– Все они много плетут, – грустно ответила она, не сводя с Тони взгляда. – Этот ничем не отличается от остальных. Его, как и предшественников, обуяли алчность и зависть. Увидел деньги – и захотел запустить в них лапы. Решил, что сможет меня смутить и заставить раскошелиться, чтобы он соизволил заткнуться.

Она через все это прошла не один раз. Ей предъявляли иски и за дискриминацию, и за незаконное увольнение, и за нарушения ярм приобретении недвижимости, и за виновность в несчастных случаях с бывшими сотрудниками. Все истцы надеялись погреть руки. Это давно стало обычным делом и в Голливуде, и других местах, но всякий раз, когда это случалось, ответчик испытывал горькое чувство. Муж понимал, откуда дует ветер, но Таня отказывалась привыкать к этой мерзости. Да и он не мог с этим свыкнуться и твердил, что это плохо отражается на детях, семье, превращает его в объект насмешек и дает пищу для обвинений его первой жене. Зачем ему все это? Таня отлично изучила реакцию Тонн на подобные скандалы. Сначала он клялся, что ему наплевать, потом начинал все больше беспокоиться и в конце концов вместе с адвокатами оказывал на нее давление, чтобы дело кончилось миром. Причем вел себя как пострадавшая сторона. Потом, заставив ее расплатиться и немного выждав, он радовал ее своим прощением. Все это, естественно, не доставляло ей ни малейшего удовольствия.

– Ты собираешься заплатить ему отступное? – озабоченно спросил Тони.

– Я еще не говорила со своим адвокатом, – ответила она недовольно. – Как и ты, я только что прочла эту чушь в газете.

– Если бы год назад, выгоняя его, ты действовала с умом, этого бы не случилось, – заметил он у двери, надевая пиджак.

– Ничего подобного! Ты прекрасно знаешь, как это делается. Мы все это уже проходили. Просто плата за славу. Хоть на уши встань, все равно клеветы не избежишь. – Таня всегда была так осторожна, даже щепетильна, но никому не приходило в голову воздать ей за это хвалу. Никогда не отличалась неразборчивостью в связях, не буянила, не употребляла наркотиков, не третировала своих сотрудников, не пьянствовала в общественных местах. Но при всех ее стараниях она вела жизнь, попросту подразумевавшую дикие поползновения со всех сторон, которым неискушенная публика склонна верить. Иногда им верил даже Тони.

– Прямо на знаю, чего еще от тебя ожидать! – рассерженно бросил он. Муж всегда твердил, что она ставит его в неловкое положение. Развернувшись на каблуках, он покинул кухню. Через минуту она услышала, как отъезжает от дома его машина.

Как только Тони уехал, она позвонила Беннету Пирсону, своему адвокату, но тот встретил ее звонок извинениями: они получили бумаги только вчера, под конец дня, и не успели поставить ее в известность.

– Хорошенький сюрприз к завтраку! – произнесла она с сильным техасским акцентом. – В следующий раз желательно получать заблаговременное предупреждение. Тони все это не слишком одобряет.

На прошлой неделе – инструктор в «Энквайер», теперь – охранник... Она являлась не просто мишенью для многомиллионных исков и всяческих шантажистов, но еще и секс-бомбой. Понятно, почему газеты так любят копаться в ее грязном белье. Со слезами на глазах она повесила трубку. Охранник утверждал, что она донимала его неприличными предложениями, постоянно вгоняла в краску и привела к эмоциональному срыву. У него был наготове психиатр, готовый дать свидетельские показания в его пользу. По словам адвокатов, иск относился к разряду заурядных, однако Таня помнила истца – порядочная дрянь, лишенная всякой совести. В былые времена она бы расплакалась, но за двадцать лет привыкнешь и не к такому. Она понимала, почему это происходит. Причина – в ее успехе и влиятельности, в способности оставаться в первых рядах благодаря упорному труду и необыкновенной решительности. Неудивительно, что люди толпятся в очереди, лишь бы отщипнуть от нее кусочек. В Голливуде, как и повсюду, не счесть разочарованных, готовых бороться с чужим счастьем. К сожалению, это явление стало обычным.

На ее вопрос, как поступить с новым иском, адвокат посоветовал ей махнуть рукой на подобную ерунду. Он пообещал все уладить. Наделав шуму, истец будет только рад пойти на мировую. Видимо, его цель с самого начала в этом и состояла, ведь в наше время уплата за отказ от иска по делу о домогательстве может достигать нескольких миллионов.

– Чудесно! Как же мне быть? Может, просто подарить ему мой дом в Малибу? Вы его спросите, как он относится к солнышку и загару. Или он предпочтет дом в Бель-Эр? Тут, правда, поменьше места, – Ей трудно было удержаться от цинизма, еще труднее не раскричаться, не почувствовать себя жертвой насилия, предательства со стороны людей, только и ждущих, как бы сделать ей больно, поживиться за ее счет, пусть даже они никогда с ней не сталкивались. Все нападки на нее были настолько дикими, что очень напоминали отстрел дичи из движущегося автомобиля.

Было девять утра, когда явилась ее секретарша – нервная девушка по имени Джин, работавшая прежде у президента компании звукозаписи и прослужившая у Тани уже больше года. Девушка работящая и вполне заслуживающая доверия, но Тане не нравилась ее чрезмерная торопливость, тогда как Тане хотелось, наоборот, чувства успокоенности.

В течение часа Джин приняла три звонка из Нью-Йорка, два из журналов, просивших об интервью, и один из телепередачи, в которой ей предстояло принять участие. Дважды звонил адвокат, один раз – агент, требовавший поскорее принять решение о следующем концертном турне. Она еще не дала согласия, и на нее наседали, иначе в турне уже нельзя будет включить Японию. Звонил также ее британский агент насчет какого-то контракта. Был звонок с предупреждением о предстоящем очередном скандальном разоблачении, еще один, касающийся технической проблемы с ее новой записью.

На следующий вечер у нее был назначен благотворительный концерт, и ей звонили с приглашением на репетицию к полудню. Киноагент изъявлял желание поговорить с ней об участии в новом фильме.

– Что это сегодня с ними со всеми? Уж не полнолуние ли? Или все разом посходили с ума? – Таня откинула с лица свои длинные светлые волосы, принимая у Джин чашку с кофе и выслушивая напоминание, что до половины пятого она должна дать ответ по поводу турне. – Ничего я не должна, черт возьми! Не включат Японию – тем лучше. Не позволю давить и вытягивать из меня решение до того, как я буду к этому готова сама! – Говоря это, она хмурилась, что было ей несвойственно. Обычно с ней с удовольствием общались, но сейчас на нее навалилось сразу столько всего, что это трудно выдержать.

Она не сверхчеловек, когда же наконец это уяснят?!

– Как насчет интервью для «Вью»? – спросила неутомимая Джин. – Сегодня утром они ждут вашего ответа.

– Почему бы им не позвонить тем, кому я плачу за то, чтобы они занимались паблик релейшнз? – Раздражение увеличивалось с каждым мгновением. – Нечего звонить мне напрямую! Вам следовало их предупредить.

– Я хотела, но они и слушать меня не пожелали. Вы же знаете, Таня, как это бывает: стоит людям заполучить ваш номер, как у всех появляется охота побеседовать с вами лично.

– Как у меня. – Это Тони. Он вернулся из гольф-клуба и стоял у дверей кабинета с несчастным видом. – Можно с тобой поговорить?

– Конечно. – Ей сделалось не по себе. Через полчаса ее ждали в студии, но она не хотела отказывать ему. Видно, у него к ней весьма срочное дело.

Джин вышла. Таня подождала, пока муж сядет. Он определенно задумал сообщить ей что-то важное, только она не была уверена, что готова к этому.

– Что-то случилось? – спросила она тревожным шепотом.

– В общем-то нет. – Он вздохнул, отвернулся и стал смотреть в окно. – Все как обычно. Главное, мне не хочется, чтобы ты меня неверно поняла. – Он опять взглянул на нее, и она увидела, как он разгневан, каким обманутым себя чувствует.

Дело не столько в ней или в глупой болтовне телохранителя, сколько в том, что сама их жизнь невозможна без таких передряг, от которых некуда скрыться. Да, знаменитости не имеют права ни на частную жизнь, ни даже на элементарную порядочность по отношению к ним – ведь каждая высосанная из пальца история, каждая выдумка о ней под защитой закона.

– Меня не рассердила сегодняшняя газетная статейка, – солгал он, видимо, скорее самому себе, чем ей. Ему нравилось думать, что он к ней справедлив, даже когда этого не было и близко. – Она ничуть не хуже всего того, что уже успели про нас насочинять. Я очень тебя уважаю, Тан, и просто не представляю, как ты проглатываешь все эти гадости. – Оба знали, что гадостей про них понаписали огромное множество. На прошлое Рождество им пришлось приставить телохранителей ко всем троим детям, поскольку поступила весьма серьезная угроза, касавшаяся всей семьи, особенно самой Тани. У бывшей жены Тони в связи с этим случился нервный припадок. – Тобой нельзя не восхищаться.

Ей стало не по себе от того, с каким видом он все это произнес. В его глазах читалось что-то недоброе. Что ж, весь последний год она чувствовала, что рано или поздно это случится. Он смертельно устал, но по крайней мере еще мог отойти в сторону. Разница между ними заключалась в том, что ей некуда отходить. Даже если бы она решила сегодня же закончить свою карьеру, ее еще долго, очень долго, может быть, до самой смерти не оставили бы в покое. Она хорошо это понимала.

– Что ты хочешь мне сказать? – Она прилагала усилия, чтобы ее голос не звучал цинично, но это плохо получалось, как всегда. С ней такое часто происходило – с разными людьми по-разному. Она твердила себе, что готова ко всему, но в глубине души знала, что это иллюзия. На самом деле всегда хочется надеяться, что теперь-то все сложится иначе, что близкий человек проявит силу духа, сумеет войти в твое положение и оказать помощь. Вот чего ей всегда больше всего хотелось – даже больше, чем детей: настоящей прочной связи с мужчиной, который не струсит и не отойдет в сторону в критический момент. Это должно рано или поздно наступить, она предупреждала Тони с самого начала. Надо отдать ему должное – он крепился почти три года и только в самое последнее время стал раздражительным. Честно говоря, слишком раздражительным. – Намекаешь, что я для тебя слишком хороша, что я заслуживаю большего, чем способен предложить ты? Ну, произноси свою речь, чтобы у меня кружилась от гордости голова, пока ты будешь выбегать в дверь. – Она смотрела ему в глаза и отчетливо выговаривала каждое слово. Наступила развязка, и прятать голову в песок не имеет смысла.