Джилл Барнет - Райский остров

– Ну что же вы? Давайте начинайте.

– Я не голодна, – тихо сказала Лидия.

Теодор покачал головой:

– Я тоже есть не хочу.

Хэнк перевел взгляд на малышку. Она протянула ручку и ткнула пальцем в устрицу несколько раз, поднесла ее к глазам, внимательно осмотрела и медленно передвинула к носу. Затем скорчила гримасу и вынесла свой приговор:

– Демо!

Хэнк обвел их глазами.

– Ешьте.

Они посмотрели на сковородку, как на чудовище.

– Попробуйте, это очень вкусно.

Лидия медленно взяла одну раковину в руки, поднесла ко рту, с ужасом глядя на нее, тяжело вздохнула, сделала непроизвольное глотательное движение, посмотрела на Хэнка, снова на устрицу и вдруг бросила ее, как будто обожглась.

– Я не могу. Никак не могу. – Она вздрогнула и вытерла руки о юбку.

– Ну же, дружище, – Хэнк кивнул мальчику, – покажи этим дурочкам, какие они глупые. Попробуй, и сам меня поблагодаришь. Будь мужчиной.

Теодор с сомнением смотрел на блюдо.

– Давай!

Мальчик так же осторожно, как и Лидия, взял одну раковину. Бросив тревожный взгляд на сестру, поднес к своему маленькому рту, его веснушчатый нос сморщился. Теодор набрал полную грудь воздуха и проглотил залпом устрицу.

Хэнк сделал великолепный бросок, закрыл рот мальчика рукой, подхватил его и выбежал вон.

В одно мгновение они добрались до спасительных олеандровых кустов. Оставив там Теодора, Хэнк быстро вернулся в хижину. Аннабель, как и следовало ожидать, размазывала устриц по волосам. Лидия сидела не шевелясь, а рядом стояла, зевая, Смитти.

– Что тут у вас происходит?

– Я думал, ты спишь.

– Правильно, я и спала.

Хэнк взял сковороду за ручку, поднес ее к самому лицу Маргарет и с негодованием произнес:

– Они не хотят даже попробовать.

– Разве? – Она осторожно повернула обожженную шею. – А чем ты их кормишь?

– Устрицами! – Хэнк бушевал.

– Не кричи так, у меня голова кружится.

– Прости. – Он опустил руку. – Только посмотри сюда.

– Ого! – У нее загорелись глаза, она быстро взяла и попробовала одну, потом вторую. – Восхитительно, – еле проговорила она с полным ртом.

– Проклятие! Вот именно.

Маргарет проглотила еще три штуки одну за другой, качая головой и даже чавкая от удовольствия.

Вдруг она вздрогнула. Ее глаза широко распахнулись, горячие красные щеки раздулись от устриц. Хэнк взглянул на нее, недоумевая, что могло приключиться. Похоже, она что-то перекатывала во рту, потом поднесла руку к губам и выплюнула это на ладонь.

– Боже! Смотри, что у меня есть. Жемчужина!

Хэнк почти перестал дышать и уж тем более двигаться. Не мог прийти в себя. Смитти протягивала ему черную жемчужину, совершеннее которой он в жизни не видел.

– Я не ослышалась? – Маргарет смотрела на Хэнка, открыв рот от удивления.

Он держал Аннабель на руках, а она извивалась и вопила как резаная.

– Да, черт побери! Она засунула себе в нос жемчужину.

Маргарет моргала, то открывая, то закрывая рот.

– Как... Ну это не так уж и важно, – прервала она себя.

Хэнк смотрел на малышку, как будто у нее выросла вторая голова. Нахмурившись, он спросил у Маргарет:

– Думаешь, это опасно?

– Нет, конечно. Это совершенно естественно, что дети засовывают себе в нос все, что им захочется.

– Прекрати свои шуточки. Мне нужна твоя помощь. Как же мы ее вытащим? – Он был так возбужден, что забегал быстрее прежнего.

Маргарет внимательно осмотрела нос малышки. Небольшая выпуклость виднелась почти у переносицы.

– Может, нам попробовать нажать слегка на эту сторону носа и выдавить жемчужину наружу?

– Именно этим я и занимался, а она начала визжать и изгибаться.

– Теперь я попробую, но сначала давай отнесем ее в кроватку.

Они так и сделали, а потом Маргарет сказала:

– Держи ее покрепче, Хэнк.

– Она меня ненавидит, – пробормотал он.

– Мама! Мама! – Аннабель пыталась подняться.

Ее маленькое личико покраснело, сердитые слезы лились ручьями по щекам. Она хотела дотянуться до Маргарет, изо всех сил пиная Хэнка за то, что он ее не пускал. Даже сквозь загар было видно, что лицо Хэнка побледнело, как будто ему загоняют иголки под ногти.

– Тише, моя птичка. Все хорошо, Аннабель. Все будет в порядке, успокойся. – Маргарет гладила девочку по голове, что-то шептала, но, как только она поднесла руку к носу Аннабель, та опять залилась диким плачем, запрокинула голову и стала биться о край сундука.

– Будь оно все проклято! – Руки Хэнка тряслись. – Что же ты не можешь извлечь эту чертову жемчужину!

– Классная идея! Может, лом подашь? Мы просто взломаем ей нос. Разницы между закрытыми дверями и младенческими носами никакой нет.

Хэнк выругался себе под нос.

Маргарет пыталась придумать что-нибудь, но понимала, что они – два взрослых человека, которые стоят и смотрят на малышку, заходящуюся криком, – не в силах ничего придумать.

– Чуть-чуть еще подержи ее, мне надо сосредоточиться.

Маргарет сделала шаг назад, пытаясь проанализировать ситуацию.

Хэнк взял девочку на руки, с жалостью посмотрел на ее заплаканное личико, потом положил обратно. Ему захотелось согнать комара с ее мокрой щечки, но не успел он до нее дотянуться, как Аннабель зарыдала громче, чем прежде. Хэнк взглянул на ребенка так, как когда-то давно посмотрел на Маргарет судья, когда она вела свое первое дело. В этот момент в хижину пришли Лидия и Теодор, у обоих были бананы в руках.

– Что это с ней?

– Она засунула себе в нос жемчужину, – объяснила Маргарет.

– А-а. – Лидия продолжала спокойно чистить банан. – Она все время это делает.

У Хэнка прямо челюсть отвисла от удивления, и он взревел как осел:

– Что? Сует жемчужины в нос?

– Нет, горошины, – констатировал Теодор.

Хэнк отозвался тремя отборными словами, которые Аннабель четко повторила осипшим от крика голосом.

– Однажды она туда камешек засунула. – Лидия не переставала жевать.

– А один раз ту монету с головой индейца. Помнишь, Лидия?

– Как же вы поступали? – Маргарет неотрывно наблюдала за Аннабель. Та сидела в сундуке и потихоньку сосала пальцы, иногда всхлипывая. Слезы текли по ее розовенькой физиономии. Она подозрительно поглядывала на них.

– Мама всегда заставляла ее чихать.

– Чихать? Ну конечно, как мы сами не догадались? – проговорила Маргарет, постукивая себя по губам.

Хэнк схватил ребенка на руки так быстро, что остальные и опомниться не успели.

– Что ты собираешься делать?

– Смотри. – Он сел на циновку по-турецки, посадил малютку спиной к себе и взял ее ножки в свои большие ладони.

– Где твой носик, крошка?

– Нос. – Аннабель показала пальчиком на свой нос.

– Где у Хэнка нос?

– Нос, – снова сказала Аннабель, почти засунув свой маленький палец в левую ноздрю Хэнка.

– Умница. А где у тебя ножки?

– Ножки. Апчхи! – Детское личико сморщилось, она чихнула и высморкала одну ноздрю.

– Молодец! А где у Хэнка ножки? – Хэнк взглянул на Маргарет. – Смотри.

– Ножки. Апчхи! – Хэнк зажал Аннабель ротик, и она сильно высморкала вторую ноздрю. Жемчужина вылетела, как пуля из револьвера 38-го калибра.

– Вот хорошая девочка! – Хэнк на лету поймал жемчужину и сидел, тупо уставившись на нее. Он откинулся назад и с застывшим лицом, глубоко и часто дыша, смотрел то на малышку, то на жемчужину, потом поднял глаза.

Пот струился ручьем с его лба, капал с носа и верхней губы. Он выглядел как человек, прошедший ад и переживший все.

– Трудный денек выдался, а, Хэнк?

Лицо его сразу прояснилось, казалось, он раздумывает над ее словами, но он промолчал, только бросил на нее слишком многозначительный взгляд.

– Подумаешь, большое дело, хочу сказать... – Маргарет проковыляла в свой угол, подражая, однако, движениям Хэнка. – Неужели так трудно уследить за маленьким ребенком?

На долю Хэнка в эти дни выпало кое-что потруднее, чем побег из тюрьмы. Когда Аннабель бодрствовала, Хэнку приходилось носить ее на плече, хотя все мелкие предметы были давно убраны подальше. Он ужасно боялся, что случится нечто подобное вчерашнему. С двумя другими детьми было все гораздо проще. Но и тут судьба сдала ему плохие карты. Следующие три дня шел проливной дождь. Не короткий ливень, не нудные, но мелкие капли, а настоящие потоки воды. Разверзлись хляби небесные.

В течение первого дождливого дня Лидия и Теодор ссорились, спорили, ныли, щипали друг друга до тех пор, пока Хэнк не пригрозил им, что если они не перестанут, то он заставит их съесть по пять устриц.

Теодор хныкал, ерзал, не мог усидеть на месте, в полдень он разнылся окончательно. Сначала он хотел идти на рыбалку. Хэнк объяснил ему, что нельзя ловить рыбу во время бури. Тогда он придумал, что нужно искупаться, научиться плавать, и никак не мог понять, почему и этого нельзя, ведь так и так вымочишься.

Весь остаток дня он ныл потому, что ему нечем было заняться. Ныл потому, что Лидия не давала ему гладить Опровержение. Ныл потому, что Хэнк не играл с ним в покер. Ныл потому, что Хэнк не разрешал выпустить Мадди из бутылки. Ныл потому, что Хэнк позволил ему поиграть на гармонике только десять минут – на девять минут дольше, чем можно было вытерпеть, по подсчетам Хэнка, хотя он вообще уже перестал что-либо соображать за этот нескончаемый день.

Началось второе дождливое утро. С тоской глядя на улицу и вздыхая, Теодор произнес, видимо, представляя себя на сцене:

– Я хочу...

Но он не успел договорить – так быстро подскочил к нему Хэнк и закрыл ему рот рукой. Спустя десять минут Хэнк сдался и разрешил детям выпустить Мадди, что принесло ему огромное облегчение. Джинн читал ребятам книгу о покорении Дикого Запада. Теодор и Лидия сидели перед ним, скрестив ноги и широко распахнув глаза и уши.