Он кивнул экономке, и Элис потупила взгляд. Она не поднимала головы, пока не услышала, как закрылась парадная дверь.

Сейси направилась в кухню, ворча себе под нос, но Элис вполне четко разбирала ее слова: зазнайки, грубиянки недружелюбные. Наградил же меня Бог этой парочкой…

* * *

Она могла видеть его по утрам, если отодвигала край занавески, когда Натали уходила на работу, а Сейси отвлекалась на что-нибудь другое. Это началось как способ убить время, отогнать горе, когда оно пыталось проглотить ее целиком, но потом переросло в ритуал. Ей на роду было написано стать наблюдателем. Она холила и лелеяла этот талант, не изменивший ей до сих пор, ибо для него требовалось терпение и спокойствие, а не движение. Утешением было уловить в окне хотя бы часть его фигуры, как румб компаса, помогающий держать курс. В те дни, когда она не видела его, она чувствовала себя снятой с якоря и проводила часы, дрейфуя в густом тумане воспоминаний и жутковатых грез.

Поздней осенью он методичными движениями опускал бородавчатые узлы луковиц в глубокие ямки, окруженные со всех сторон аккуратными холмиками влажной земли, и посыпал газон белыми дугами костной муки. Зимой она видела, как он возится с курносой машиной на подъездной дороге, и пар его дыхания, шедший из-под капота, служил ей единственным признаком жизни. Пришла весна. Листья луковиц, которые он посадил, пробились сквозь мульчу, как зеленые копья, а он подстригся, да так коротко, что стала видна форма его черепа. На парадном крыльце обосновался зонтик, очевидно, не успевавший высыхать от дождя до дождя. Потом настало лето, и дом попал под пресс жары. Его образ колыхался перед ней, как мираж, и все же она могла разглядеть контуры его голого торса, его загорелые, мускулистые руки, чернильное пятно на правом плече. Сердце? Имя матери, поведавшей о пользе «ленивой ромашки»? Она была слишком далеко, чтобы разобрать.

С осенью пришла пора считать цыплят. Элис ослабила внимание к объекту своих наблюдений и стала изобретать для него жизнь, исходя из подсмотренных моментов и ориентируясь на рокот машины, покидавшей его двор вечерами. Чаще всего он уезжал по пятницам и субботам, из чего она сделала вывод о наличии друзей и развлечений. Ну и девушки, конечно. Элис слепила ее гардероб из модных журналов, которые разбрасывала по дому Натали. Какая-нибудь веснушчатая кроха, предпочитающая блузки на бретельках, туфли на платформе и блеск для губ с ароматом спелых фруктов. Или, быть может, женщина постарше с резкими чертами, застывшей от лака прической и насиженным табуретом в баре на окраине города.

В конце октября воздух, проникавший через дверную сетку, запах сухой травой и вспаханной землей. Финей граблями собирал листья в большую кучу перед домом и вдруг замер и посмотрел прямо туда, где у края окна стояла и наблюдала за ним Элис. Она застыла, но это ничего не дало. Ее разоблачили. Даже после того, как Элис опустила занавеску и оказалась под надежным прикрытием кружева, ее щеки все еще заливала краска стыда. Ее интерес истолкуют как признак одиночества, выдавшего себя таким постыдным поведением. И будут правы.

Элис не пришлось долго мучиться вопросом, сойдет ли ей это с рук. Дверной звонок затрещал на следующий же день, и не успела она взмолиться, чтобы Сейси не открывала, Финей уже стоял перед ней в гостиной, а она, как и в первую их встречу, сидела в кресле в углу комнаты под одеялом, наспех наброшенным на колени.

– Вы меня в чем-то подозреваете, мисс Элис?

– Я… нет. Конечно, нет.

– Потому что я, признаться, никогда бы не заподозрил вас в шпионаже.

В том, как он подбирал слова, чувствовалась доброта.

– Вы очень тактично об этом говорите, мистер Лепин. Уверена, я не заслуживаю такого великодушия.

– Финей.

– Финей. Я должна перед вами извиниться. Мне стыдно за свое поведение.

– Еще бы. Вашему времени, наверняка, найдутся применения получше, – он посмотрел прямо на нее, пронзительно и оценивающе, как будто уже сделал о ней какой-то вывод. – Возможно, нам стоит просто признаться во взаимном интересе друг к другу?

– Я вам интересна?

Он кивнул:

– Как и большинству людей в нашей округе. Вы находите это неожиданным?

Элис была твердо намерена снести все, что навлекла на свою голову, но тон Финея вывел ее из себя.

– Полагаю, вам хотелось проверить, соответствуют ли слухи действительности.

– Хотелось.

Она задрала подбородок и сказала:

– Уверена, что все они правдивы. От первого до последнего.

– Ну, не все. Я лично убедился, что вы не косоглазая. На плод смешанного брака вы также не похожи. И, хотя вы пока мало что говорили, не думаю, что вы страдаете синдромом Туретта[30]. Хотя тут вы еще можете меня удивить.

Элис ничего не могла с собой поделать. Осознание абсурдности всего этого вырвалось из нее смехом, больше напоминавшим гогот.

– Обо мне такое рассказывают?

Она позволила одеялу сползти к лодыжкам и положила руки на колени, где они были видны Финею.

– Понятно, – чуть мягче проговорил он. Элис услышала в его тоне что-то новое, но это была не жалость. – Артрит?

– Да. Ничем более экзотическим, увы, порадовать не могу. Это все, что есть.

Финей указал на кресло по другую сторону стола:

– Позволите?

Элис кивнула. Он сел и принялся методично подкатывать правую штанину брюк. Его икра была бледной, как рыба, но мускулистой. Подобравшись ближе к колену, Финей поморщился, и Элис стиснула зубы, когда последний поворот материи обнаружил рваный шрам, похожий на неровный сруб: два куска кожи, толстая кайма которых не сходилась, но очерчивала матово мерцавший красно-фиолетовый кратер. Шрам вился змеей по колену и поднимался выше, скрываясь из виду.

– Вьетнам.

Элис не спрашивала, она утверждала.

– Шрапнель. По сравнению с остальными мне еще повезло. Четыре часа на земле в ожидании медиков. Заражение было довольно серьезным, но ногу все-таки удалось спасти.

Он смерил ее беспристрастным взглядом и постучал по точке чуть ниже колена будто по двери.

– С чувствительностью туговато из‑за повреждения нерва и всего такого. Но док сказал, что свою часть сделки он выполнил. «Я не дал ей от тебя отвалиться, а как она будет работать, зависит от высших сил». Я сказал ему, что не особенно увлекаюсь религией. Он ответил, что, возможно, настал подходящий момент передумать.

– И вы передумали?

Финей расправил штанину.

– В некотором роде. Я решил, что Бог не захочет мне помогать, если я сам этого не захочу.

Элис сидела абсолютно прямо, рассматривая свои руки на коленях:

– И как это делается?

– Постепенно, – он кивнул, когда Сейси зашла в комнату и спросила, не хочет ли он чаю, потом откинулся на спинку кресла и, дождавшись ухода экономки, продолжил: – Возможно, вы могли бы оказать мне услугу.

Ее любопытство разгорелось. Какую услугу она может ему оказать? Прошло больше года с тех пор, как он виделся с Натали в этой самой комнате, поэтому типичную просьбу, которую она слышала от мужчин – познакомь меня с сестрой – можно было исключить.

– Мы до сих пор не вернули вам тарелку из-под пирога. Похоже, я вам обязана. Но только если вы будете звать меня Элис.

– Договорились. Элис. Орион ничем не отличается от других маленьких городков. Сплетни здесь валюта. Учитывая, что мы соседи и выказали взаимный интерес друг к другу, я подумал, что вы могли бы рассказать мне кое-что о себе.

Он поднял бровь и пристально на нее посмотрел.

Если он думал, что она уклонится от поединка, его ждало разочарование.

– Так это и есть расплата? – спросила она. – Или вы просто хотите сказать, что предпочитаете получать новости из первых рук? Вполне справедливо. Вам известно, что я не косоглазая. Чего же еще вы не знаете?

– Есть пара вещей. Ваше второе имя, например.

Это вызвало у Элис улыбку. Нелепый вопрос, но хотя бы неожиданный.

– Кэтрин.

– Элис Кэтрин Кесслер. Вас назвали в честь матери?

– В честь бабушки. Кэтрин было также вторым именем моей мамы.

– Гм. За это мне могут налить пива у Смитти, но не больше. У вас есть любимое дерево? Тайная страсть? Цветок, к которому вы неравнодушны?

Прилив подозрительности заставил ее сесть ровнее. Вопросы Финея были совершенно невинными. Но это напоминало детскую игру «Пелманизм»[31], где карты открывают по одной, чтобы найти совпадающие. Ответ на один вопрос ничего не выдаст. Но стоит сопоставить его с другим, и окажется, что она дала Финею подсказку. А этим она заниматься не собиралась. Пусть люди думают, что хотят. Она не выложит на блюдце свое прошлое, чтобы они приправили им свой ужин.

– Цветы во дворе все довольно милые. У меня нет любимцев.

– Возможно, они бы появились, если бы вы чаще выходили из дому.

– И кто из нас двоих шпион?

– Я бы не сказал, что наши проступки равноценны. В конце концов, мы соседи. Я живу напротив. Вы здесь больше года, но я никогда не вижу вас в городе. Вашу сестру – да. Но не вас.

Еще бы он не видел Натали. Ее сестра предпринимала все необходимые шаги, чтобы втереться в доверие к жителям Ориона, кроме приглашений в дом. Порой Элис даже замечала, как Натали поглядывает на Финея, хотя в ее наблюдениях не было скрытности, а улыбка, с которой она на него смотрела, ничего в себе не таила. В такие минуты Элис хотелось его предупредить.

– Если только у вас нет более интересных занятий, чем весь день гипнотизировать вход в этот дом, я не понимаю, откуда такая уверенность в моих приходах и уходах. Или в их отсутствии. Вам не приходило в голову, что я могу покидать дом, пока вы на работе?

– Нет, мэм. Не приходило. Разумеется, я работаю не дома, о чем, – с особым акцентом добавил он, – вы, вероятно, знаете. Возможно, у вас даже есть особая графа в каком-нибудь блокноте – его приходы и уходы. Но я признаю, что такой вариант не исключен.