Элис должно было исполниться двадцать три, когда она родила. Сестры Кесслер к тому времени остались одни, без особых средств. Как она могла вырастить ребенка? Чем зарабатывала на жизнь? Стивен раскопал в Интернете записи о том, что в 1972 году, не успев толком взяться за магистерскую работу, Элис бросила университет. Причин ее внезапного ухода он не нашел, но Финч догадывался, что даже в начале семидесятых частный римско-католический университет, в котором она училась, лишил бы стипендии незамужнюю мать, каким бы умом она ни блистала.

И все же в свои двадцать три Элис наверняка была молодой и сильной. Степень бакалавра давала ей большое преимущество при поиске работы. Не самая сладкая жизнь, но на свете полно матерей-одиночек, которые находят способы справляться. Это если выпадала «решка». «Орел» же был зеркальным отражением жизни, которую вел теперь Томас, – неряшливые, сырые комнаты и царящая в них нищета, метания в поисках ответа на вопрос: на что потратить последние доллары – на продукты или на отопление. Впрочем, невзирая на тот факт, что они никогда не встречались, Финч считал Элис ответственной и изобретательной. Если ребенок рос здоровым, старшая сестра хоть немного помогала, а удача изредка улыбалась, в конечном итоге все должно было сложиться хорошо для каждого из участников этой истории. Кроме Томаса.

Финч набросал пару строк – в основном вопросов – в блокноте, который носил в кармане пиджака, и для надежности спрятал обе фотографии в их конверты, представляя реакцию Стивена, когда тот их увидит. Рисуя себе выражение его лица, Финч чувствовал огромное удовлетворение. Старый пес таки может показать пару фокусов. Перспектива ужина со Стивеном внезапно показалась ему куда приятнее.


К субботе Финч накрутил себя до предела. Накануне строго-настрого запретил Стивену обсуждать за общим столом что-либо связанное с картинами, а теперь поймал себя на том, что перед выходом к Лидии набирает номер молодого человека. Просто предупредить Стивена о существовании снимков, рассуждал он, вовсе не то же самое, что показывать их ему под перемену блюд, передавая конверты под столом. Но трубку на том конце не брали, отзывался только автоответчик: «Это я. Стивен. Говорите после сигнала». Стивен как-то объяснял, что слово «после» сказано с надрывом, потому что его раздражает, когда люди говорят «при сигнале», тем самым предлагая звонящему угадать, когда пискнет автоответчик, и начать говорить именно в этот момент.

Финч услышал праздничную музыку еще на крыльце, но когда Лидия открыла дверь и пригласила его в дом, ее лицо было бледным и вытянутым.

– Что случилось? – спросил Финч, но она только покачала головой и отмахнулась от него, нервно поглядывая в сторону гостиной. Он услышал веселый смех, звонкий, как переливы маленького колокольчика, потом разговор на приглушенных тонах.

– Стивен уже здесь? Я опоздал? Боже правый, он кого-то с собой привел?

– Нет, – сказала Лидия, избегая смотреть ему в глаза. – Все нормально. Позволь, я возьму твой шарф.

– Лидия?

– Иди. Я буду через минуту.

Финч вошел в гостиную и обнаружил, что его зять наливает вино незнакомой женщине, одежда которой представляла собой разнообразные вариации на тему одного тона – бежевого, а голова была окружена застывшим вихрем платиновых волос.

– Папа! – воскликнул Кевин. В его энтузиазме Финчу почудилась нотка нервозности. – Познакомься с моей коллегой. Это Мередит Рипли. Она возглавляет КСО в «Бромтон Фармасьютикалс».

– КСО?

Женщина протянула руку:

– Как много в наши дни сокращений. Мне редко удается расшифровать, что они означают. Корпоративная социальная ответственность. Я работаю в фонде Бромтона, руковожу некоторыми из благотворительных инициатив.

– Как мило. Должно быть, эта работа… приносит вам большое удовлетворение.

Финч потерял почву под ногами. Что эта женщина здесь делает? И где Лидия?

– О, это точно.

Наступило неловкое молчание, во время которого Финч явственно слышал каждый удар сердца, каждый глоток и каждый вздох находящихся в комнате.

– Я подумал, что вам с Мередит полезно будет познакомиться. От нас с Лидией так мало толку, когда речь заходит об искусстве, а Мередит как раз ищет новые пути для программы «Искусство в школе», которую проводит фонд. Я решил, что ты можешь подсказать ей пару идей.

Финч снова окинул женщину взглядом, на сей раз оценив ее возраст – однозначно старше Кевина, но явно младше его самого, – отсутствие кольца на руке и несколько смущенный вид. От нас с Лидией так мало толку. Как же туго он стал соображать. Неудивительно, что Лидия расстроена. Вероятно, она предвидела его реакцию.

Он многозначительно глянул на Кевина и прочистил горло.

– С удовольствием, – сказал он. – Я знаю аспиранта, который ищет внешний проект. Похоже, он вам прекрасно подойдет.

Так. С этим разобрались. О море свободного времени, которое у него появится, если его все-таки отправят в отпуск, лучше помолчать. Мередит Рипли чуть отпрянула от него, ее улыбка сделалась напряженной, и Финч почувствовал укол вины, но потом понял, что после секундного колебания она тоже немного расслабилась. Кевин под явно надуманным предлогом ретировался на кухню, оставив Финча наедине с Мередит.

– Кевин не предупредил, что позвал меня, верно?

Она не собиралась ходить вокруг да около.

Финч оценил это и пожалел, что, быть может, заставил ее чувствовать себя неловко.

– Это не имеет значения. Я всегда рад познакомиться с коллегой зятя.

Поздно было проявлять галантность, но так его хотя бы не упрекнут в дурных манерах.

– У меня есть теория по поводу супругов, профессор Финч, ведь я сама долго прожила в браке. Они по природе своей ненавидят вакуум. Уверена, ваш зять действовал из лучших побуждений. Не будьте к нему слишком суровы.

Теперь ее улыбка стала теплее, искреннее, а когда она упомянула, что была замужем, в ее голосе послышались игривые нотки.

– Думаю, я еще не привык считать себя холостяком, – отозвался Финч.

– Прошло чуть больше года с тех пор, как вы потеряли жену?

Интересно, что еще из его досье Кевин посчитал нужным обнародовать?

– Я по-прежнему чувствую себя очень женатым. Сомневаюсь, что это когда-нибудь изменится.

– Мой муж умер три года назад. Я все жду, что станет легче. Бывают дни, когда я вспоминаю о нем всего несколько раз, обычно, когда занимаюсь никак не связанными с ним вещами. Выношу мусор, нюхаю молоко, чтобы определить, не скисло ли оно… Почему именно тогда, спрашивается? А бывают другие дни, когда мне не хочется вставать с постели. Простите, вам, наверное, неловко. Просто приятно поговорить с человеком, который не отделывается стандартными фразами. Время лечит. Вам повезло, что вы прожили вместе столько счастливых лет. Но вы-то, полагаю, меня понимаете, хотя мы совершенно не знаем друг друга.

– Все в порядке. Мне тоже приходилось выслушивать подобные соболезнования. Вы долго прожили в браке?

Ее глаза загорелись, и Финч проклял себя за то, что спросил.

– Тридцать лет. Поженились сразу после колледжа. Он был пианистом в симфоническом оркестре. Сделал мне предложение в оркестровой яме пустого театра.

Финч ничего не сказал, только кивнул. Ее муж был романтиком. Сам он предложил Клэр выйти за него замуж, стоя перед ее любимой картиной в Метрополитен-музее – «Умирающим летом» Гарри Уилсона Уотроса. Он всегда считал, что это предпочтение много о ней говорило. Клэр тянуло к работе, которая была такой спокойной на поверхности, но, если копнуть глубже – полной тоски. «Скажи, почему она тебе нравится», – попросил он, и Клэр ответила без запинки, словно сама часто задумывалась об этом: «В ней есть что-то волшебно меланхоличное – вишни в бокале, стрекозы в воздухе. Такая милая девушка, но такая одинокая. Эта картина напоминает мне, что бывают времена для печали, но их не нужно искать и слишком часто находить». Именно в эту минуту Финч по-настоящему влюбился в нее, и все в нем раскрылось так, как он не чаял возможным.

Мередит Рипли водила указательным пальцем по кромке бокала. Она выглядела почти жалкой, и Финчу подумалось, не уготована ли ему такая же участь: праздники станут диаметральной противоположностью тому, чем они были раньше, будние дни так набрякнут одиночеством, что он будет лежать в постели, не в силах пошевелиться.

– Если вам когда-нибудь захочется поговорить о муже с другом за чашечкой кофе, – сказал он, – я приложу все силы, чтобы не скатиться до пустой болтовни.

– Вы очень добры. Подозреваю, вы бы сказали это, даже если бы на самом деле так не думали.

– Уверяю, вы ошибаетесь. Меня еще никто не обвинял в излишней доброте.


Финч поймал Лидию на кухне, где она пряталась, но прежде чем он успел что-либо сказать, она бросилась ему на шею:

– Это была не моя идея.

– Рад слышать. Если я провожу здесь слишком много времени…

– Конечно, нет. Просто Кевин подумал после нашего ужасного Дня благодарения… Мы с тобой казались такими потерянными без нее. Зачем я согласилась?

– Лидия, твоя мать была любовью всей моей жизни. Не каждому такое выпадает. А мне выпало. Да, мне ее не хватает, но лучше я буду скучать по ней в одиночестве, чем жить с кем-то и делать вид, что я по ней не скучаю. Эта нелепица похожа на правду?

– Да.

– Хорошо. Тогда, пожалуйста, постарайся отговорить Кевина от дальнейших попыток сводничества.

Лидия кивнула, но Финчу показалось, что она по-прежнему выглядит взволнованной и расстроенной. Стивен опаздывал, и он надеялся, что дочка переживает не из‑за него. В ожидании все четверо ковыряли закуски, а Финч, утомленный попытками вести светскую беседу и изображать интерес, пил слишком много вина. Когда Мередит начала отрывать кусочки от коктейльной салфетки, Кевин убедил жену, что пора приступать к ужину. Где пропадает чертов Стивен? Горящие свечи делали поверхность обеденного стола похожей на длинную полосу темной воды. И хотя все они сидели в одной комнате, Финч ощущал себя на трудно преодолимом расстоянии от тех, кого любит.