Аня! Ну слава богу. Прости меня, я сама не знаю, что на меня нашло. Я последнее время сама не своя, нервы ни к черту. Завтра пойдем и купим тебе новый телефон.

Не надо, мам, он работает. Все нормально.

Господи, да ты совсем продрогла! Иди пере­оденься, носки теплые надень, а я пока чайник поставлю.

Ирина Петровна заварила чай, открыла мали­новое варенье и позвала дочь на кухню.

Прости, мамочка, я не должна была туда ходить, но меня папа позвал. Я просто очень хо­тела его увидеть, — сказала Аня, отхлебывая из чашки горячий чай с малиной.

Ну и как она, эта Лиза? Интересно, на кого он нас променял.

— Лиза как Лиза. Она веселая, — ответила Аня, но, увидев, что мама расстроена, подошла и обняла ее: — Мамочка, ты у меня все равно самая


лучшая.

Поужинав, Аня вернулась в свою комнату и разложила постель. Ее не покидало чувство, что она все портит: отношения Наташи с Антоном, настроение маме. С Антоном точно надо было завязывать, только вот как?

Аня решительно подошла к компьютеру, от­крыла папку с фотками друзей и стерла фото Маркина. Как ни странно, на душе стало легче. Первый шаг был сделан...

Наташа сидела у Леры и рыдала.

Понимаешь, все кончено, — рассказывала она подруге. — Все напрасно, Антону нравится Аня.

Это еще не катастрофа, — заверила Лера. — Он же не сказал, что ты ему не нравишься. Мо­жет, он имел в виду совсем не то, что ты подумала?

Нет, я все правильно поняла. Вот уеду к отцу в Германию, и плевала я на Антона с его Анеч­кой. — Наташа снова разревелась.

Ты же говоришь, мать не пускает. А без ее разрешения за границу нельзя.

Ну и пусть. Я не понимаю, почему она не хочет, чтобы я общалась с отцом, — всхлипнула Липатова. — Эх, Лерка, я ей такого наговорила... Мама меня, наверное, никогда не простит.— Не говори глупостей, простит. Она же твоя мама и любит тебя. Не дрейфь, подруга, про­рвемся!

Лера притащила с кухни бутерброды с джемом и включила диск, который «Ранетки» записали в студии. Наташа, успокоившись, свернулась на диване калачиком и задремала. Неожиданно Ле­ра громко засмеялась, Липатова открыла глаза.

Ты чего?

Да вспомнила, как на этого Толика хозяин студии наехал. Тоже мне звукорежиссер, оказал­ся простым администратором. Ну и ладно, зато у нас диск теперь есть. Глядишь, прославимся не хуже твоего Стива Вайя.

Вот отец мой точно не хуже Стива Вайя на гитаре играет. А может, и лучше, — с грустью сказала Наташа.

А ты похожа на отца, — задумчиво сказала Лера. — Ну и наревелась же ты! Глаза красные, как светофор!

Правда? — Наташа бросилась к зеркалу.

В это время в дверь позвонили, это была Ната-шина мама.

Ну разве можно так? — всхлипнула она. — Что ты со мной делаешь? На звонки не отвеча­ешь...

Я не слышала, не расстраивайся, мамоч­ка, — успокоила ее Наташа. - Собирайся, пошли домой.

Когда дверь за Наташей и ее мамой захлопну­лась, Лера схватилась за мобильник и набрала номер отца.

Привет, пап. А ты где? Опять на задании?

Ну да, что-то вроде того, — ответил Андрей Васильевич, держа под руку счастливую Машу. — Нет, дочь, я еще не скоро освобожусь, ложись спать. Утром поболтаем, я занят. Пока.

Интересно, а чем это ты занят? — спросила Маша, теребя в руках букет цветов.

Как это чем? У меня свидание с тобой, — улыбнулся Лерин папа.

Ольга Сергеевна ходила по кухне взад-вперед с телефонной трубкой у уха. В руках она держала номер телефона, но никак не решалась позвонить. В конце концов она набрала побольше воздуха в легкие и нажала «вызов».

Алло? — ответил Борис Лагуткин, стоя в вестибюле гостиницы с чемоданом в руке.

Значит, так, Лагуткин, — без лишних цере­моний начала Наташина мама, — собирай свои манатки и вали в свою Германию. Чтобы мы с дочерью больше о тебе не слышали!

Кто это? — удивился музыкант. — Оля? Рад тебя слышать. Что случилось?

Наташка из-за тебя так расстроилась, что из дома сбежала.

Как? Где она сейчас? — забеспокоился Ла­гуткин.

Все хорошо уже, спит.

Это хорошо, что спит. А почему ты думаешь, что это из-за меня? Я тут совершенно ни при чем.

Конечно, ты у нас всегда ни при чем, — язви­тельно ответила Ольга Сергеевна. — Оставь нас в покое.

Прости, но я Наташин отец.

Что ты говоришь? Сбежал, когда узнал, что я жду ребенка. И за пятнадцать лет ни разу не вспомнил о существовании дочери. Оставь Наташу в покое! И не смей ей дурить голову Гер­манией, ясно? — Наташина мама была настроена воинственно.

Оля, успокойся. Я сегодня улетаю в Штут­гарт. Давай я тебе позвоню позже, и мы все спо­койно обсудим.

Я не буду с тобой ничего обсуждать. А ес­ли ты попробуешь увезти мою дочь, я от твоего Штутгарта камня на камне не оставлю! — Ольга Сергеевна бросила трубку и заплакала.

Мам, ну не плачь. — Наташа обняла ее. — Это я во всем виновата. Отец хотел как лучше. Просто столько всего произошло...

Поезжай-поезжай, я тут как-нибудь одна проживу, — нервно ответила мама. — У него там Европа, дом хороший. Будешь его жену «мутер» называть.

Какая жена? Он в Германии совершенно один, он — свободный художник. Это он сам мне

сказал. А я тебя никогда не брошу и не уеду от те­бя. Разве что в гости, ненадолго. Не плачь, как ты утром на съемки поедешь? Нос вон весь красный, глаза опухли.

— У меня завтра как раз кастинг, — спохвати­лась мама Наташи, вытирая слезы. — Аты почемуне спишь? Марш в постель!

Лерин папа тихо открыл входную дверь, на цыпочках вошел в квартиру и помог Маше снять пальто. Вдруг у него оглушительно запищал мо­бильник — пришла эсэмэска. Андрей Василье­вич молча указал Маше на дверь своей комна­ты. Как только женщина скрылась, из сосед­ней двери выглянула заспанная Лера в ночной рубашке.

Пак, ну где ты ходишь? Я тебя эсэмэсками забомбилй, а ты не отвечаешь.

Батарея села, а зарядник я дома забыл, — начал оправдываться папа. — Аты чего не спишь, лунатик?

Будешь тут спать, фигня всякая снится, — проворчала Лера. — А ты где загулял?

Да какое загулял? Весь день пахота была...

В новеньком костюмчике, ботинках и бе­ленькой рубашечке?

А, так это Сашка Горчинкин у нас орден се­годня обмывал. Начальство приезжало вручать, надо было быть при параде, — соврал Новиков.

— Тебе, кстати, Горчинкин звонил. Просил передать, что он все еще в Киеве, — с сарказмом заявила Лера. — А сумочку женскую ты где при­ хватил? Туфельки нехилые, и пальтишко тоже ничего. Ограбил кого-то? Надо в милицию сооб­щить. — Лера схватилась за телефон, отец пере­ хватил ее руку. — Шучу я, расслабься. — Девушка ушла в свою комнату и громко хлопнула дверью.

С утра Семенов под присмотром завхоза Елены Петровны стирал с дверей школы надпись «Спар­так чимпион».

Где доказательства? Я эту фигню не мале­вал, — попытался отмазаться Миша.

Тебе кино показать? — ухмыльнулась зав­хоз. — Двадцать первый век на дворе, там все зафиксировано. А еще раз намалюешь на туалете «Кабинет директора», будешь ремонт делать во всей школе.

Физкульт-привет! — окликнул Елену Пет­ровну Степнов. — Лично я за «Спартак», а кто против?

Дезинформация, Виктор Михайлович, — подал голос Платонов. — «Спартак» не чемпион.

— Значит, будет, раз Семенов написал! — Физ­рук улыбнулся.

Неподалеку стоял Маркин в гипсе и на косты­лях, в окружении друзей. Увидев подходящую к школе Аню, он хотел ее позвать, но девушка стремительно влетела в школу.

— Молодец, Маркин! Настоящий спортсмен


дома не залеживается, — похвалил Антона Степ­


нов и похлопал его по плечу.

В учительской собрался почти весь преподава­тельский коллектив: Каримова поправляла маки­яж, глядя в зеркальце, Копейкина пила чай с пря­никами, Борзова просматривала тетради, Круглрва читала газету. Биологичка Кац достала из сумочки успокоительные таблетки и выпила несколько.

Я какая-то неспокойная сегодня, — громко сообщила она.

А что тут удивительного? — пожала плеча­ми Борзова. — Вы же Лев? Сегодня напряженный аспект между Луной и Марсом. Акцентируются проблемы сердца и сосудов. Давление может ска­кать, повышена вероятность травм.

Короче, крандец вам, Зоя Семеновна, — ве­село сказал Степнов, забирая из шкафа журнал.

А вы как себя чувствуете, Елизавета Матве­евна? — спросила Круглова у Копейкиной.

Близка к реанимации, — ответила та, злобно глядя на Каримову.

Химичка как раз достала из сумочки флакон­чик с духами и прыснула на себя.

— Доброе утро, — сказал историк, входя в


учительскую.

На середину комнаты вышла психолог Яна Ивановна Малахова.

Раз все в сборе, позвольте сделать объяв­ление, — сказала она. — С сегодняшнего дня в рекреации на втором этаже установлена специ­альная доска для психологической разгрузки учеников.

Они что, головой будут об нее биться? — ух­мыльнулась Борзова.

Малахова пропустила ее слова мимо ушей.

На этой доске на переменах дети будут пи­сать все, что захотят. Камеры видеонаблюдения там не будет.

Так мы знаете до чего дойдем? — возму­тилась алгебраичка. — На заборе вон тоже написано.

Детям необходим выброс отрицательной энергии. И положительной тоже, — спокойно ответила психолог.

Я за свободу слова! — с энтузиазмом под­держал ее Рассказов.

А вот лично я за цензуру, — заявила Терми­натор. — Вспомните разгул девяностых! Наелись свободы, всю страну тошнило от нее. А если они про нас начнут писать?