Выпив стакан сидра, этот странный вестник снова двинулся в путь, направляясь к своей родной деревне высоко в горах. Не обменявшись ни словом, мать и сын сели за стол. Франкита задумчиво молчала, но в глазах у нее блестели слезы. Рамунчо по-своему тоже был взволнован при мысли о дядюшке, отправившемся на поиски приключений в дальние края.
Когда Рамунчо подрос и стал удирать с уроков, чтобы отправиться в горы с контрабандистами, Франкита обычно ворчливо говорила ему:
– Весь в дядюшку Игнацио, из тебя никогда ничего путного не выйдет.
И действительно, он был в дядюшку, его манило к себе все далекое, неизведанное, опасное.
И если она в этот вечер не заговаривала с сыном о полученном известии, то лишь потому, что догадывалась о его мечтах об Америке и боялась его ответов. Впрочем, у крестьян, у простых людей глубокие внутренние драмы разыгрываются без слов, без объяснений, о них можно лишь догадываться по вскользь брошенным фразам или упорному молчанию.
Но когда уже заканчивался ужин, около дома послышались молодые голоса, весело распевавшие под звуки барабана: это деревенские парни пришли за Рамунчо. По обычаю, в ночь святого Сильвестра молодежь с музыкой гуляет по деревне, заходит в каждый дом, чтобы выпить стаканчик сидра и спеть какую-нибудь старинную песню.
И Рамунчо, забыв об Уругвае и о таинственном дядюшке, весело отправился с приятелями распевать на темных деревенских улицах, радуясь, что он сможет хоть на минуту войти в дом Дечарри и увидеть Грациозу.
10
Наступил переменчивый месяц март и принес с собой опьянение весны, радостное для молодых и печальное для тех, чья жизнь клонится к закату.
Дни удлинились, и Грациоза снова стала выходить по вечерам посидеть на каменной скамье перед домом.
О, эти сделанные в давние времена старые каменные скамьи, где так хорошо мечтается теплыми вечерами, где звучит вечно банальная и вечно новая болтовня влюбленных!
Дом Грациозы очень старый, как и большинство домов в стране басков, где воздействие времени кажется менее разрушительным, чем в других местах. В нем два этажа, высокая крыша с широкой стрехой,[29] толстые, как в крепости, стены, которые каждое лето белят известью, очень маленькие окна с каменными наличниками и зелеными ставнями. На гранитной плите над дверью – выпуклая надпись, сложные, длинные слова, совершенно непонятные для француза. Надпись гласила: «Да благословит Пресвятая Дева это жилище, построенное в году от Рождества Христова 1630 Пьером Дечарри, церковным сторожем, и его женой Дамасой Ирибарн, из деревни Истариц». Палисадник, шириной в два метра, был окружен низенькой стеной, отделявшей дом от дороги, но позволявшей видеть прохожих. Прекрасный олеандр осенял своей пышной кроной каменную скамью. А еще в саду росли юкка,[30] пальма и огромные кусты гортензий, которые в этом теплом и влажном крае, где небо нередко бывает затянуто тучами, достигают гигантских размеров. А за домом к заброшенной дороге спускался фруктовый сад, окруженный полуразрушенной оградой, через которую так Легко перебираться влюбленным.
Как лучезарны были этой весной рассветы и как безмятежны розово-серые сумерки!
В лунные ночи, когда голубые лучи заливали окрестности, когда в туманных расселинах Пиренеев и в глубоких долинах было светло как днем, Ичуа и его люди бездействовали. Но вот они миновали, лунный диск пошел на убыль, и, едва он превратился в скромный узенький серпик, контрабандный промысел возобновился. С наступлением хорошей погоды он становился восхитительным занятием. Ремесло одиноких мечтателей, где наивные и не заслуживающие слишком сурового осуждения души контрабандистов невольно трепещут, созерцая величественную картину усеянного звездами ночного неба. Так моряки, несущие ночную вахту в океане, как в давние времена пастухи древней Халдеи,[31] невольно склоняются перед величием Вселенной.
Эти теплые черные ночи, пришедшие на смену мартовскому полнолунию, были раем для влюбленных. Темно было около домов, под сводами деревьев и на заросшей тропинке за садом Дечарри, где никогда не бывало ни души.
Грациоза все чаще выходила посидеть на каменной скамье перед домом, откуда она, как и каждый год, наблюдала за карнавальным шествием. Каждую весну группы юношей и девушек, одинаково одетых в розовое или белое, ходят от одной приграничной деревни к другой, танцуя фанданго под щелканье кастаньет.
Она часто допоздна сидела на своей любимой скамье под уже зацветающим олеандром, а порой, когда мать уже спала, она, словно маленькая проказница, вылезала в окно, чтобы еще немного подышать ночной свежестью. Рамунчо знал это, и все чаще мысль о каменной скамье тревожила его сон.
11
Ясным апрельским утром Рамунчо и Грациоза шли вдвоем по дороге, ведущей к церкви. Девушка с каким-то особенным полусерьезным, полунасмешливым видом поглядывала на своего друга, которого вела в церковь для покаяния.
Могилы в церковной ограде и увитые розами стены вновь покрывались цветами. Над пристанищем мертвых опять пробуждалась жизнь. Через дверь первого этажа они вместе вошли в пустую церковь, где старая служительница в черной мантилье смахивала пыль с алтаря.
Подав Рамунчо святой воды и осенив себя крестным знамением, Грациоза повела его по гулким надгробным плитам к странному образу, висящему в темном углу под хорами для мужчин. Эта картина, от которой веяло каким-то древним мистицизмом, изображала Христа с закрытыми глазами, окровавленным лбом, страдальческим и безжизненным выражением; казалось, что голова у него отрезана, отделена от тела и поставлена на серое полотно. А внизу текст длинной «Литании[32] перед ликом Спасителя», составленной, как всем известно, для кающихся богохульников. Накануне Рамунчо, на что-то рассердившись, отвратительно ругался: из его уст лился поток немыслимых слов, где смешивались самые святые понятия и дьявольские рога и нечто еще более омерзительное. Вот почему Грациоза решила, что ему совершенно необходимо покаяться.
– Ну давай, Рамунчо, – сказала она ему, удаляясь, – и главное, ничего не пропускай.
Оставшись один перед ликом Спасителя, он начал тихо бормотать молитву, а Грациоза подошла к прислужнице, чтобы помочь ей поменять воду белым маргариткам перед алтарем Пресвятой Девы.
Грациоза мечтала, сидя на своей любимой каменной скамье, когда в сумраке темного вечера перед ней внезапно возникла гибкая молодая фигура. Кто-то приблизился к ней, так же неслышно ступая веревочными подошвами, как не слышны взмахи шелковистых совиных крыльев в ночном воздухе. Перебравшись через ограду, он вышел из глубины сада и теперь стоял рядом с ней, напряженно выпрямившись, набросив куртку на одно плечо. Это был тот, кому она готова была отдать всю свою нежность, весь затаенный пыл своей души и сердца.
– Рамунчо! – воскликнула она… – Как ты меня напугал. Откуда ты взялся в такое время? Что ты хочешь? Зачем ты пришел?
– Зачем я пришел? А просто теперь моя очередь потребовать от тебя покаяния, – ответил он смеясь.
– Нет, скажи правду, зачем ты пришел?
– Да просто увидеть тебя! Вот зачем я пришел! Мы же совсем не видимся. Твоя мать становится со мной с каждым днем все суровее. Я так больше не могу… Мы же не делаем ничего дурного… Мы ведь с тобой поженимся, правда? И если хочешь, я могу так приходить каждый вечер, и никто не узнает.
– О нет! Не делай этого, никогда, я тебя умоляю.
И так они говорили, тихо, тихо… слова прерывались долгим молчанием, будто они боялись разбудить птиц, заснувших в своих гнездах. Влюбленные едва узнавали звук собственных дрожащих голосов. Оставаться рядом, отдаваясь ласкам апрельской ночи, напоенной соками пробуждающейся к жизни и любви природы, казалось им восхитительным и страшным преступлением.
Он даже не осмелился сесть рядом с ней; а так и остался стоять, готовый при малейшей тревоге скрыться среди деревьев, как какой-нибудь ночной бродяга.
Но когда он собрался уходить, она проговорила чуть слышным голосом, робко и стыдливо:
– А ты… ты придешь завтра?
Его губы, над которыми уже начали пробиваться усы, дрогнули в улыбке, и он ответил:
– Ну конечно!.. Завтра и каждый вечер! Каждый вечер, когда у нас не будет работы для Испании… я буду приходить…
12
Комната Рамунчо в доме матери располагалась прямо над хлевом. В этой аккуратно выбеленной известью комнате стояла всегда чистая и белая кровать, но контрабанда теперь оставляла ему мало времени для сна. Лежащие на столе книги о путешествиях и космографии,[33] которые ему давал приходской священник, казались несколько неожиданными в этом жилище. Изображения святых в рамках украшали стены, а с потолка свисало множество перчаток для игры в лапту, длинных перчаток из ивовых прутьев и кожи, напоминавших скорее охотничьи или рыболовные снасти.
Вернувшись на родину, Франкита выкупила дом своих покойных родителей, потратив половину тех денег, что дал ей чужестранец при рождении сына, а вторую половину отложила. Она жила своим трудом: шила, гладила белье для жителей Эчезара и сдавала фермерам из соседней деревни две комнаты внизу и хлев, где они могли разместить своих коров и овец.
Привычные домашние звуки убаюкивали Рамунчо в его постели: сначала звук бегущей рядом с домом горной реки, потом пение соловьев и утреннее щебетание птиц. А этой весной стоявшие в хлеву прямо под его комнатой коровы, вероятно чуя запах свежего сена, все ночи напролет вздыхали и ворочались во сне, позванивая колокольчиками.
Часто после долгого ночного похода он спал часок-другой после обеда, растянувшись где-нибудь в тени на мягкой подстилке из травы и мха. Впрочем, как и все контрабандисты, он был не слишком ранней пташкой для деревенского парня. Ему случалось просыпаться, когда солнце стояло уже высоко, и сквозь плохо пригнанные доски пола из хлева, двери которого оставались распахнутыми настежь, после того как скотину выгоняли на пастбище, проникали лучи яркого веселого света. Тогда он шел к окну, открывал тяжелые каштановые, выкрашенные в оливковый цвет ставни и, опершись на широкий подоконник, любовался утренним небом, солнцем, облаками.
"Рамунчо" отзывы
Отзывы читателей о книге "Рамунчо". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Рамунчо" друзьям в соцсетях.