Я резко вышел из нее, и она чуть не упала на колени. Роуз повернула голову и посмотрела на меня с озорным блеском в глазах. Она думала, что я играю. До того момента, пока не заметила, как я застегиваю ширинку.

— Какого черта? — гневно спросила она и резко выровнялась, натягивая платье на бедра.

Я молча развернулся и пошел ко входу в клуб. Каблучки Розали стучали у меня за спиной.

— Пусть Аарон закончит то, что я начал, — ответил я, не поворачиваясь.

Пора покончить с этим дерьмом. Я сделал все, что мог, чтобы вернуть ее. Но это не помогло. Моей Роуз больше нет. Осталась только Розали для Аарона.

— Мудак! — крикнула она мне вслед. Ее дальнейшие слова были приглушены дверью, которая хлопнула позади меня, когда я вошел в клуб.

Я вернулся на свое место наверху. На столе стояла свежая порция виски. Я поднял стакан и осушил его одним глотком.

— Все в порядке? — спросил Пьер, лениво поглаживая волосы Беатрис, голова которой покоилась на его плече.

— Да. Нормально. Я в бар, — сухо ответил я, продвигаясь к стойке, где уже заприметил брюнетку в красном платье.

Я не знал, что творю. Не задумывался о том, стоит ли начинать то, что, возможно, не смогу довести до конца. Я просто шел прямиком к ней.

— Джордж, — произнес я, как только подошел. Она повернулась ко мне и льстиво улыбнулась.

— Что?

— Джордж, — снова представился я и протянул ей руку, которую она тут же схватила и слегка сжала.

— Миа, — ответила она и прикусила губу. Фу.

— Выпьешь что-то, Миа, или… — прошептал я ей на ухо, касаясь губами чувствительной кожи за ним.

Девушка вздрогнула и посмотрела на меня из-под полуприкрытых век.

— Или, — твердо ответила она.

— Пойдем.

Я протянул ей руку, и она встала, помахав подругам на прощание.


Глава 19

Розали


Опустошение. Это то, что ты чувствуешь, когда внутри не остается ничего. Ни злости. Ни гнева. Ни раздражения. Уходят даже светлые чувства: любовь, страсть, влечение, счастье, радость… Все они тонут в опустошении.

Это состояние, при котором ты чувствуешь себя пустым сосудом. Будто лишь минуту назад он был полон до краев, и вдруг кто-то взял и просто опрокинул его. И ничего не осталось, чтобы можно было наполнить его или хотя бы омыть сухие стенки. Так продолжается до тех пор, пока ты не найдешь новый источник, потому что человек отчаянно нуждается в этой наполненности эмоциями, чувствами и событиями.

Я испытывала это чувство на протяжении целого года. Когда очнулась в больничной палате, то была полностью опустошена, во мне ничего не осталось, даже сил для борьбы за жизнь. Единственные люди, ради которых я старалась выжить, — это моя семья. Хотя в действительности хотелось протяжно завыть и сдохнуть. Желательно где-нибудь в темном лесу, где мой труп разорвут волки, что ничего не останется.

Сложно передать ощущение, когда физически ты абсолютно здоров, но у тебя болит все тело: как внутри, так и снаружи. Невозможно описать словами, что ты при этом чувствуешь. В один момент тебе хочется схватиться за свою кожу и содрать ее всю, потому что она горит, а в другой — самой себе сделать трепанацию и просто вытащить мозг из головы, чтобы он прекратил напоминать обо всем, что ты так отчаянно хочешь забыть. Ну, или хотя бы пойти к мозгоправу и попросить его об услуге: загипнотизировать тебя и вызвать амнезию. Интересно, они вообще такое делают?

Я знала, что он был там. В больнице. Я чувствовала его присутствие. Не видела его и не слышала, но знала, что он там был. Джордж ушел из больницы в день, когда меня оттуда выписали. Никто не говорил о нем, даже не упоминал, но я знала, чувствовала. И от этого мое сердце рвалось на части. Я не хотела, чтобы меня обнимали и утешали. Я хотела только, чтобы Джордж ворвался в палату, растолкал всех, подхватил меня на руки и унес к себе домой. Но он этого не сделал.

Я знала, что он приходил в тот первый день, чувствовала, как он обнимает меня, шепчет слова раскаяния, клянется в любви и обещает быть рядом и все исправить. Я чувствовала его слезы на своей коже и знала, что он задыхается от безысходности, но не могла ничем помочь. Внутри я билась как птица в клетке, которой стало мое безвольное тело, разрывалась от крика о том, как ненавижу и люблю его в одно и то же время, но не могла никак показать, что слышу его и хочу знать обо всем, что привело его к этому предательству. Я так безоговорочно любила его, что не могла поверить в то, что все это было сделано специально, не могла принять тот факт, что его любовь была фальшивой, пластмассовой.

Когда я выписалась из больницы, мама уговорила меня посещать психиатра. Вы посещали такого врача? А три раза за одну неделю? А гипноз два раза в месяц? Я была уверена, что после последнего приема выйду на улицу, сяду в машину и поеду сразу в сумасшедший дом, чтобы коротать остаток своих дней, играя в шахматы с «Наполеоном» и разрабатывая стратегию развития Англии с «Королевой Елизаветой». Слава богу, не пришлось. А то черт его знает, что бы мы там разработали, я-то совсем не разбираюсь в политике.

Доктор Монро оказался настойчивым, немного грубым и весьма профессиональным специалистом. Он издевался надо мной, мучая вопросами и разговорами, заставлял переживать все снова и снова, пока пересказ истории не дошел у меня до автоматизма. Потом он включил в терапию гипноз и начал учить меня справляться с этим.

Однажды я пришла к нему на один из последних приемов со странной просьбой.


— Розали, в начале приема ты сказала, что хотела бы задать мне вопрос, когда мы закончим сегодня. Что ты хочешь знать?

Я поерзала в кресле и отвела взгляд, почувствовав румянец на щеках.

— Доктор, я не могу его забыть. Не могу разлюбить его. Знаю, что после всех его поступков должна, но не могу заставить себя. Я каждый день тоскую по нему, каждый день борюсь с искушением позвонить ему, найти его и встретиться.

— Роуз, это нормально — испытывать такое чувство. То, что тебя предали, еще не значит, что ты перестанешь любить предателя. Просто к тем чувствам, которые ты испытываешь, добавляется еще одно — ненависть. Ну, или просто злость. Романтические чувства — это квинтэссенция всего, что человек может испытать. Нет чистого чувства любви. К нему обязательно примешиваются другие, негативные или позитивные.

Я внимательно слушала его, и мне казалось, будто мое чувство к Джорджу док раскладывал на составляющие. Как книги на полке. Вот ненависть в красной обложке, вот вожделение — в синей, а там, немного дальше, в нежно-голубых тонах, обожание. Да-да, и обязательно возьмите вот эту, с зеленым градиентом. О, она прекрасна, это чистая ярость.

Я тряхнула головой, сама себе улыбнувшись от возникшей аналогии.

— Вы можете что-то сделать с этим? — тихо спросила я.

— С чем?

— Вы можете сделать так, чтобы я перестала его любить?

— Я — нет. — Он лгал, но я не стала перечить. Возможно, из страха лишиться своей привязанности к Джорджу. — Но ты можешь. Можешь начать двигаться дальше, найти себе другого мужчину и, возможно, построить с ним жизнь, выйти замуж, родить детей и не оглядываться назад. Единственное, чему тебе нужно научиться, — не сравнивать других мужчин с Джорджем.


Я так и не научилась. Каждого, с кем пыталась начать отношения, сравнивала с ним. В основном, не в пользу нового парня. Я старалась найти полную противоположность Муну: светлые волосы, светлые глаза, низкий, худой, толстый, в спортивной одежде и кроссовках. Никаких стильных, уверенных в себе брюнетов. И уж точно никого по имени Джордж.

Он вернулся в мою жизнь, когда я уже встретила Аарона. Мой парень былпридурок. Нет, ну правда, он обычный. Такой, который не будоражит кровь, не заставляет тебя идти на безумные поступки, только чтобы оказаться рядом. Тебе не хочется выставлять себя на посмешище, только бы еще раз увидеть его соблазнительную улыбку. От него не мокнут трусики и не переворачиваются внутренности. Он такой… удобный.

Да, Аарон был тем мужчиной, который не вызывает проблем. С ним было комфортно и спокойно, потому что он никогда не повышал голос, не выходил из себя и не ломал твою психику. Я никогда не ждала от него подвоха или экстраординарной выходки. Он был прост, как арахисовое масло: ничего сверхъестественного, но мы все равно употребляем его каждое утро.

Аарон любил меня. Я знала и чувствовала это. Но он меня не знал, не знал, что я помешана на автомобилях. Парень просто думал, что это часть моего бизнеса. Он не догадывался, что я с легкостью могу заменить карданный вал и промыть двигатель. У меня чесались руки оттолкнуть его и самой заменить пробитое колесо, когда мы ездили за город. Он делал это так неумело. Пока он отошел за запаской, мне самой пришлось подкрутить домкрат, потому что этот неумеха рисковал отбить себе пальцы на ногах. Когда он уносил испорченное колесо, я быстренько дотянула болты, потому что на высокой скорости мы могли остаться без колеса. Однажды я как бы невзначай открыла ему интернет-страницу с тормозными колодками, которые он искал. Потому что Аарон совсем не понимал, что ищет. Маркировка на выданном Майком листке выглядела для него как китайская грамота. Я не хотела делиться с ним своими знаниями и умениями. Не знаю, почему скрывала это, но в глубине души мне казалось, что эта моя часть принадлежит исключительно Джорджу.

Аарон не знал о моей любви к различным вкусам шоколада. Он вообще об этой страсти не знал. Парень предпочитал верить в то, что мой любимый десерт — крем-брюле. А все потому, что полгода назад у меня была аллергия и, чтобы исключить все факторы, врач запретил мне употреблять такие агрессивно-аллергенные продукты как шоколад. Целый месяц я мучилась отсутствием нежного вкуса во рту. Когда выяснилось, что аллергия была на косметику, Моника отвела меня в кондитерскую, где купила мне шоколадное пирожное, политое растопленным шоколадом и дополненное двумя шариками шоколадного мороженого. Да, и посыпанное все это какао. Я думала тогда, что не смогу открыть рот после такого десерта, потому что губы просто склеивались от сладости. Потом меня подташнивало весь остаток дня, но я была счастлива, потому что самое вкусное в мире лакомство вернулось в мою жизнь. Аарон не знал, и я не стала его просвещать. Мне было лень объяснять ему, почему я не рассказала о своей страсти раньше.