Что ж, на этот раз, твердо решил Эдвард, он не собирается вмешиваться. Если она не умеет себя вести (а она не умеет, сразу видно), это не его забота, и пусть она при этом выглядит изящной, гибкой и так, словно родилась в седле. И пусть даже своей улыбкой она заставляет забыть, что утро сегодня довольно пасмурное!

Он выглядит вспотевшим и помятым, сообразил вдруг Эдвард. А что, если она его заметила? Вдруг узнала? С нее станется окликнуть его, а это будет ужасным нарушением этикета.

— Это называется шляпкой для верховой езды, — произнес Эмброуз, который воздерживался от ответа на вопрос Джорджа до тех пор, пока они не отъехали достаточно далеко. — По крайней мере, я полагаю, что это шляпка и есть, раз уж находится на голове леди. Если б это было птичьим гнездом, то выглядело бы намного аккуратнее, так?

Они с Джорджем весело фыркнули.

— Шляпка, — сказал Джордж. — Думаю, ты прав, Эмброуз. Может быть, она выглядела бы не так чудовищно, если б не шел дождь.

Эдвард толком и не заметил, что за шляпка на голове у леди, но тут ему выпал еще один шанс посмотреть на нее. Сзади послышался конский топот, и не успели они отъехать или предпринять еще что-нибудь, мимо них на полной скорости пронеслись галопом пятеро всадников, расплескивая во все стороны воду и грязь и обливая всех, кроме самих себя. На порядочном расстоянии за ними плелся шестой — грум.

Второй в ряду скакала она, его недавняя знакомая по гостинице, — единственная леди, презревшая сегодняшнюю утреннюю погоду. Она улюлюкала с несдержанной страстью и хохотала с необузданным ликованием, словно никогда в жизни не слышала о приличиях — а может, и не слышала.

Ее шляпка, украшенная изобилием разноцветных перьев, подскакивала на голове в такт движениям, но при этом умудрялась не падать.

Возможно, именно шляпка, с запозданием подумал Эдвард, навела его на ошибочную мысль, что перед ним куртизанка.

Он посмотрел вниз, на свои заляпанные грязью бриджи из буйволовой кожи и черные сапоги — купленные только на прошлой неделе и еще сегодня утром безупречно чистые, а потом провел пальцем по щеке, вытирая прилипшую грязь.

— Кто она? — спросил он, вовсе не уверенный, что хочет это знать.

Но ни один из его друзей не видел ее раньше.

Эдвард в самом деле не хотел рисковать и столкнуться с ней нос к носу, кем бы она ни была.

— Мне пора домой, готовиться к палате лордов, — сказал он.

Желудок тут же откликнулся, его снова замутило. Он повернул коня, чтобы съехать с Роттен-роу.

За спиной снова послышалось улюлюканье и хохот, загрохотали копыта. Она возвращается обратно, решил Эдвард, не оборачиваясь, и на этот раз похоже, что возглавляет гонку.

В спину полетели новые комки грязи.

Тут он что-то почуял и, не удержавшись, повернул голову.

Она остановила коня, и сделала это так резко, что тот взвился на дыбы, но она приструнила его с легкостью, приходящей только с большой практикой. Ее спутники уже ускакали довольно далеко вперед, и только грум задержался, проявляя особую бдительность.

Она впилась взглядом в Эдварда, широко распахнув глаза. Губы расплывались в улыбке. О Господи!

Вот сейчас она его позовет, а между ними такое расстояние, что ее услышат не меньше дюжины всадников, включая его друзей.

Эдвард коротко наклонил голову, прикоснулся к полям шляпы и поехал прочь.

Она ничего не крикнула вслед.

Черт побери, значит, она все-таки в Лондоне. И ему придется снова с ней столкнуться. Может быть, даже сегодня вечером. Возможно, она явится на этот чертов бал Трешема.

Эдвард нахмурился. Да уж, этот день никакого удовольствия ему не принесет. Он уже начался отвратительно.


Глава 4


Анджелина предстала перед королевой, и все обошлось без всяких неприятных случайностей. Ей удалось не наступить на шлейф платья, а еще она познакомилась и поболтала с другими юными леди, дебютантками этого года, и теперь очень надеялась, что сможет с некоторыми из них подружиться.

У нее никогда не было близкой подруги, что даже ей самой казалось большим упущением, хотя она никогда не чувствовала себя особенно обделенной. В детстве друзьями по играм (и обожаемыми героями) были оба ее брата. Подрастая, она перезнакомилась со всеми соседями в Актоне, в том числе и с ровесниками, и была со всеми в приятельских отношениях. Но разумеется, все они слегка благоговели перед ней, дочерью, а позднее сестрой герцога Трешема, и в результате Анджелина так и не обзавелась задушевной подругой, с которой могла бы болтать, хихикать и делиться самыми глубокими и мрачными тайнами юного сердца.

Но сейчас, среди дочерей пэров, она, возможно, найдет таких подруг. Но ей также нужны и кавалеры.

Все мужчины в возрасте от пятнадцати до восьмидесяти лет, жившие по соседству с Актоном, слишком сильно благоговели перед ней. Вероятно, все они чересчур хорошо знали репутацию Трешема и не стремились близко знакомиться с его сестрой, предпочитая сохранить в целости свои зубы.

О, она рада, рада, рада, что наконец-то приехала в Лондон, что уже сделала положенный реверанс королеве, а сейчас наряжается к своему первому балу! Анджелина с трудом сдерживала восторг.

Собственно, она уже была полностью одета, и Бетти наносила последние штрихи, поправляя замысловатую прическу. Анджелина даже не представляла, что можно так красиво уложить такое количество кудряшек и локонов. И она не сомневалась, что прическа не развалится, потому что уже на всякий случай потрясла головой и волосы не рухнули каскадом ей на плечи. Ну разумеется, в волосах был спрятан целый арсенал шпилек.

Анджелина вскочила и критически осмотрела себя в высоком зеркале. Да, похоже, она выглядит настолько хорошо, насколько это вообще возможно с учетом двух неоспоримых факторов: во-первых, она вынуждена быть в белом, а во-вторых, она не девушка, а высоченная темная каланча. К несчастью, Анджелина внешностью пошла в отца, а не в мать, и оба ее брата тоже. Впрочем, им-то это все равно, они мужчины.

Ничто не испортит ей сегодня вечером настроения, подумала Анджелина. Ничто!

Она взяла веер из слоновой кости, который протянула ей Бетти, открыла его и помахала перед лицом.

— Ну что, как я тебе? Годится?

— Вы выглядите просто прелестно, миледи, — сказала Бетти.

При этом она вовсе не была склонна к раболепству, и если бы думала по-другому, так бы и сказала. Бетти очень часто не одобряла наряды своей хозяйки.

Анджелина посмотрела в глаза собственному отражению. Так кто же он?

Сегодня утром, когда она пронеслась мимо него на Роттен-роу, сердце ее совершило тройной кульбит.

Вот он. Наконец-то!

Выглядит в седле таким аккуратным, гибким и грязью запачкан совсем чуть-чуть.

Она уже хотела его окликнуть, но он, в точности как и в той гостинице, лишь слегка наклонил голову (по крайней мере хоть дал понять, что узнал ее) и без единого слова ускакал прочь.

Разумеется, он повел себя исключительно правильно. Их до сих пор никто друг другу не представил, и он уберег ее от ужасной оплошности — не дал заговорить с незнакомцем в очень людном месте. Если бы Трешем об этом услышал, он бы ей голову оторвал. Даже Фердинанд рассердился бы, хотя в тот момент Ферди находился в другом конце Роттен-роу, пытаясь обогнать своих друзей. И никого из них не было рядом, чтобы ответить на вопрос, который буквально жег ей мозг.

Кто же он такой?

Анджелина немного быстрее замахала веером, охлаждая лицо, потом захлопнула его. Увидит ли она его еще раз? Придет ли он сюда сегодня?

В дверь коротко постучали. Анджелина отвернулась от зеркала. Бетти открыла дверь — на пороге стояли Трешем и Фердинанд, оба высокие и неотразимые в своих черных вечерних костюмах и накрахмаленных белых рубашках.

Фердинанд ухмылялся.

— Мы поспорили, кто из нас должен подняться за тобой, Энджи, — сказал он, — но кончилось тем, что пришли оба. Ты выглядишь очень симпатично.

Он с искренним одобрением окинул ее взглядом.

— Спасибо, Ферди, — ответила Анджелина. — И ты тоже.

В свой двадцать один, всего год, как из Оксфорда, он, похоже, стремился стать таким же безудержным повесой, как и брат — так утверждали слухи, и Анджелина в этом ничуть не сомневалась. Не сомневалась она и в том, что он страшно привлекателен для любой женщины и знает об этом.

Трешем же выглядел как обычно — красивый и скучающий.

— Неужели это и вправду наша сестра, Фердинанд? — задал он вопрос (скорее всего риторический). — Вполне укрощенная, цивилизованная и, да, весьма привлекательная?

От Трешема можно было дожидаться комплимента десятилетиями, поэтому следовало бы обрадоваться, но Анджелина сразу ощетинилась.

— Укрощенная? — воскликнула она. — Цивилизованная? Ты что, намекаешь, будто обычно я дикая и нецивилизованная? Да что ты вообще обо мне знаешь, Трешем? С того времени как тебе было шестнадцать, а мне одиннадцать и до моего приезда в город, я видела тебя ровно два раза. И вряд ли я могла плохо себя вести на похоронах папы или мамы, правда? Ты просто бросил меня, когда так внезапно уехал из дома. И все, что тебе известно обо мне после этого, — это то, что сообщалось в отчетах теми гувернантками, которых ты мне навязывал. Но они все до единой относились ко мне неодобрительно, потому что я не была робкой мышкой, как положено юным леди. А чего они ожидали? А ты чего ожидал? В конце концов, я Дадли! И при всем этом я не дикая! И меня нельзя назвать нецивилизованной!

Трешем внимательно посмотрел на нее своими очень темными непроницаемыми глазами.

— Так-то лучше, — заметил он. — Теперь у тебя порозовели щеки, Анджелина, ты больше не сливаешься цветом с платьем. Готова спуститься вниз? Или ты собираешься появиться на собственном балу после того, как прибудут все гости?