Столкнувшись, они покатились вниз, хватая и колотя друг друга, пока не остановились внизу, со всех сторон окруженные мягким покровом папоротника.

Голова у Таунсенда закружилась, и он сильно потряс ею, чтобы прийти в себя. Парень дернулся под ним, и он схватил его за руку своими стальными пальцами и навалился на него всем весом. Прижатый к земле, парень пытался глотнуть воздуха. Шляпа свалилась с его головы, и когда он приподнял голову, Таунсенд изумленно уставился на спутанные густые волосы… очень длинные… немного приподнятые вверх и сколотые шпильками.

Таунсенд вздрогнул от растерянности, приподнялся на одной руке и перевернул парня на спину. Тот перестал сопротивляться и вдруг резко выкинул вперед руки с нацеленными на лицо Таунсенда ногтями.

— Ну нет, подлец! — Майор схватил кисти рук в тот момент, когда они едва не коснулись его, с силой развел в стороны и прижал к земле.

Он обнаружил, что смотрит в огромные зеленые глаза с золотистыми искорками, сверкавшие злостью на покрасневшем от злости лице. Стараясь овладеть собой, Таунсенд вспомнил свои последние впечатления и перевел взгляд ниже, на извивающееся под ним тело. Увидев разорванную впереди рубашку противника, он замер. В его памяти промелькнуло еще одно воспоминание — как взлетел этот вырванный клок ткани, когда она выбиралась из-под того неуклюжего грубияна.

Так вот что тогда привлекло его внимание — промелькнувшее видение светлой круглой груди.

Она девушка! Осознание этого факта пронзило его, как молния, и взгляд его сосредоточился на нежной гладкой коже, видневшейся сквозь разорванную ткань рубашки.

— Отпустите меня, — задыхаясь, потребовала девушка. Затем стала отчаянно извиваться, касаясь нависшего над ней тела Гарнера Таунсенда. Ткань рубашки зацепилась за его золотую пуговицу и соскользнула, обнажив напряженный розовый бутон соска на гладкой круглой груди. Увидев, как глаза Таунсенда широко распахнулись, девушка снова стала вырываться.

— Не прикасайтесь ко мне!

Но в воображении он уже касался ее… повсюду. Возбужденный, он вдруг ощутил ее всю: силу вырывавшихся из его рук кистей, низковатый тембр голоса, тонкий изгиб талии. Внезапно девушка замерла под ним, и он оторвал горящий взор от ее обнаженной груди и перевел его на тонкую изящную шею, затем на раскрасневшееся лицо, окруженное спутанной массой светло-каштановых волос.

— Кто вы такая? — охрипшим голосом проговорил Таунсенд. Ожидая ее ответа, он посмотрел на ее рот. Губы девушки были полными, верхняя твердо очерчена и немного вздернута, а нижняя описывала большую полную дугу. Подчиняясь неосознанному инстинкту, он нагнул к ним голову, но вовремя опомнился и остановился.

— Дайте мне встать! — приказала девушка.

— Нет, пока вы не ответите на мои вопросы. — Он отдернул голову подальше, чтобы не чувствовать соблазнительного запаха. — Кто вы такая и какого черта делаете здесь, в лесу… — Таунсенд холодным взглядом указал на ее порванную рубашку, — в таком виде?

Девушка только упрямо стиснула губы.

— Вышли порезвиться? — ядовито подсказал он, но вдруг сам возбудился от собственной насмешки и с ужасом почувствовал прижатое к себе мягкое тело.

— Нет. — Взгляд ее мерцающих глаз был прикован к золотому эполету на кителе.

— Говорите! — приказал Таунсенд, сжимая ей запястья.

— Если бы вы не появились, он бы… — Девушка оборвала фразу на полуслове и сильно закусила нижнюю губу.

Боль от давно забытого сдерживаемого возбуждения теперь угнездилась у Таунсенда в пояснице. Вид этой прикушенной губы, соблазнительной и полной, вызвал в нем неожиданную жажду. Сейчас он думал только о том, как было бы здорово, если бы она приоткрыла губы, чтобы он мог испробовать вкус этих нежных полосок плоти, залечить эту розовую трещинку своим языком. После бешеного бега он весь горел под своим мундиром, и капли пота стекали по его шее и между лопатками.

Вдруг все его тело восстало против жестоких ограничений самодисциплины. Бурное желание и понимание возможных последствий сошлись в смертельной схватке, и победила его пылкая жажда. Сейчас он осознавал лишь тяжелые удары крови у себя в голове и нестерпимое стремление погасить охвативший его жар в соприкосновении с этой мягкой податливой плотью. Все раздражение, усталость и страдания, накопившиеся за эти недели, стремились к освобождению. И Таунсенд нагнул к девушке голову.

В тот момент, когда он коснулся ее губ своими, она внезапно словно ожила и стала бешено сопротивляться. Он инстинктивно следовал за ее движениями, и в конце концов, придавленная его большим телом, девушка устала бороться и затихла. И тогда он слегка приподнялся и овладел восхитительной упругостью и острой сладостью ее рта. Повернув голову, чтобы было удобнее, он ласкал эти плотно стиснутые губы, уговаривал их ответить на его поцелуй.

Губы девушки стали мягче, тогда как сама она лежала под ним напряженная и настороженная. Кончиком языка он стал поглаживать влажную душистую бархатистость ее губ, нежно обводя их внутренний контур. Волна за волной возникали и пронизывали Гарнера ослепляющие ощущения, подготавливая его тело к мощнейшему взрыву.

Он рискнул высвободить одну руку, положил ее на затылок девушки, пробежал пальцами по ее ушку, по влажной от пота коже, коснулся удивительно мягких рыжеватых волос. Он коснулся языком кончика ее языка и почувствовал, как она вздрогнула, и тут же напряг мускулы, ожидая ее сопротивления, но вскоре она расслабилась, приняв его поглаживания, затем неуверенно ответила ему. Ее движения были робкими и неопытными, и когда он оторвался от нее, у нее даже дыхание замерло.

Ее густые ресницы распахнулись, открыв с изумлением и в упор смотревшие на него зеленоватые глаза. Лицо ее, прежде раскрасневшееся от ярости, стало нежным и томным.

— Кто вы? — прошептал Гарнер, касаясь ее губ, а потом снова прильнул к ним с какой-то невыразимой и отчаянной нежностью.

Приподняв лицо, девушка неумело ответила ему, и, обрадованный ее реакцией, он еще раз прочувствованно поцеловал ее.

Уитни Дэниелс впервые в жизни испытывала подобные ощущения, она даже вообразить не могла, что прикосновения мужских губ и языка могут вызвать такое сладостное и томительное чувство. Его рука, до этого ласкавшая ее лицо, стала нежно поглаживать ее грудь, и, когда она коснулась сосков, Уитни с удивлением почувствовала, что они вдруг напряглись и затвердели. Казалось, в ответ на эту поражающую своей интимностью ласку именно в них сконцентрировались ее самые интенсивные ощущения.

— Впрочем, не важно, кто вы, — сквозь сумбур чувств донесся до нее его голос. — Так даже лучше.

Его слова проникали в ее мозг, и она беззаботно отдавалась очарованию низкого волнующего голоса, не улавливая их смысла. Он успокоился, расслабился и откинулся назад, опершись на колени, возвышаясь над нею своим крупным телом.

Вместо тепла его обнаженной груди и пылающего лица Уитни коснулся холодный осенний ветер, и вместе с ним пришло отрезвление. Она вдруг с удивлением и испугом увидела синий китель с золотыми пуговицами и эполетами. Это солдат! Солдат федерации! Мысли вихрем проносились у нее в голове, тогда как он стал расстегивать одну за другой эти блестящие пуговицы на кителе.

— Скоро, барышня, я узнаю о вас все, что нужно, — глухо пробормотал Гарнер Таунсенд, подрагивая от желания. Расстегнув последнюю пуговицу, он ухватился за полы кителя и начал его стаскивать. Когда китель сполз к локтям, девушка оперлась на руки, медленно вытащила ногу из-под его расставленных колен… и в следующий момент нанесла удар…

О Господи! Словно мул лягнул его своим проклятым копытом!

У Гарнера вырвался протяжный стон.

Все в нем словно остановилось — дыхание, ощущения, ток крови… Он дико вздрагивал от пронизывающей боли в мошонке, обхватив себя и раскачиваясь из стороны в сторону. Тем временем, настороженно следя за ним, девушка выбралась из-под него. Он протянул руку, пытаясь ее схватить, но она попятилась, затем круто повернулась и умчалась прочь.

От досады Таунсенд заскрипел зубами и, закрыв глаза, опустился на землю, ожидая, когда утихнет эта невыносимая боль. Проклятая девчонка! Точно знает, куда бить. Черт побери, она могла искалечить его на всю жизнь!

Но вскоре сердце возобновило свои толчки, снова стала циркулировать кровь в венах, и постепенно исчезли белые пятна перед глазами. Гарнер глубоко вздохнул и скрипнул зубами, наконец он полностью овладел собой и сел, хотя боль все еще была очень сильной.

Ф-фу! Слава Богу, он выжил и не рассыпался на части, как показалось ему в какой-то момент. И нужно надеяться, что его здоровью не нанесен непоправимый ущерб. Но ему потребуется невероятное самообладание и стойкость, чтобы забраться на лошадь, когда он вернется к… своим людям… Господи, он совершенно забыл о них, забыл о своем проклятом задании! Стоило ему кинуть только один взгляд на округлую грудь, и его вечно готовая плоть восстала, так что он забыл о времени, о долге и даже о своем имени. Черт побери… и это здесь, в проклятой глуши!

От жгучего стыда и унижения у Гарнера загорелись лицо, шея и даже уши. С трудом встав на ноги, он пошатнулся, глубоко вздохнул и побрел в обратную сторону, благодаря Бога за то, что еще способен определить нужное направление. По крайней мере он здесь не заблудится.

Каждое движение доставляло боль его телу и гордости. Он старался уменьшить физические страдания, шагая как можно шире. Но для его уязвленного самолюбия облегчения не было. С каждым мучительным шагом в нем все больше распалялась ярость, подогревая его решимость выжать из своего ничтожного положения хоть какую-нибудь выгоду, а может, и отомстить. Он перевернет вверх дном это логово предателей-плебеев, задаст им хорошую взбучку и отыщет проклятую девчонку, которая лягается, как мул. Скоро она пожалеет, что осмелилась вести себя так с Гарнером Таунсендом.

К тому времени когда Гарнер перевалил хребет и остановился передохнуть, он был совершенно измучен, полы расстегнутого кителя хлопали под ветром, а на испачканные зеленью травы штаны налипли листья и ветки. Он увидел внизу Бенсона и Лексоулта, сидевших на том же месте, где он их оставил, а рядом с ними связанного парня, которого они стащили с девчонки. «Господи! — мысленно проворчал он. — Вместо того чтобы бить этого беднягу, ему стоило бы по-товарищески пожать руку! Ведь ему тоже грозил этот дикий удар ногой».