Моя рука все еще покоится на ее бедре, под задницей. Можно разглядеть, как в ее голове крутятся шестеренки. Я не знаю, что делать. Передвинуть руку? Она на меня злится? Ей это нравится? Мне нужно ее поцеловать?

Время останавливается, секунды растягиваются, как ириски; ее грудь поднимается и опускается близко к моей коже; Рания делает резкий дрожащий вдох. Ее глаза все еще смотрят в мои, а горячая кожа прижимается к моей руке. Кажется, она приходит к какому-то заключению, потому что воинственный страх в ее глазах испаряется. Меняется. Теперь этот страх — он другой. Она не боится меня, это я знаю наверняка. Она боится того, что сейчас происходит. Может, боится того, что случится дальше.

Боюсь ли я этого вместе с ней? Черт, да.

Знаю: пути назад нет. Это мгновение, наши скрещенные взгляды и ее нежное изящное гибкое тело в колыбели моих рук… этот момент впечатался в мое сердце. Даже если ничего больше не произойдет, навсегда его запомню.

Рания медленно поднимает руку между нами, чтобы коснуться моей щеки. Я скольжу ладонью ниже по ее бедру, останавливаюсь на колене, а потом с сомнением снова поднимаюсь. Когда моя рука приближается к ее ягодицам, глаза Рании расширяются, а дыхание становится прерывистым. Я останавливаюсь там же, где и раньше, прямо под изгибом. Она поднимает подбородок, не отводя от меня глаз; это жест смелости, дерзости… позволения. «Давай же», — об этом говорит поднятый подбородок. — «Коснись меня. Давай же, смелей».

Она подбадривает себя, а не меня. Я глубоко вздыхаю, собираю все свое мужество, скольжу мимо ее упругой попки вверх и поглаживаю пальцами щеку Рании. Я могу чувствовать, как бешено в ее груди бьется сердце. Она в ужасе.

— Рания, я…

Она прерывает меня, прижав пальцы к моим губам. Ее пальцы поглаживают мой подбородок, горло, грудь, живот и останавливаются на ширинке военных штанов. Я снова понимаю, что она пытается сделать то, что, по ее мнению, я от нее жду. Но этот раз должен быть для нее. Я беру ее пальцы в свои и убираю их, а потом кладу ее ладонь себе на щеку.

Я хочу почувствовать ее удовольствие. Испытать мгновение счастья, ради которого она ничем не будет жертвовать. Она раскрывает рот, чтобы заговорить, но я накрываю ее губы своими в быстром, невинном поцелуе, чтобы успокоить. Она хнычет, когда встречаются наши губы. Рания двигается, чтобы снова меня поцеловать, но я с усмешкой отстраняюсь, качая головой. Теперь она выглядит абсолютно сбитой с толку. Я смеюсь — мои плечи тихо дрожат, — и снова двигаюсь ей навстречу, чтобы поцеловать. Она мягко стонет и выгибается, чтобы быть ближе ко мне.

Я углубляю поцелуй, касаясь ее языка своим и чувствуя ком в груди — мое совершенно разбитое, окровавленное сердце смягчается от того, с каким пылом она отвечает. Рания впервые испытывает эту восходящую радость поцелуя, от которого сердце становится огромным из-за прикосновения губ к губам, из-за необыкновенного ощущения от сплетения языков.

Я начинаю медленно обнажать ее кожу. Рания теряется в поцелуе, издает низкий горловой звук, когда моя ладонь скользит по ее заднице, сжимая одно упругое полушарие и переходя на второе. Она крепче прижимается задом к моей руке — неуловимые, едва заметные движения, но их достаточно для поощрения. Ей нравятся мои прикосновения. Скольжу ладонью вверх, выводя под блузкой круги по ее спине, плечам, прослеживая позвоночник, и возвращаюсь к попке. Тело Рании напряжено, нервы на пределе. Мы томно целуемся, я вожу руками по ее телу, одновременно успокаивая и возбуждая ее. Девушка привыкает к моим прикосновениям, ее напряжение слабеет.

Прерываю поцелуй, касаюсь ладонью ее щеки и поглаживаю скулы Рании большим пальцем. Снова ее целую, но в этот поцелуй вкладываю все зарождающиеся эмоции: весь мой страх, все мое желание, мою потребность, мою… всю силу моей заботы. Я позволяю себе думать только об этом.

Она чувствует все это в поцелуе. Когда я отодвигаюсь, ее подбородок дрожит, а глаза увлажняются.

— Что ты со мной делаешь, Хантер? — прерывисто шепчет она на арабском так, что я едва слышу; мне приходится поработать, чтобы ее понять.

Я лишь улыбаюсь ей. В предчувствии того, что я собираюсь сделать, сердце начинает яростно биться.

— Доверяешь мне? — спрашиваю я на арабском.

Она сомневается, всматриваясь в мои глаза, затем кивает. Мягко толкаю ее так, чтобы девушка легла на спину, и ложусь на нее, опираясь на локти. Болезненно, но это не важно. Я могу это принять. Все это для нее.

Я целую Ранию и, когда она расслабляется и приподнимается, чтобы углубить поцелуй, я осторожно кладу ладонь на ее колено, потом медленно скольжу вверх по невероятно шелковистой коже бедра, все быстрее приближаясь к ее сердцевине. Она разрывает поцелуй, пристально глядя на меня. Ее взгляд переполнял страх. Я останавливаюсь и жду, пока Рания решит, чего она хочет.


РАНИЯ


Это новый вид ужаса. Он сливается с волнением, предвкушением. Его рука на моей плоти пугает, но при этом чувствуется великолепно. Хантер касается меня так нежно, так бережно. Он ждет, пока я не буду уверена в том, что хочу продолжить, чтобы он касался меня так; он открывает мне глаза на мир новых ощущений.

Не знаю, чувствует ли это тело или душа. Мое сердце одновременно боится и готово. Я чувствую, как оно открывается, будто растягивается невостребованная мышца.

Почему он не разрешает мне коснуться его? Я думала, что мужчинам это нравится. Он же этого и ждал, верно? А теперь я не знаю. Каждый раз, когда думаю, что он займется со мной сексом, он останавливается. Не позволяет мне коснуться его. Мы целуемся, и я могу почувствовать, что он меня хочет.

Хантер смотрит на меня. Ему нравится, как выглядит мое тело. Но до этого он не касался меня в сексуальном плане.

Меня никогда в жизни так не касались. Мои клиенты… они щупали меня. Они платили мне именно за это. И не спрашивали разрешения. Не были нежными. Они касались моего тела, чтобы овладеть им.

Хантер касается меня, чтобы я что-то почувствовала. Он ничего не сделает, пока не поймет, что я ему это разрешаю.

Я никак не могу сопротивляться желанию забраться с ним в постель. Почти засыпаю, но все никак не могу перейти эту черту. Он отвел от тела руку, будто приглашая меня приютиться в этой пустоте. Я проползаю через полосы лунного света и сворачиваюсь клубочком в мужских руках. Его руки интуитивно сжимаются вокруг моего тела, прижимая ближе. В эти короткие благословенные моменты я чувствую себя в безопасности. Знаю, Хантер меня защитит. Он страдает от боли и ран из-за меня. Он поймал из-за меня пулю. В его руках я чувствую себя в безопасности.

Засыпаю без снов, без воспоминаний. Лишь руки Хантера, его запах, его сила.

Медленно просыпаюсь. По прохладе в воздухе и тишине я понимаю, что все еще ночь. Чувствую, как что-то грубое и мягкое скользит по моей спине.

Хантер касается меня. Это утешающее прикосновение, а не сексуальное. Он просто хочет знать, что я чувствую. Сонно задаюсь вопросом: он хочет быть ближе так же, как я хочу быть ближе к нему? Я желаю его прикосновений.

Я не боюсь того, что он сделает мне больно. Сейчас я уже знаю, что он этого не сделает. Боюсь того, что как только позволю ему коснуться себя, как только я позволю ему делать все, что он захочет, Хантер перестанет меня желать. Он уйдет. Снова оставит меня одну. Он будет ждать от меня того, что я стану шлюхой, стану для него Сабах, а не Ранией.

Мне страшно от того, как сильно я хочу, чтобы он продолжал касаться меня. Это странное, неестественно мощное желание. Я никогда ничего не хотела. У меня есть все, что мне нужно, чтобы оставаться в живых, и на этом все. Я лишь хотела больше не продавать свое тело.

Хантер не может дать мне этого. Никто не может. Я буду шлюхой до тех пор, пока не стану слишком старой и уродливой, и мужчины перестанут хотеть меня; я умру от голода, как должна была много лет назад.

Застываю, неспособная ответить, неспособная остановить его руки, исследующие меня.

Внезапно кажется интимным то, что моя нога закинута на его ногу. Хочу прижать ее к себе, встать и побежать в ночь, подальше от желания, сжигающего тело и душу так, словно пламя сжигает бумагу.

Скоро мое желание сопротивляться развеется как пепел на ветру. Да поможет мне Аллах, теперь Хантер ласкает кожу ноги. Прямо над коленом, все еще достаточно невинно, но с каждым сантиметром все более смело и интимно его ладонь скользит выше.

Мне приходится бороться с собой, чтобы продолжать притворяться спящей. Вдох, выдох… медленное, ровное глубокое дыхание. Может, я смогу просто лежать и позволять ему касаться себя. Я не обязана отвечать на его действия. Я могу сопротивляться. Мое желание не должно управлять моими поступками.

Ох, раз уж я так думаю, значит, я глупа. Его рука останавливается пугающе мучительно и близко к моей заднице. Край его ладони обжигает ее нижнюю левую часть, и да поможет мне Аллах, я хочу, чтобы Хантер переместил ладонь выше. Я хочу, чтобы он коснулся меня в интимном, сексуальном смысле. Да. Я должна признаться в этом хотя бы себе.

А еще должна признаться, что я многим, многим напугана. Я не должна позволять ему Я не должна позволять себе. Но я собираюсь это сделать, верно?

Нет смысла притворяться, так?

Нет, действительно нет.

Я жмурюсь крепче, тысячу раз проклиная себя за глупость. Потом открываю глаза и поднимаю взгляд на него. У Хантера такой мужественный, такой сильный профиль. Густые, черные, как самая глубокая тень, волосы уже становятся немного длинными, завиваясь у шеи, и прядями ниспадая на лоб. Он не смотрит на меня; его глаза плотно закрыты, как и мои раньше. Думаю, он тоже борется за контроль.