— Вурж непременно подхватит ее, — предсказала Мелисандра.

— Вурж не нужно ходить по тем местам, где можно подхватить свинку, — кратко отрубила миссис Джексон.

У Вирджинии никогда не было свинки, ветрянки или кори, или чего-то другого, что могло бы быть. Ничего, кроме ужасной простуды каждую зиму. Эти простуды Вирджинии тоже соответствовали семейным традициям, и ничто не могло спасти девушку от них, несмотря на героические усилия миссис Джексон и кузины Мелисандры. Одну зиму они держали девушку дома с ноября по май в теплой гостиной. Ей не позволяли выйти даже в церковь. А Вирджиния простужалась и простужалась раз за разом, что привело к бронхиту в июне.

— Никто в моей семье так не страдал простудой, — сказала миссис Джексон, намекая на то, что эта тенденция идет по линии Джексонов.

— Джексоны редко простывали, — обиженно заявляла кузина Мелисандра. Она была из клана Джексонов.

— Я считаю, — говорила миссис Джексон, — что если человек твердо настроился не заболеть, он никогда не заболеет.

Вот такие проблемы, во всем виновата сама Вирджиния.

Но в это утро тайное недовольство Вирджинии вызывало даже не это уже привычное брюзжание матери, а то, что ее называли «Вурж». Девушку называли так уже двадцать девять лет, но сегодня она неожиданно почувствовала, что не хочет, чтобы ее так называли и дальше. Ее полное имя было Вирджиния Джейн. Вирджиния Джейн — это тоже было ужасно, но девушке нравилось просто — Вирджиния. Ей говорили, что это имя для нее выбрал сам Эван Коутс, ее дед по линии матери. Отец ребенка добавил к нему «Джейн», и вся эта сложная конструкция в конце концов превратилась в прозвище «Вурж». С самого детства она не помнила, чтобы кто-то, кроме посторонних, называл ее Вирджинией.

— Мама, — кротко попросила именинница, — не могли бы вы называть меня все-таки Вирджинией? Вурж кажется мне слишком… мне не нравится это имя.

Миссис Джексон с изумлением посмотрела на дочь. Она носила очки с невероятно сильными линзами, поэтому ее лицо имело такое выражение, как будто она уже заранее ни с чем не согласна. Хотя дело было не только в выражении лица. Вот и сейчас она недовольно спросила:

— А что плохого в «Вурж»?

— Оно… мне кажется слишком детским, — Вирджиния решила держаться до конца.

— И всего-то? — насмешливо улыбнулась миссис Джексон, урожденная Коутс, а Вирджиния с детства знала, что улыбка Коутсов тоже была не из приятных. — В таком случае это имя особенно подходит тебе. Ты еще во всех отношениях недостаточно взрослая, мое дорогое сокровище.

— Но мне двадцать девять лет! — в отчаянии воскликнула «дорогое сокровище».

— Я бы не объявляла этого во всеуслышание на твоем месте, милочка. Двадцать девять лет! Я была уже девять лет замужем, когда мне исполнилось двадцать девять, — жестко сказала миссис Джексон.

— А я вышла замуж в семнадцать, — с гордостью заявила кузина Мелисандра.

Вирджиния украдкой посмотрела на них обеих. Миссис Джексон, если не принимать во внимание эти ужасные очки и нос крючком, делавший ее похожей на попугая больше, чем походил на него сам попугай, была все-таки не совсем безобразна. В двадцать лет она, может быть, была даже красива. Но кузина Мелисандра!? И тем не менее Мелисандра Джексон в один прекрасный день сумела возбудить желание у мужчины, и Вирджиния чувствовала, что кузина, с ее плоским морщинистым лицом, с бородавкой на курносом носу, торчащими на подбородке волосками, блеклыми впавшими глазами и тонкими, утопающими в складках морщин губами, — все-таки имела перед ней преимущество. И это преимущество давало ей право смотреть на Вирджинию сверху вниз. Кроме того, кузина Мелисандра была нужна миссис Джексон. Вирджиния уже хорошо знала, как эти две вещи связаны между собой: быть желанной и быть нужной. Сама она была никому не нужна и не сомневалась, что никто не будет сожалеть, если она неожиданно уйдет из этой жизни. Для матери она была предметом разочарования, да и никто другой не любил девушку. У нее не было даже подруги, которая могла бы скрасить ее одиночество.

— Вурж, ты не доела корки, — укоризненно напомнила ей миссис Джексон.

Дождь лил, не переставая, до обеда. И все это время Вирджиния составляла из кусочков стеганое одеяло. Она ненавидела это занятие еще и потому, что в нем совершенно не было никакой необходимости. Дом и без того был полон стеганых одеял. Миссис Джексон начала собирать их, когда Вирджинии исполнилось семнадцать лет, и продолжала до сих пор, хотя в судьбе Вирджинии ничего не предвещало, что они могут ей когда-то пригодиться. И все-таки она должна была изо дня в день, кусочек к кусочку, собирать эти противные стеганые одеяла, только лишь для того, чтобы работать. Праздность всегда считалась крайним грехом в доме Джексонов. Когда Вирджиния была ребенком, по вечерам ее заставляли записывать в ненавистном маленьком черном блокноте каждую минуту, которую днем она провела в безделье. По воскресеньям мать складывала эти минуты вместе и заставляла их замаливать.

Вот и сегодня Вирджиния провела в праздности только десять минут. По крайней мере, миссис Джексон и кузина Мелисандра назвали бы это праздностью. Вирджиния пошла к себе в комнату, чтобы взять более удобный наперсток, и с виноватым видом открыла наугад «Урожай чертополоха».

«Леса так человечны, — писал Фрэнк Стеджер. — что для того, чтобы постичь их, нужно с ними жить. Случайные прогулки по ним, хождение по протоптанным дорожкам никогда не приведут к тесной близости с ними. Если мы хотим подружиться с лесом, мы должны изучить его и завоевать его доверие частыми, благоговейными посещениями в разное время дня: утром, в полдень и в полночь, во все времена года: весной, летом, осенью, зимой. Иначе мы так никогда и не узнаем леса.

У лесов есть свое эффективное средство чувствовать друзей на расстоянии и закрывать свои сердца перед посторонними созерцателями. Бесполезно обращаться к лесам с иной точки зрения, чем чистая любовь к ним: они сразу же раскроют наш замысел и спрячут свои самые дорогие, самые древние секреты от нас. Но если леса поймут, что мы пришли к ним только потому, что мы их любим, они окажутся добры к нам, одарят нас сокровищами красоты и восторга, чего не найдешь и не купишь ни на одном рынке.

Но если они отдают, то отдают все без остатка и не просят взамен ничего, кроме преклонения перед ними. Мы должны входить в леса с любовью, смиренно, почтительно, терпеливо, и мы узнаем, как искушает пикантность красоты диких мест и молчаливых пространств, лежащих под звездным мерцанием или на закате, какая гармония неземной музыки доносится из старого соснового сучка или едва различимый звук слышится в зарослях пихты, какой нежный аромат источают мхи и папоротники в солнечных укромных уголках или во влажных поймах ручейков. Нас окутает мир мечты, мифов и легенд древних времен. Бессмертное сердце лесов столкнется с нашими сердцами, и их едва различимая жизнь вольется в наши вены и сделает своими навсегда; неважно, куда мы отправились после этого, как бы много мы ни странствовали, мы в любом случае вернемся в лес, чтобы ощутить родство, единение с ним!»

— Вурж! — позвала мать снизу из холла. — Что ты делаешь одна в своей комнате?

Вирджиния уронила книгу, как горячий уголек, и мгновенно слетела вниз, все еще чувствуя тот странный подъем духа, который мгновенно наступал, стоило ей взять в руки книгу Фрэнка Стеджера. Вирджиния ничего не знала о лесе, но почему-то всегда тосковала по нему и ей казалось, что именно там ее настоящая жизнь. Наверное, поэтому ее так волновали книги Фрэнка Стеджера.

В полдень дождь прекратился, но солнце не показывалось до трех часов. Тогда Вирджиния робко сказала, что хотела бы пойти в город.

— Зачем тебе в город? — требовательно спросила мать.

— Хочу взять книгу из библиотеки.

— Ты взяла книгу из библиотеки только на прошлой неделе.

— Нет, прошло уже четыре недели.

— Четыре недели! Глупости!

— В самом деле это так, мама.

— Ты ошибаешься. Ну, по крайней мере, не прошло более двух недель. Я не люблю, когда мне противоречат. И не понимаю, зачем тебе вообще брать книгу. Ты так много времени теряешь за чтением.

— А какая ценность в моем времени? — печально спросила Вирджиния.

— Вурж! Прекрати разговаривать со мной таким тоном!

— Нам нужней чай, — сказала кузина Мелисандра. — Пусть она идет и принесет, если уж ей так хочется погулять, хотя эта мокрая погода способствует простуде.

Вопрос обсуждался еще десять минут, и в конце концов миссис Джексон с большим трудом согласилась и позволила Вирджинии выйти из дома.

4

Когда Вирджиния уже выходила из дома, кузина Мелисандра спросила: — Ты надела галоши?

Кузина никогда не забывала задать этот вопрос, если Вирджиния покидала дом в мокрую погоду.

— Да.

— А надела ли ты фланелевую нижнюю юбку? — спросила миссис Джексон.

— Нет.

— Вурж, я никак не могу понять тебя. Неужели ты хочешь умереть от простуды снова? — вопрос матери предполагал, что Вирджиния уже несколько раз умирала от простуды. — Сию же минуту отправляйся наверх и надень юбку.

— Мама, мне не нужна нижняя юбка. Того, что на мне надето, достаточно.

— Вурж, вспомни, как ты болела бронхитом два года назад. Иди и делай, что тебе сказано!

Вирджиния послушно вернулась, но никто никогда не узнает, сколько проклятий она при этом произнесла в душе. Она ненавидела серую фланелевую нижнюю юбку больше всех своих вещей. Корнелию никогда не заставляли носить фланелевую нижнюю юбку. Она всегда носила шелковые вещи, изящно струящиеся по ее фигуре. Но отец Корнелии получил деньги в качестве выкупа за свою дочь, и кроме того, у Корнелии никогда не было бронхита. Вот так!