули. Так это, слегка неуверенно, словно сомневаясь, я ли это:

- Людмила?..

Я машинально обернулась, отыскивая в толпе пешеходов зовущего. Не найдя, подумала, что ослышалась, и в этот момент меня жёстко подхватили под локоть и повели.

Со стороны это, наверное, выглядело как случайная встреча давних приятелей – они ехали мимо, она переходила дорогу: «Привет - привет. Подвезти? О, как кстати!..» А на самом деле у меня тупо пропал голос и воля. От ужаса. Молчание ягнят, так это называется?

Уже возле распахнутой двери легковушки я всё-таки слабо упёрлась ногами, но стоило амбалу пихнуть меня посильнее – и они подкосились. Я рухнула в салон, прямо в руки второго громилы. Он без лишних слов рванул меня на себя – в центр сиденья, и локтем вбил шею в спинку кресла. От удара по кадыку мгновенно выступили слёзы, и накатил приступ жуткого кашля. И я бы сложилась пополам, выхаркивая внутренности - только кто бы мне дал хотя бы шевельнуться!

Машина с визгом рванула с места, а я забилась, как рыбёшка на песке и как-то совершенно трезво, словно взглянув на происходящее со стороны, поняла, что всё бесполезно. Это конец.

- Пикнешь - пожалеешь, – без единой эмоции, но предельно понятно буркнул громила, когда машина наконец остановилась. И, выдернув из тачки, меня вновь поволокли.

Через железную дверь – в какой-то внутренний двор, заваленный картонными коробками и мусорными баками. Оттуда – в здание, по обшарпанной лестнице вниз, потом вилючим подвальным коридором и снова наверх, к двустворчатым дверям. За ними – суета, запахи еды и отголоски музыки.

- Семён, горячее давай в круглый зал! – устало крикнули сбоку.

Я впилась взглядом в лицо этой женщины – ну неужели она не увидит моего отчаяния? Но та отмечала что-то в записной книжке и даже не повернула к нам головы, а через мгновенье меня уже снова волокли по какому-то коридору.

Очередная невзрачная дверь... и вдруг, за ней, – много света и воздуха. Много кремово-белого атласа и контрастом к нему – тёмного дерева. Негромкая музыка – какая-то классика. Столики под скатертями в одной зоне и легкие, похожие на решётчатые ширмы дверки отдельных кабинок – в другой. Драпировки, живопись в массивных рамах... Роскошная люстра-канделябр в центре залы. Здесь бы балы закатывать...

Амбал, больно сжимавший мой локоть, неожиданно аккуратно стукнул в одну из дверок.

- Давай... – отозвался спокойный голос.

Меня впихнули внутрь, и я застыла на входе. Маленький кабинет, обои под старину. Практически во всю стену - окно-арка, за которым распустила серёжки старая вислая берёза. Шикарные портьеры, подхваченные изысканными кистями. Какие-то милые безделушки-статуэтки и бронзовый бюстик Пушкина на широком подоконнике. У окна столик. На нём цветы, шампанское в ведёрке со льдом, еда на красивых, белоснежных с золотыми каёмочками тарелках. Вернее – еда только с одной стороны стола, с другой – кофейное блюдце, вазочка с рафинадом и изящный молочник...

Панин аккуратно поставил на блюдце полупустую чашечку, слегка тряхнул, складывая, газету. Не спеша снял очки, потёр переносицу. Указал на пустующее место напротив себя.

- Садись.

Я молча подчинилась. Он бросил взгляд на часы.

- Осталось пятнадцать минут, - и только теперь поднял на меня недовольный взгляд. – Ты убила почти полтора часа моего времени. Объясни.

А у меня язык к нёбу прилип.

- Я так и думал, - скривился он. - Нет никакого объяснения, просто глупые капризы. – Липко ухмыльнулся: - Или малышка цену себе набивает?

Я испуганно опустила голову.

- Я не понимаю о чём вы...

- В самом деле? А мне казалось, что вчера мы наконец-то нашли общий язык? Даже обрадовался – умные девушки сейчас большая редкость.

- Я... – взгляд упал на лежащую на краю стола небольшую кожаную папку, с витиеватой, похожей на росчерк золотого пера надписью «Онегин». Тут же дошло. – Подождите, Эдуард Валентинович, но мы же вчера ни о чём не договорились! Я же не ответила вам!

- Вот именно. Ты не сказала нет, а это значит – да. По законам жанра.

- По каким ещё законам?

- Незнание которых, не освобождает от ответственности! - неожиданно рассмеялся он. Сменил гнев на милость, ага. – Кстати, у меня осталось всего двенадцать минут. Твоё мясо по французски, увы, давно остыло, но, может, шампанского? – и, не дожидаясь ответа, налил полный фужер. – Дом Периньон, ты не против?

А у меня руки дрожали от пережитого шока, от обиды и негодования. Я зажимала ладони между колен и не понимала, как себя вести. Пожалуй – не злить лишний раз.

- Пей! – приказал он и, внимательно проследив, как я суетливо осушила бокал, тут же налил второй. – Пей!

После третьего я робко пискнула, что больше не могу. Но всё равно пришлось уговорить всю бутылку. В одного. Практически залпом. Отставив её в сторону, он кивнул на цветы в вазе: - Забирай! – и, проследив, как я уже слабеющими от стремительно наплывающего опьянения руками, наконец-то выудила букет и замерла, не зная, куда девать стекающую со стеблей воду, усмехнулся: - Вот видишь, малыш, как некрасиво бывает, когда не по плану. Но ты сама виновата. И ты не только убила моё время, но и разочаровала меня. Я, знаешь ли, не уважаю глупых женщин. – Недовольно скривился, покачал головой. – А жаль. Наше общение могло бы быть интересным.

- Извините... Я не хотела вас обидеть.

Какая-то часть сознания тут же возмутилась. Слабачка, блин! Какие, нахрен, извинения, после такого?! Но другая уже расслабилась и согласилась, что да – сама виновата. И вообще – очевидно же, что человек просто посидеть хотел, поболтать. Цветы, элитное шампанское, дневное время, людное место – очень красиво всё, между прочим... Денис, наверное, не умеет так ухаживать. Во всяком случае, за полгода не сподобился даже одного цветочка подарить. Ни разу. А если бы и сподобился – нахрена мне цветы, купленные Боярской, да?