Он не помнил, как вернулся в столовую, сел на стул и постелил на колени салфетку. Он помнил только, что есть что-то, чего ни в коем случае нельзя говорить при Элис. И при Агнете. Он посмотрел на Финча и понял, что его боль будет не менее сильной, хоть и другой. Пока никто не спрашивал, ему не обязательно было ничего говорить, а пока он этого не сказал, это не обязательно было правдой.

– Стивен? – с внезапной тревогой спросил Финч.

Тот плакал. Стивен не помнил, чтобы плакал раньше, в Риме, когда на другом конце провода дрожал голос его матери; или вслед отцу, ожидая, пока мимо него пройдет нескончаемая процессия желающих попрощаться. Он не помнил даже, чтобы плакал на похоронах, когда стоял под дождем и его лицо уже было окаменевшим и мокрым. Но ему так и не пришлось ничего говорить Финчу, который настолько хорошо его знал, что сразу, без единого слова понял, что случилось.

Все, что было после, – решения, планы, телефонные звонки, споры – слилось в мелькание одной снежной пурги. Информация оседала вокруг него сугробами, и он ждал, пока ему укажут направление и ткнут в спину. Иди туда, сделай то, упакуй это. Финч узнал у миссис Блэнкеншип подробности: Томас вроде поправлялся, он увидел фотографии, которые прислал Стивен, и ему как будто стало лучше. Но когда чуть позднее миссис Блэнкеншип принесла ему завтрак, у него был жар и лицо посерело. Она позвонила доктору, а потом, по совету сиделки, вызвала скорую. Он умер, сжимая в руке фотографии.

– Я подвел его, – сказал Стивен Финчу, пока они ждали Элис и Агнету, поехавших домой за вещами.

– Стивен, ты дал ему возможность воссоединиться с семьей, пусть и на расстоянии, – Финч осторожно подбирал слова и говорил медленно, как будто с ребенком. – Он был очень болен. Отказ печени среди прочего, как сказал врач. Он уже не мог поправиться. Ты же это понимаешь, верно? – голос Финча обволакивал его облаком утешения. – Если можешь, помоги Агнете. Постарайся помнить, что она так и не увидела отца. Ни разу.

Финч больше часа провисел на телефоне, пытаясь раздобыть для них два билета до Нью-Йорка, но накануне праздника все было забронировано. Оставались только окольные маршруты, подразумевавшие долгие часы в воздухе и на земле. Было решено, что они воспользуются уже зарезервированными билетами и на пару дней вернутся в Теннесси с Элис и Агнетой, а потом все вместе отправятся в Нью-Йорк.

– Мне нужно сначала заехать домой, – сказала Элис, и Стивен заметил, что она произнесла слово «дом» немного неуверенно, как будто примеряла его к себе. – Увидеть Финея.

Точно так же она могла бы сказать: «Мне нужен воздух».

Элис переживала сильнее, чем ожидал Стивен, учитывая, что она не видела Томаса тридцать пять лет. Он полагал, что дело в переизбытке сюрпризов, которые разом выпрыгнули на нее как черт из табакерки, когда она этого не ожидала. Они жались друг к другу в очередях и залах ожидания и сидели рядом в самолете, четыре мертвенно-бледных, угрюмых человека. Периодически плакали, но редко в одно и то же время или по одной и той же причине.

Финей встретил их в Мемфисе.

– За руль должны сесть вы, – проговорил Стивен охрипшим от кондиционированного воздуха голосом.

– Стивен, это моя машина, – сказал Финей.

– Верно. Только не давайте ключи Финчу. Он – маньяк за рулем.

– Садись назад, Стивен.

В поездках с Финчем за ним, по крайней мере, оставалось переднее сиденье. Теперь же приходилось ютиться на заднем с Агнетой и Финчем, причем профессор сидел посередине, потому что у него были самые короткие ноги. По дороге до Ориона Стивен то проваливался в сон, то резко просыпался, не понимая, где находится. Впереди Элис сидела так близко к Финею, что в сумерках Стивену трудно было определить, где заканчивается он, и начинается она. Стивен понимал, что скоро опять останется один. После похорон Элис и Финей уедут в Теннесси, а Агнета рано или поздно вернется в Санта-Фе. Финч, несомненно, погрязнет в хлопотах о внуке и преподавании. Профессор храпел во сне, его голова скатилась набок. Кто будет присматривать за ним, когда все это кончится? Не Лидия – у них с Кельвином скоро появятся иные заботы. Стивен выпутался из пальто и подложил его под шею Финчу. Кто будет предостерегать его от опасного вождения? Кто поймет его сомнительные и в конечном счете ошибочные аргументы в пользу важности американского регионализма? С последней панелью или без нее, в чуть больший кабинет или в ту же сырую комнатушку – Стивен единственный возвращался к прежней жизни. Байбера не стало, а то, чего Стивен больше всего стремился достичь – вернуть обе панели, – ускользало у него из рук.

В Орионе он ввалился в парадную дверь дома, который видел второй раз в жизни, радуясь хоть чему-то знакомому: голосу Сейси, запаху ее стряпни, теплому, ароматному воздуху кухни. А еще Фрэнки, который, осторожно обняв Элис, ошарашил Стивена тем, что обхватил его за колени, не давая сдвинуться с места.

– Глаз почти зажил, – констатировал Фрэнки.

Сколько по детским меркам прошло с тех пор, как он был здесь в прошлый раз? По взрослым это казалось вечностью. Сейси хлопотала, радуясь, что дом полон людей, которым она нужна, ртов, которые необходимо кормить, одежды, которую пора стирать, и комнат, которые следует распределить. Она никогда не знала Томаса, и единственной связью с ним для нее была Агнета, над которой она вилась, как над давно потерянной и наконец найденной любимой куклой, приглаживая ее волосы и ощупывая ткань ее пальто, щелкая языком и качая головой.

Нетвердым шагом зайдя в гостиную следующим утром, Стивен окинул взглядом комнату и собравшуюся там компанию. Агнета сидела на полу рядом с Фрэнки, наблюдая, как мальчик марширует по ее голени деревянной ящерицей-рогаткой. Элис не спускала глаз с лица Агнеты, но не отходила от Финея, водя пальцами по венам на тыльной стороне его ладони. Сейси топталась между кухней и гостиной, раздавая всем чашки с кофе и тарелки, которые почти нельзя было разглядеть в облаках хлебного пудинга, «амброзии»[60] с мараскиновой вишней – ее веселый красный цвет резал глаз – и розовых ломтиков ветчины. А Финч, несмотря на подавленный вид, тарахтел клавишами ноутбука, время от времени искоса поглядывая на Стивена. «Наверняка заказывает полное собрание “Погладь кролика”[61]», – подумал Стивен.

Повсюду были разбросаны чемоданы, как будто их катапультировали из самолета прямо в дом, а по углам прятались коробки с бумагами. Когда Стивен спросил о них, ему ответил Финей.

– Бумаги Натали. В какой-то момент Элис и Агнете может понадобиться их разобрать. Сейси принесла их сверху.

– То есть с чердака?

– Господи, нет, – сказала Сейси. – Из комнат мисс Натали на втором этаже. На чердак никто никогда не поднимается. Ступеньки такие крутые, что на них только убиться можно.

На чердак никто никогда не поднимается.

Стивен вскочил с дивана, выбежал в прихожую и начал подниматься по лестнице. Пройдя треть, он повернул назад и налетел на Агнету, которая бежала следом за ним.

– Можешь захватить мой портфель? – попросил он. – Он у подножья лестницы, вместе с остальными сумками.

Стивен помчался на второй этаж, а оттуда на чердак, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Ручка не поддавалась, и он всем весом навалился на распухшую дверь. К его ликованию та поддалась и распахнулась.

Агнета стояла у него за спиной – он чувствовал ее дыхание на плече. Стивен обвел комнату взглядом и уже в следующую секунду увидел его – большой упаковочный ящик, приставленный к стене в углу. Его загораживали сундук, коробки со свитерами, впитавшими запах нафталиновых шариков и пакетиков с лавандой, и бумажные пакеты с журналами: «Искусство в Америке», «Новости искусства», «Искусство и антиквариат». На загнутых страницах каждого издания говорилось о Томасе Байбере.

– Кто-то был фанатом, – сказал Стивен, быстро пролистывая верхние журналы. Пыль поднималась со старых страниц и забивала ноздри, заставляя чихать. – Помоги мне передвинуть их.

– Чье все это? – спросила Агнета. – Мамино?

– Не думаю. Сомневаюсь, что она вообще знала об этом. Похоже, коллекционером была Натали.

Стивен показал на пожелтевший ярлык с адресом на обложке одного из журналов. Он ногой растолкал одежду и пакеты с журналами, а потом они с Агнетой взяли сундук с двух сторон и передвинули его к центру чердака. У стены остался только ящик, края которого заросли паутиной и трупами мелких насекомых.

– Стивен, мы должны спросить у Элис, прежде чем действовать дальше. Все эти вещи принадлежат ей или Натали. Возможно, она захочет присутствовать, когда их будут вскрывать.

Стивен пытался контролировать пульс, дыхание. Волоски на его руках стояли дыбом, горло царапало что-то, что никак не получалось проглотить. Во рту так пересохло, что он еле произнес необходимые слова:

– На долю Элис выпало столько испытаний. Не лучше ли будет узнать, что внутри, прежде чем тащить ящик на первый этаж? Если это не картина, мы скажем, что ее здесь нет. Не будем лишний раз ее разочаровывать.

– О, но у меня-то полный порядок, – с сарказмом отозвалась Агнета. Она потирала руки, и Стивен видел, что она волнуется не меньше его. – Интересно, тебе хоть кто-нибудь верит, когда ты такое говоришь? Разочарован будешь ты, Стивен, а не моя мама.

– Агнета, пожалуйста.

Она поколебалась и кивнула.

– Ладно. У тебя есть что-нибудь, чем…

Стивен открыл портфель и уже постукивал по ладони небольшим лапчатым ломиком. Он вставил его в щель, где рама ящика встречалась с верхней доской, и стал давить на ручку, пока гвозди со скрипом не выскочили из дерева и верх ящика не отошел от передней планки. Стивен махнул Агнете, чтобы она помогла, и вдвоем они перетащили ящик в центр комнаты, уложив его плашмя. Протянув ломик Агнете, Стивен встал на колени и сунул руки внутрь.

– Что бы тут ни было, его упаковали на совесть.

Агнета смотрела в нижний угол ящика, на почтовый ярлык.