К концу второй недели кое-что его отвлекло. Как-то ближе к вечеру явился с визитом Феннер, но не спросил, дома ли Лоррейн, как делал часто, приглашая ее покататься в парке, а попросил Эдварда уделить ему время для приватного разговора.

Очень все это загадочно, думал Эдвард. Он Лоррейн не отец и не брат. Собственно, вообще не кровный родственник.

— Отца графини Хейворд нет в городе, — объяснил Феннер, когда они уединились в нижнем салоне. — Разумеется, ему я напишу. Но графиня попросила, чтобы я поговорил с вами, Хейворд. Она чувствует себя ответственной перед семьей покойного мужа, в особенности так скоро после его ухода. Она очень привязана ко всем вам и утверждает, что после замужества не видела от вас ничего, кроме доброты и любви. В общем-то она считает, что вы стали ее семьей, и, конечно же, вы действительно семья ее дочери. Насколько я понимаю, вы являетесь опекуном девочки вместе с графиней. Графиня очень боится оскорбить вас, даже ранить.

Разумеется, ни для кого не оставалось секретом, что между Феннером и Лоррейн развивается бурный роман. Эдвард не догадывался, что он уже достиг такой серьезной стадии, но ничего удивительного в этом нет. Оба они люди взрослые, зрелые, и оба свободны. Вполне приемлемая связь. Умом Эдвард мог за них только радоваться — Морис не был хорошим мужем. Но сердцем? Морис был его братом, и теперь ему казалось, что они снова предают его прах земле. Мать почувствует то же самое. Альма и Джулиана тоже. Но их с Морисом связывали кровные узы, а Лоррейн нет. В этом и заключается разница. Но все они приняли Лоррейн в свое сердце, когда она вошла в их семью. Во многих отношениях она была им скорее не невестка, а сестра.

— Счастье Лоррейн очень важно для нас, — произнес он. В данных обстоятельствах важнее, чем их скорбь, потому что это дело личное и бессрочное.

— Я хочу жениться на графине, — произнес Феннер. — Я полюбил ее пять лет назад и не прекращал любить все эти годы. Она тоже хочет выйти за меня. Я уверен, что она меня любит. Тем не менее, никто из нас не хочет поступать так, чтобы сделать вашей семье неприятность. Если вам кажется, что мы ведем себя с неприличной поспешностью, мы подождем еще год. Надеюсь, не дольше. Но если придется, мы будем ждать этот год. Однако я надеюсь, что этого не потребуется. — Он замолчал и вопросительно взглянул на Эдварда.

Любовь, тягостно подумал Эдвард. Что, черт побери, это означает? Очевидно, восторженность романтических отношений и подспудное, хотя и умалчиваемое, вожделение. Видимо, поверить в нее можно, только испытав. Но имеется ли в ней реальная суть? Длится ли она? Он каким-то образом чувствовал, что в случае с Лоррейн и Феннером — да, может быть, потому, что пять лет назад они выбрали неверный путь (во всяком случае, она), а сейчас получили еще один шанс пойти по правильному. Вторые шансы даются очень редко. Если бы Морис не согласился на ту гонку на экипажах (или не предложил ее), если бы он и возчик на той телеге не столкнулись именно на слепом отрезке поворота, если бы… В общем, если бы хоть какие-то из тысячи крохотных, на вид ничего не значащих деталей жизни чуть отклонились от своего пути, вся жизнь стала бы совершенно другой.

Но нет абсолютно никакого смысла в этих размышлениях. Лоррейн и Феннер получили свой второй шанс и приветствовали его с твердой решимостью. Как им и следовало. Морис мертв, а жизнь продолжается.

— Не могу говорить за мать и сестер, Феннер, — сказал он, — но думаю, они искренне согласятся со мной. Лоррейн была моему брату прекрасной женой, и она прекрасная мать моей племяннице. Ее счастье так же важно для меня, как если бы она была мне родной сестрой. И если она может обрести это счастье с вами — а мне кажется, что сможет, — я не вижу причин, по которым вы двое должны ждать целый год или хотя бы день. Траур закончился. Жизнь для всех нас должна продолжаться. Желаю вам всего хорошего.

Он протянул руку, и Феннер тепло пожал ее.

— Благодарю, — сказал он.

А Эдвард по совершенно непонятной причине почувствовал себя еще более удрученным. Потому что Морис мертв, а Лоррейн живет дальше? Потому что другие люди верят в любовь и иногда она приводит их к счастью? Или еще почему-то?

Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы сообразить, что Феннер — брат леди Палмер и кузен Трешема. Точнее, троюродный брат. А значит, троюродный брат леди Анджелины Дадли. А леди Палмер покровительствует ее дебютному сезону. Это помолвка непременно сведет обе семьи вместе, пусть даже только ради свадьбы. Если бы ему никогда больше не видеть ни одного члена семейства Дадли, он был бы совершенно счастлив. Но Феннер — член этого семейства, пусть он всего лишь их троюродный брат.

Его дурные предчувствия оправдались меньше чем неделю спустя, как обнаружил Эдвард, прочитав в утренней газете официальное объявление о помолвке. Собственно, все оказалось даже хуже, чем он ожидал, поскольку не только свадьба должна была свести вместе оба семейства.

Леди Палмер решила отпраздновать обручение небольшим приемом в Суссексе, в имении своего мужа, Холлингсе. Разумеется, пригласили Эдварда и всю их семью, и ему не требовалось сообщать, что там будет и семья Феннера. Прием был рассчитан на целых пять дней.

Ничто не могло усугубить его хандру сильнее. Пять дней пытаться избегать леди Анджелину Дадли в уединенности загородного поместья. Если бы, покидая Уимсбери-Эбби два месяца назад, он знал, что ему предстоит, то ни за что бы оттуда не уехал, и пусть обязанность занять свое место в палате лордов катится к черту. А он бы выбрал себе невесту из местных аристократов.

А теперь слишком поздно.

«Остальную пьесу еще нужно написать», — сказала ему Юнис. Разумеется, это полнейшая чушь. Нечего тут дописывать. Не похоже на Юнис — так сильно ошибаться.

Эдвард не видел ее с того утра, когда она ему это сказала, и очень по ней скучал.


Все три недели, последовавшие за отказом лорду Хейворду, Анджелина отчаянно веселилась. Почти каждое утро она ездила верхом с Фердинандом и его друзьями, или гуляла в парке с Мартой и Марией, или успевала и то и другое, или ходила по магазинам на Оксфорд-стрит и Бонд-стрит. Она купила три новые шляпки, кучу перьев, и лент, и вееров, и ридикюлей, и вовсе не потому, что они были ей нужны, а просто не смогла удержаться. Она дважды ходила в библиотеку и брала там книги, правда, непонятно зачем, потому что читать ей было совершенно некогда — другие развлечения отнимали все ее время. Она дважды посетила мисс Годдар, причем оба раза не забывала взять с собой выздоровевшую Бетти, и они сидели и разговаривали все утро напролет, так как оба раза шел дождь и пойти на прогулку они не могли. После Анджелина никак не могла вспомнить, о чем они разговаривали, но точно не о шляпках, не о кавалерах и не о лорде Хейворде. И они говорили и говорили, не закрывая рта ни на секунду.

Днем они с кузиной Розали наносили визиты, или ходили на приемы в саду, или на венецианские завтраки, или на пикники, или катались в Гайд-парке с тем или другим из множества ее поклонников. Ни один день не пропал зря.

И были еще и вечерние развлечения — балы, суаре, концерты, театр, опера, обеды. Иногда удавалось посетить обед, а потом сходить на концерт или в театр.

И везде, куда б она ни шла, ей встречались знакомые, и она постепенно училась запоминать, кто есть кто, и делала все меньше ошибок. А еще всегда были новые люди, с которыми она знакомилась. Были дружелюбные леди — молодые, с которыми они брались за руки и шли на прием или бал, и более старшие, помнившие ее мать или отца и обожавшие поговорить о них, и совсем пожилые, помнившие еще ее деда с бабушкой. И конечно, были ее лучшие подруги, Марта и Мария, которых общество тоже приняло прекрасно, так что они постоянно были охвачены возбуждением и говорили про своих кавалеров и будущих кавалеров. И была мисс Годдар, с которой они вместе сидели на одном концерте, так что Анджелина смогла посидеть спокойно и по-настоящему насладиться музыкой.

И конечно, были джентльмены — джентльмены в возрасте, старавшиеся быть любезными и время от времени отпускавшие ей комплименты или по-настоящему беседовавшие с ней; друзья Трешема, в особенности сэр Конан Броуэм и красивый белокурый виконт Кимбл, относившиеся к ней покровительственно, хотя и были не намного старше самой Анджелины; друзья Фердинанда, обращавшиеся с ней как с одним из своих приятелей, в особенности потому, что виделись они в основном когда ездили верхом. И еще была целая армия молодых людей, среди которых затесалось несколько более старших, которые вились вокруг нее, куда бы она ни пошла, ухаживали за ней, флиртовали, льстили, танцевали с ней, гуляли, катали ее в экипажах и время от времени делали брачные предложения.

Был лорд Уиндроу, всегда поджимавший губы и смотревший на нее смеющимися томными глазами, когда бы они ни оказались на одном и том же светском приеме, но обычно державшийся от нее на расстоянии. Анджелина находила его забавным и с удовольствием пофлиртовала бы с ним, если бы он дал ей такую возможность, потому что он прекрасно понимал правила игры и не воспринял бы все это серьезно.

И конечно, был граф Хейворд, присутствовавший почти на всех мероприятиях, которые посещала Анджелина. Этого избежать невозможно — светское общество не такое уж многочисленное, поэтому все приглашали всех и обычно принимали приглашения. Анджелина научилась не приближаться к нему, предпочитая держаться в другой половине помещения, не смотреть в его сторону и не встречаться с ним взглядом. Конечно, это было совсем несложно, потому что он и сам старался ее не видеть. И все время находился рядом с какой-нибудь юной леди, всегда хорошенькой и изящной.

Анджелина бы сделалась совершенно равнодушной к нему, полностью бы его забыла. Если бы не одна вещь. Она все еще верила, что мисс Годдар любит его, а он ее и что они бы наверняка поженились, если бы общество не вело себя так глупо в подобных вопросах. Она поняла, что хочет каким-нибудь образом свести их вместе. Если она сможет сделать это, поступить благородно и самоотверженно, ее измученное сердце слегка успокоится. Она будет просто счастлива, если эти двое поженятся, и тогда сама она сможет тоже влюбиться в кого-нибудь, выйти замуж и жить счастливо во веки веков. Нет, насчет во веки веков лучше забыть, потому что, конечно, ничего подобного не бывает, а если б и было, то ей бы не понравилось. Это было бы скучно. Ссориться интересно, если знаешь, что потом поцелуешься, и помиришься, и снова будешь счастлив. Иногда она с печалью вспоминала, как ссорилась с лордом Хейвордом, когда он провожал ее домой от леди Сэнфорд, но тут же решительно изгоняла это воспоминание из головы. Впредь она будет благоразумнее.