А две недели назад она просто упала, шагая из одной части гостиной в другую, как будто ковер развил страшную силу гравитации и рванул ее вниз. Ваза с лиатрисами, синей лобелией и колокольчиками, срезанными в заросших углах их сада, выскользнула из ее пальцев, будто ее намазали маслом, и с глухим стуком приземлилась на восточный ковер, оставив на шерсти пятно воды (Элис клялась, что до сих пор видит его очертания). Элис обнаружила, что ее ноги куда лучше приспособлены к быстрому движению, чем она думала. Сидя на полу рядом с Натали, встревоженная недоуменным выражением ее лица, Элис взяла сестру за руку, в кои-то веки забыв позавидовать ее силе. Пальцы Натали сомкнулись на ее запястье, как когти хищной птицы.

– Прости, – задыхаясь, проговорила старшая сестра.

Элис наклонилась ниже, приникнув ухом к губам Натали.

– Все в порядке, – сказала она.

– Нет. Прости.

* * *

– У нее скрутились пальцы?

– В смысле, как у меня?

Элис выставила вперед руку и окинула ее резким, оценивающим взглядом.

– Не-а. Вы же еще можете шевелить пальцами, праильна?

– В удачные дни – да.

– Кузен говорил мне, что когда люди умирают, если они не хотят уходить, у них скручиваются пальцы, как будто они цепляются за жизнь изо всех земных сил. Будто они скребутся, чтобы их оставили, где они есть.

– У твоего кузена воображение еще богаче, чем у тебя, Фрэнки, а в такое почти невозможно поверить.


Элис отцепила руку Натали от своего запястья, чтобы прощупать пульс, но, не расслышав его, снова ухватилась за ладонь сестры. «Нет, – прошептала она. – Не уходи так рано». Но тут пальцы Натали, те самые пальцы, которые Элис знала всю жизнь, – длинные и тонкие, с ногтями правильной формы, не слишком короткими и не слишком длинными, накрашенными чуть потускневшим лаком, – расслабились. Распорядитель похорон два дня не унимался, пока она не сдалась и не взяла у него бутылочку лака для ногтей, жуткой жидкости, оттенок которой назывался «Пинки Дудл Денди».

– Мисс Натали хотела бы, чтобы ее ногти выглядели хорошо, – брюзжал он.

– Выберите что-нибудь, Альберт. Оставляю это на ваше усмотрение.

– Нет, это неправильно. Она не из моей родни. Это дело семейное.

– Альберт, я уже выбрала платье и туфли, ожерелье и сережки, которые, по вашим словам, ей необходимы. Перестаньте, пожалуйста, беспокоить меня по таким пустякам.

– Она бы не сочла это пустяком, – отрезал распорядитель.

В этом он был прав. Это было бы важно для Натали, и он знал об этом. Весь город знал. Орион, таинственный выбор Натали после бегства из Коннектикута, был как раз из тех мест, где после потери любимого человека главной заботой считают выбор наряда для покойника. Натали забросила их в город, где хорошая сплетня ценилась не ниже благопристойности, туда, где многострадальную старшую сестру приняли как заблудшую овцу, несмотря на ее северность, а от Элис решили держаться подальше, не зная, чего она больше заслуживает – подозрительности или повышенной заботы. Все, кроме Фрэнки и Финея.

По настоянию Альберта «выбрать что-нибудь миленькое для мисс Натали» Сейси высыпала Элис на колени гору лаков для ногтей, миниатюрных полупустых бутылочек с гладкими черными колпачками. Элис не пользовалась ими, когда у нее была такая возможность, и не смогла бы открыть теперь, даже если бы захотела. Они были ей чужды, как валюта какого-нибудь тропического острова: солнечные кораллы и тягучая на вид мята, розовые ластики и тафта цвета слоновой кости, а еще крикливая фуксия, навевавшая мысли об экзотических птицах, которых она никогда не могла представить во всем блеске их пафосного оперения… Элис была предельно далека от мысли предпринимать что-либо, чтобы привлечь внимание к своим рукам, к своим пальцам. Ирония ситуации вызвала у нее мрачный смешок, который перешел в меланхоличный плач.

Выберите что-нибудь миленькое. Миленькое. Слово застряло у нее в горле. Чужие слоги, попавшие не на тот язык. Это было слово, которое Элис давным‑давно вычеркнула из лексикона. Для себя она использовала эпитеты с более жесткими нотками: пугающе умная, упертая, сдержанная, целеустремленная.

Раньше всегда была Натали, с которой она воевала и которой показывала свои самые острые зубы. Натали заставляла ее вырывать с боем каждую крупицу жизни, до которой она еще могла дотянуться. Решимость противостоять сестре была сильной мотивацией, помогавшей прожить день. Теперь, когда Натали не стало, Элис чувствовала, что на месте сестры обживается что-то другое – тесные объятия поражения, того самого, которое всегда дожидается своей очереди.

– Финей говорит, что мы должны поужинать с вами сегодня вечером, – сказал Фрэнки, вернув ее к реальности своим кряхтящим голосом.

– Не знала, что правила хорошего тона позволяют набиваться в гости на ужин.

– Финей говорит, что вам не помешает компания. Что вам сейчас лучше не оставаться одной, мисс Элис, – он округлил глаза. – Вам страшно?

– Страшно? Чего мне бояться?

Фрэнки понизил голос, и хотя Элис знала, что его ответ не будет стоить ее боли, она наклонила голову, чтобы лучше его расслышать.

– Духов.

– Духов? То есть привидений? Фрэнки, что за чушь ты несешь?

Мальчик смотрел на ее ступни.

– Мисс Натали.

Захотелось бы Натали преследовать ее после смерти? Духи умерших преследуют живых, только если между ними остается какая-то недосказанность. Преследовать, травить. Эти слова кувыркались в ее мозгу, точно акробаты на качелях. Нет, решила она. Привидений и без того хватает на весь дом, на все его комнаты. Для нового не найдется места.

– Скажи Финею, что если Сейси не против, то да, думаю, будет мило, если вы с ним зайдете на ужин.

– Сейси не обязательно готовить. Мы принесем еду.

– Если только твой дядя вдруг не сделался шеф-поваром, сомневаюсь, что такого ужина стоит ждать с нетерпением. А вот по поводу компании, не знаю, как можно отказаться от такого предложения. Верно, Сейси?

Экономка хмыкнула и поправила складки на юбке.

– Не знаю, не знаю. Чтобы кто-то другой готовил на моей кухне… У меня с руками все в порядке.

– Вас мы тоже приглашаем, Сейси, – пискнул Фрэнки. – Забыл сказать.

– Если мисс Натали не стало, это еще не значит, что можно перевернуть дом вверх дном. Моя работа никуда не делась.

«Но долго ли так будет?» – мелькнуло в голове у Элис. Вчера был неподходящий день, чтобы думать о деньгах, и сегодня тоже. Но скоро. Скоро она попросит Финея, который принципиально не пользовался подсказками калькуляторов, наточить карандаш и сесть вместе с ней разбираться с финансами. Она будет наблюдать, как он аккуратно выводит на конторской бумаге столбик цифр, а потом с помощью жуткой алхимии превращает его в другой столбик, но уже побольше. Конечная сумма станет хрустальным шаром, предсказывающим будущее: куда и когда ей придется уехать, от чего нужно будет отказаться. Элис представила, как финансовые ресурсы, подобно ее собственному хрупкому телу, иссякают, неумолимо пополняя графу расходов: затраты на лекарства, визиты врачей, зарплата Сейси, налоги на собственность, счета за воду, за электричество, продукты. Смерть заглядывала через плечо, обжигая дыханием Натали, подбивая послать все к чертям. «Можно все это бросить, – думала она. – Уйти от попыток быть лучше, уйти от борьбы со своей болезнью, от усталости. Просто уйти».

Но как же Фрэнки? Вот он, сидит у ее ног и с тревогой на нее смотрит.

– Этот наш пир, – напомнила она, потрепав его по голове. – Что значится в меню?

– Я не могу сказать. Я поклялся.

– Что же, в таком случае, не буду соблазнять тебя нарушить слово.

Он вскочил на ноги – неуклюжий, угловатый и, к счастью, здоровый веснушчатый парнишка.

– Надо сказать Финею.

Прежде чем толкнуть дверь-сетку, мальчик оглянулся:

– Могу сказать, что в меню будет кое-что холодное. Это только намек, всего секрета я не раскрыл.

Явно довольный собой, он подмигнул Элис, дверь за ним с шумом захлопнулась, и его ноги зашлепали сначала по ступенькам крыльца, а потом по улице – в мир.

– Поужинай с нами, Сейси.

– Я пойду собирать ее вещи, мисс Элис. Незачем им тут оставаться. Я не хочу, чтобы ее здесь что-то держало.

Элис покачала головой.

– Неужели и ты туда же? Я точно знаю, что ты в это не веришь. Натали ушла и не вернется, ни во плоти, ни в виде призрака. Слышишь меня?

– У меня все в порядке со слухом, – Сейси уперла в бедро корзину со стиркой и плавной походкой направилась к выходу из комнаты. Но, как и Фрэнки, задержалась на пороге, чтобы сказать Элис прощальное слово: – Я знаю, что она была вашей сестрой. Я знаю, что о мертвых плохо не говорят. Но я рада, что ее нет. Можете прогнать меня за эти слова, но я никогда от них не откажусь. Я рада, что ее нет. Вечно попрекала вас, вечно принижала. Пыталась держать вас в страхе. Ваша сестра больше всего на свете любила причинять вам боль.

Она повернулась и вышла в кухню.

– Не говори о ней так, Сейси.

Это было произнесено шепотом, и экономка уже слишком далеко ушла, чтобы расслышать упрек, но Элис все равно чувствовала себя обязанной защитить сестру, пусть даже из обидчиков остался только затхлый воздух гостиной.

Было бы не так больно, если бы Сейси назвала Натали по имени, позволив Элис хоть немного дистанцироваться. Сестра была девочкой, с которой она росла. А Натали – другой, той, которая много лет назад заняла место этой девочки. Элис ждала, надеясь, что в ней поднимется возмущение или гнев, но ощущала лишь грусть – оттого, что Сейси права. Знакомый голос Натали долетел до нее через года, неся с собой злобу, которой было пропитано напускное равнодушие той: «Видела вчера Финея на танцах. Не знала, что он встречается с рыжей. Ты представить себе не можешь, что она вытворяла на танцполе. Я бы сказала, что она вела себя непристойно, но люди аплодировали ее “танцам”. Теперь, когда на Финея повесили этого мальчика, ему понадобится жена. Кто-нибудь достаточно энергичный, чтобы справляться с трехлетним ребенком. Согласна? Зачем тебе новое платье, если ты все равно никуда не выходишь? В любом случае я не уверена, что мы можем себе это позволить, учитывая, сколько денег теперь уходит на твои лекарства».