– Иван Савельич говорит – еще год-полтора, – склонившись над кастрюлей с борщом, дрожащим голосом проговорила Вера. – У папы организм сильный, он лежать долго будет. При таком, как у него, заболевании, быстрого конца не бывает. Ой, господи, да об чем речь… Да я… Я все сделаю, чтоб он пожил подольше… И чтоб муки облегчить…
Она всхлипнула в тихом плаче, затряслась, со звоном опустила крышку на кастрюлю. На миг закрыла лицо руками, но тут же и встрепенулась, оглядела свое обеспокоенное подготовкой к обеду кухонное хозяйство и, схватив разделочную доску, принялась снова проворно работать руками – колбасу копченую резала. Колбасные пластиночки выходили из-под ее ловких рук тоненькими, прозрачными почти, как нежные розовые лепестки, ложились красивым бугорком на разделочную доску. Надя подошла, оттопырив в стороны мокрые ладони, потерлась лбом о ее плечо:
– Ну что ты, Верочка… Ну не надо… Мы с Ингой всегда тебе поможем…
– Да, Вер… Конечно… – тоже подошла поближе к ней Инга, встала у другого плеча. Показалось ей даже, что и Надя взглянула на нее сейчас по-другому, по-свойски будто. Как на сестру. Как и должна была взглянуть, если б не… А что? Говорят, общее горе людей объединяет. Что оно будто бы и обиды старые списывает, и тепла в сердце прибавляет. И впрямь – они ж тут не чужие друг другу женщины, они родные сестры все-таки. Осиротеют, может, скоро, какие уж тут обиды…
– Ну ладно, ладно, чего встали без дела? – улыбнулась им сквозь слезы Верочка. – Давайте, работайте! Время к двенадцати, а у нас еще конь не валялся… Инга, иди на стол накрывай! И сервиз столовый достань, тот самый, мамин…
В первом часу они уселись втроем за накрытый богатый стол, направили взгляды наверх в ожидании отца. Так же вот и в детстве было – сидели три девочки, ждали молча, когда отец сверху к ним по лестнице спустится. Правда, тогда еще мама с ними за столом сидела. Тоже ждала. И лестница тогда так отчаянно не скрипела рассохшимися дубовыми досками. И отец не спускался так медленно, держась за перила, а шел вальяжно, пружиня сильными большими ногами – красавец мужчина…
– Ну, накрыли стол, дочери мои разлюбезные? – улыбнулся он им весело, обводя взором с верхних ступенек лестницы всю домашнюю картину. – Хорошо, девочки. Умницы вы мои…
– Пап, тебе помочь спуститься? – осторожно проговорила Надя, порываясь встать со стула.
– Нет, Надюша, не нужно. Я сам. Сиди.
– Но все-таки…
– Я сам! – нарочито сердясь, проговорил отец, и снова улыбнулся через силу, и прикрыл глаза тяжелыми веками, устал будто.
У Инги вдруг сердце зашлось – сжалось в каменный комок и брызнуло черной тревогой, разлилось по душе нехорошо, как в предчувствии подступившей совсем близко беды. Она сглотнула, схватилась за щеки, без сил откинулась на спинку стула, почувствовав, как побежала между лопатками струйка холодной испарины. Отец, спустившись с лестницы, уже подходил к столу. Был он чисто выбрит, седые, все еще густые волосы причесаны мокрой щеткой волок к волоску. Новая белая рубашка топорщилась острыми углами воротничка, серый мягкий пуловер болтался на плечах свободно и по-домашнему уютно. Сев за стол, он взял в руку графинчик с водкой, посмотрел на свет – солнечный луч преломился в прозрачной жидкости, вспыхнул белым кристаллом, пустил хрупкие зайчики на сияющие перламутром тарелки из парадного сервиза. Мама этим сервизом очень гордилась. Он особенный какой-то был, старинный. Из бабушкиного наследства ей достался.
– Ну, давайте по первой, для хорошего аппетита… – произнес отец торжественно, разливая водку по рюмкам. – Верочка, командуй закусками…
Выпили молча, начали есть в тишине, позвякивая тихонько вилками и ножами. Инга сидела, низко опустив голову, смотрела на аккуратные горки салатов на своей тарелке. Тревога никак не отпускала, разливалась горячо вместе с выпитой водкой по пустому желудку, снова поднималась вверх, к горлу, сжимала его нервным спазмом. Подняв глаза, посмотрела на отца внимательно. Спросила взглядом – чего ты затеял, мол, говори уже, не томи…
– Так. Теперь по второй давайте, – решительно потянулся к графинчику отец. – И до дна, до дна! Можете вы со своим стариком отцом водки выпить наконец? Ну? Инга, почему ты ничего не ешь? Наденька, расскажи нам, как ты живешь. Как Вадим? Чего вы смотрите на меня так настороженно? Все в порядке, девочки. Не бойтесь ничего. Все будет хорошо. Все, все пройдет хорошо. Не бойтесь…
– Что хорошо, пап? – тихо спросила Инга. – Что пройдет хорошо?
– Сейчас, Инга. Погоди, не торопись. Сейчас вот борща Верочкиного испробуем… Верочка, знаете ли, так хорошо научилась борщ варить! И чего ты кладешь туда такое, интересно? Так сытно пахнет… И красиво – хоть натюрморт пиши! А что у нас на второе, Верочка?
– Мы индейку в духовке запекли. С лимоном.
– Замечательно! Индейка с лимоном – это замечательно. Ну, не будьте же такими деревянными, девочки! Давайте еще по одной выпьем, порадуемся друг другу…
Он вдруг дернул головой, задышал тяжело, неловко завалившись на бок, вцепился слабыми пальцами в столешницу. Инга первая подхватилась со своего места, уперлась руками в его плечо, ощутив под серой теплой мягкостью пуловера холодное слабое тело. С другой стороны подскочила Верочка, захлопотала испуганно, пристраивая отцовские плечи в вогнутую спинку стула и придерживая их там руками. Надя смотрела на все это действо, распахнув глаза и чуть подавшись вперед. Потом закашлялась, подавившись. Не складывался их праздничный обед, никак не складывался…
Посидев немного с закрытыми глазами и восстановив дыхание, отец убрал с плеч Верины руки, показал ладонью на стул – садись, мол. Потом заговорил тихо и спокойно:
– Что ж, пора, видно. Слушайте меня сейчас внимательно, девочки. Во-первых, не плакать. Это не просьба, это воля моя отцовская. Во-вторых, мы сейчас с вами попрощаемся. Я решил сегодня уйти.
– Куда? – хором спросили Надя с Верой и переглянулись растерянно. – Куда уйти, папа?
– Туда. Насовсем. Я умру именно сегодня. В два часа Иван Савельич придет, поможет мне. Только и вы его не подведите потом. Если спрашивать будут – скажете, я во сне умер. Пообедали, мол, я выпил лишку, прилег отдохнуть и умер.
– Папа! Не надо, папа, прошу тебя! – хотела крикнуть Инга, но вместо крика вышел из горла булькающий какой-то звук, будто крик прошел через застрявшие там слезы. – Не надо! Не надо, папочка! Пожалей нас…
– Так я и жалею вас, что ты… Чего ты испугалась так, дурочка? Неужели ты думала, что я смогу вас обречь на горшки да памперсы, на созерцание медленного и тягостного своего тления? Плохо же ты знаешь своего отца, девочка…
– Да не обречь, папа, не обречь! Ну что ты говоришь такое, господи? И думать забудь!
– Все, Инга. Успокойся.
– Нет, папа!
– Все, успокойся, я сказал! И слушай меня внимательно! Сегодня был последний день, когда я смог сам встать на ноги. Завтра началось бы самое отвратительное, что вообще когда-нибудь может случиться с человеком. То есть полная беспомощность. И лицезрение страданий близких людей. Не хочу. Я решил избавить и себя, и вас от всего этого. Так будет честнее.
– Нет, пап, не честнее… Не честнее… – отчаянно затрясла головой Инга. – Разреши нам любить тебя, папа! Разреши нам быть с тобой до конца! Почему ты за нас решил, что нам так будет лучше?
– Потому что я лучше тебя знаю жизнь и людей. Потому что так надо. Так правильно. Потому что боюсь того, что на всех немощных стариков неминуемо со временем надвигается, – неприязни к ним их взрослых детей. Потому что как ни крути, как ее под горем, болью да заботой родственной ни прячь, она все равно свое в конце концов возьмет. И всю вам жизнь испортит. Не хочу. Потому что я очень люблю вас. И не спорь, Инга, пожалуйста. Я так и знал, что именно ты будешь со мной спорить. Не надо. Не перебивай меня. Я еще не все сказал.
– Не надо, папа. Я не могу, не могу этого слышать… – тихо и горестно заплакала Инга, опустив лицо в мелко дрожащие ладони. Потом резко вскинулась, подняла на сестер отчаянно-злое лицо: – А вы! Вы-то почему молчите? По старой привычке, да? Что папа скажет, то и сделаете? Воля отца – святое?
– Инга! Прекрати! – с легким металлом в голосе произнес отец и даже ударил по столешнице сухой слабой ладонью. – Да, для них воля отца – это святое. И всегда так было! Поверьте, Надюша, Верочка, я очень ценил это в вас. Спасибо вам, вы замечательные дочери…
– Да, папочка, конечно… Но как же теперь, папочка… Как же теперь-то… – высоким срывающимся голосом пробормотала Надя и посмотрела отчаянно на Верочку, будто застывшую на своем стуле бледным восковым изваянием. Лишь горестные глаза ее жили на лице сами по себе, смотрели удивленно на всех по очереди. Казалось, она вообще не понимала, что здесь происходит. И на Ингу смотрела с упреком – зачем, мол, грубишь отцу! Кто позволил? Нельзя, нельзя этого…
– У меня еще к вам три просьбы, девочки. Вернее, не просьбы. А… Как это назвать? Душевный приказ, что ли? В общем, не важно. Главное, сделайте так, как я прошу. Во-первых, как только зайдет сюда в два часа Иван Савельич, вы молча встанете и уйдете из дома. Вон – в саду посидите. И никаких истерик! Я ему обещал, что истерик не будет. Он хороший укол поставит, я просто усну. Во-вторых – на похоронах моих завтра не вздумайте плакать. Не хочу! Перетерпите эту процедуру достойно. Вы же мои дочери, в конце концов!
– Ну все, хватит! Хватит, папа! За что ты с нами так? Я все равно не допущу этого, я не смогу… Да я его даже и на порог не пущу, этого твоего Ивана Савельича!
– Уймись, Инга. Вопрос этот уже решен мною окончательно, так что уймись. Успокойся и прими достойно. Ты со временем поймешь, что я был прав. Я для того и позвал вас сюда, чтоб вы приняли все заранее, дела свои домашние устроили, а не мчались на похороны, глаза выпучив от потерянности. – И, повернув голову к Наде, проговорил деловито: – Ты возьми Ингу на себя, Надюш. Как придет Иван Савельич, выведи ее тихо в сад. Хорошо?
"Рандеву для трех сестер" отзывы
Отзывы читателей о книге "Рандеву для трех сестер". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Рандеву для трех сестер" друзьям в соцсетях.