Мэри Бэлоу - Рано или поздно

— У нее прекрасный характер, Эдвард, — говорила Юнис, — и она вовсе не глупая. И она излучает… не могу подобрать нужного слова. Свет, или радость, или еще что-то в этом роде. Что бы это ни было, оно очаровывает. Заставляет меня улыбаться. Она заставляет меня улыбаться.

Обычно Юнис не страдала от нехватки слов. И она отнюдь не относилась к людям, которые разбрасываются выражениями вроде «очаровывает» или «излучает радость».

Значит, теперь ему придется всерьез заняться поисками невесты. Не Юнис. И не леди Анджелина Дадли, уж в этом-то он был уверен. Господи, да она даже вальс считает романтичным! Если он на ней женится, то убьет в ней эту искру живости за какие-нибудь пару недель.

Спустя первые несколько минут она то щебетала, то шла рядом молча. Но это было очень выразительное молчание с ее стороны и на удивление дружеское с его. Эдвард не чувствовал необходимости немедленно заполнять его беседой. Анджелина смотрела вокруг, широко распахнув глаза и приоткрыв рот, упиваясь всем тем, что видела и слышала.

И тут, взглянув вперед, Эдвард увидел на некотором расстоянии троих молодых людей. Те шли им навстречу, и даже на таком расстоянии он разглядел, что они выпили намного больше, чем следует. И даже на таком расстоянии он видел, что они пожирают глазами тех леди, мимо которых проходят, и отпускают замечания, раздражающие идущих с дамами джентльменов.

В общем, вот-вот произойдет неприятность.

И один из этих троих — Уиндроу.

Эдвард сначала подумал, что нужно резко повернуть назад, пока леди Анджелина ничего не заметила. Потом — что нужно идти вперед и разбираться с неприятностями, когда они произойдут. Но это, в свою очередь, привлечет к ним ненужное внимание, поскольку он ни под каким видом не потерпит неуважительных взглядов или замечаний в сторону леди Анджелины. Ему-то самому все равно, но он решительно против, если что-нибудь подобное произойдет с любой леди, которую он сопровождает.

Эдвард не сделал ничего из того, что собирался. Вместо этого он выбрал третий, неожиданный даже для себя путь.

— Леди Анджелина, — произнес он, — вы не откажетесь на несколько минут удалиться от толпы и прогуляться по одной из боковых тропинок между деревьями?

Он как раз заметил слева одну из таких тропинок и повернул на нее еще до того, как Анджелина успела ему улыбнуться. Разумеется, Эдвард был незнаком с этими тропинками. Он никогда раньше не бывал в Воксхолле. И почти сразу он понял, что совершил ошибку. Тропинка оказалась узкой и темной. На деревьях не висели лампионы, свет падал только с главной аллеи, да еще луна пробивалась сквозь ветви над головой. Кроме того, тропинка оказалась извилистой и пустынной.

— О! — выдохнула леди Анджелина восхищенным голосом. — Какая дивная мысль, лорд Хейворд! Здесь божественно, правда?

Они могли бы удобно идти по тропинке гуськом, но это казалось нелепым. Поэтому шли они рядом, леди Анджелина держала его под руку, прижавшись к нему, — Эдварду не оставалось выбора. Несколько раз они соприкоснулись плечами, или ногами, или бедрами, а пару раз — одновременно всеми тремя местами. И опять же выбора у него не было.

Даже музыка звучала откуда-то издалека. Казалось, что голоса и смех гуляющих раздаются за миллион миль отсюда. И куда делась ночная прохлада?

— Прошу прощения, — сказал Эдвард. — Тропинка намного уже, чем я думал. И здесь очень темно. Пожалуй, мы должны вернуться на главную аллею, леди Анджелина.

Уиндроу с приятелями наверняка уже прошли мимо.

— О, но здесь так чудесно! — возразила она. — Вы слышите в ветвях шум ветра? А птиц?

Эдвард остановился и прислушался. Должно быть, у нее более острый слух. Он со все нарастающим беспокойством слышал только отдаленные голоса и музыку. Их окружала природа, лишь звуки и запахи природы, и да, она права — здесь в самом деле чудесно. И луна почти полная, а может, и совсем. И должно быть, миллион звезд в небе. Если задрать голову, видно поразительное их количество.

Они такие же чудесные, как фонари. Нет, намного чудеснее.

Эдвард почувствовал, как напряжение покидает его тело, и с удовольствием вдохнул полной грудью ароматный воздух.

— Только посмотрите на звезды! — прошептала Анджелина, и голос ее прозвучал почти благоговейно.

Они стояли на небольшой полянке, и ничто здесь не загораживало небо. Повернув голову, Эдвард увидел, что ее лицо залито лунным светом, а глаза сияют. Она повернулась к нему, словно приглашая разделить с ней восторг, и улыбнулась, но не своей обычной живой улыбкой. Эта улыбка была более мечтательной, более… интимной. Словно у них была какая-то общая драгоценная тайна.

— Я смотрю, — отозвался Эдвард.

Но смотрел он вовсе не на звезды, а в ее глаза. И почему он шепчет?

Ее губы приоткрылись, на них блеснул лунный свет. Наверное, она облизнула их языком.

Он ее поцеловал. И мгновенно отстранился. Ему показалось, что его тело пронзила молния.

Анджелина не шелохнулась.

Молния, или лунный свет, или еще что-то уничтожило его мозги.

Он снова поцеловал ее, повернув так, чтобы одной рукой обнимать за плечи, а другой — за талию. И раздвинул ее губы языком, и погрузил свой язык глубоко в ее рот, ощутив жар, и влагу, и мягкие гладкие поверхности.

Кто-то застонал — кажется, не он, и одна ее рука обвила его за шею, а другая — за талию. Анджелина со свирепым воодушевлением отвечала на поцелуй.

И если у него в голове еще болтались какие-то остатки здравого смысла, в этот миг они его покинули. Его ладонь скользнула по ее спине вниз и распласталась на изящных ягодицах, которые так взбудоражили его месяц назад по пути в Лондон. Кончик его языка прошелся по ее верхнему нёбу, а другая рука спустилась вниз и накрыла ее грудь. Теплую, мягкую и пышную.

Эдвард почувствовал, как его плоть твердеет от возбуждения.

Очаг запылал вовсю, обе дверки распахнулись — и существовал только один способ погасить огонь. Его рука на ее ягодицах напряглась и прижала ее ближе.

И тут, хотя все его тело испытывало лишь страстное желание обладать женщиной, находившейся в его объятиях, глаза под закрытыми веками внезапно увидели.

Увидели леди Анджелину Дадли. И разум произнес два очень отчетливых, очень суровых слова: «Боже милостивый!»

Разумеется, предупреждение пришло слишком поздно. Слишком, слишком поздно. Порыв и вожделение послужили причиной его падения.

Эдвард прервал поцелуй, переместил ладони на плечи Анджелины и сделал шаг назад. Очень решительный шаг.

Ее лицо в лунном свете, с отяжелевшими веками и влажными губами, приоткрытыми и уязвимыми, было мучительно прекрасным.

Но это было лицо леди Анджелины Дадли.

— Приношу вам мои извинения, — произнес Эдвард, отметив, что голос его звучит на удивление ровно и нормально.

Бесполезные слова, конечно. Никакого прощения нет и быть не может.

— За что? — спросила она, широко распахнув темные глаза.

— Мне не следовало приводить вас сюда, — ответил он. — Я совершил то самое, от чего обязан был вас оберегать.

— Меня никогда раньше не целовали, — сказала она.

Эдвард почувствовал себя в десять раз хуже, если такое вообще возможно.

— И это было чудесно, — мечтательно протянула она.

Она настолько невинна, что это просто опасно. Один поцелуй — и она тает словно воск. Это может привести к катастрофе. И привело бы, не приди он в чувство. Остановила бы она его? Эдвард очень в этом сомневался.

— Я вас чудовищно скомпрометировал, — сказал он.

Анджелина улыбнулась и стала чуть больше похожа на саму себя.

— Конечно, нет, — возразила она. — Что может быть более естественным для мужчины и женщины, чем поцеловаться, оказавшись наедине под полной луной?

В том-то все и дело.

— Я отведу вас обратно в ложу, к вашей дуэнье и братьям, — сказал Эдвард.

К братьям! Боже праведный. Трешем, конечно, вовсе не безупречный образец для подражания. Он совершенно скандально повел себя там, на площадке для танцев, со своей любовницей — одной из многих. Все знали, что он путался с леди Иган еще до того, как Иган ее бросил. Возможно, именно поэтому тот и уехал. Может, это менее благородно, чем вызвать Трешема на дуэль, но гораздо безопаснее. Но даже и в этом случае Трешем вряд ли решит, что самая естественная вещь на свете для любого мужчины — это целоваться с его сестрой во время прогулки под полной луной. Трешем просто разорвет его на куски.

— Ну, если вы должны… — вздохнула леди Анджелина. — Но только не нужно тревожиться, лорд Хейворд. Я целовала вас точно так же, как и вы меня. И никто не видел. Никто никогда не узнает.

За исключением их двоих. А это ровно на два человека больше, чем следует.

Анджелина взяла его под руку, прижалась к нему, и они вместе шагнули на самую узкую часть тропинки.

— Скажите мне, что на самом деле вы не сожалеете, — попросила она. — Я хочу запомнить эту ночь как одну из самых дивных в моей жизни, может быть, самую дивную, но ничего не получится, если я буду думать, что вы жалеете, что поцеловали меня.

Он вздохнул со смешанным чувством раздражения и облегчения, когда они вышли на главную аллею. И разумеется, никакого Уиндроу тут давно не было.

— Это был чудесный вечер, — солгал Эдвард.

— А еще будут фейерверки, — радостно сказала Анджелина.

Да уж, в самом деле.

Анджелина проснулась улыбаясь.

Она полюбовалась красиво уложенными складками балдахина над головой и потянулась так, что пальцы рук уткнулись в изголовье кровати.

Хотя шторы еще были задернуты, Анджелина поняла, что идет дождь. Она слышала, как капли стучат по подоконнику. Но ей казалось, что на улице сияет яркое солнышко.