От миссис Блэнкеншип, такой всезнающей и строгой в квартире Томаса, теперь осталась всхлипывающая груда мятой одежды, втиснутая в пластмассовое кресло в приемной.

– Он лежал на полу, когда я пришла сегодня утром, – сказала она, вытирая красное лицо платком Финча. – Я сразу же вызвала скорую, но они так долго до нас добирались. Я все повторяла, что они едут. Не знаю, слышал ли он меня.

– Я уверен, что слышал.

Финч огляделся в поисках врача, но, никого не увидев, похлопал миссис Блэнкеншип по плечу и направился к посту медицинской сестры, где его проигнорировали сразу три женщины. Убедившись, что многозначительные покашливания не приносят результата, Финч взял со стойки одну из ручек с большим искусственным цветком на конце и в порыве раздражения заложил ее за ухо.

– Байбер, – сказал он. – Томас Байбер. Мне нужно знать, в какой он палате.

Ближайшая к Финчу медсестра смерила его испепеляющим взглядом и протянула руку. Он вернул ручку.

– Четвертый этаж. Поверните налево, – сказала она. – Идите до первого поста справа. Его отправят туда из реанимации. Можете поговорить с врачом, после того как его перевезут.

– А когда это случится? – спросил Финч, но медсестра уже отвернулась. Он забрал миссис Блэнкеншип, и они вдвоем разыскали по указателям лифт, втиснулись в кабинку вместе с другими лишенными сна, изнуренными посетителями, а потом с толпой выплеснулись на стерильный этаж, по виду ничем не отличавшийся от предыдущего.

Финч пробился к врачу только через два часа. Серьезный удар, еще рано говорить, в каком объеме Байбер сможет восстановить речь и способность двигаться. Сейчас состояние стабилизировалось. За ним будут постоянно наблюдать. На данный момент ему больше никто ничем не может помочь. Финч сообщил последние новости Крэнстону, а миссис Блэнкеншип отправил домой отдыхать.

– До завтра не возвращайтесь, – велел он. – Когда вас пустят к Томасу, скажите ему, что мы с Джеймсоном едем в коттедж, а потом в старый дом Кесслеров. Скажите ему это, миссис Блэнкеншип, даже если он будет спать. И повторите несколько раз. Это важно.


Амортизаторы на «сентре», которую арендовал Финч, были пробиты. Машина прыгала по скоростной трассе, и Стивен прыгал вместе с ней, причем на каждом скачке его макушка оказывалась в опасной близости с потолком салона. Финч ехал слишком быстро и жестикулировал, когда говорил, вынуждая Стивена вжиматься в спинку сиденья и гипнотизировать спидометр. Периодически по крыше начинал барабанить дождь, заглушая звуки радиостанции с классической музыкой, сигнал которой то появлялся, то исчезал в череде мелькавших за окном холмов. Влажный воздух из вентиляционных отверстий целил Стивену в шею. Его как будто заперли в мобильной версии его кабинета в «Мерчисон и Данн».

Финч задрал подбородок и принюхался.

– Бананы откровенно не годятся в дорогу. Я еще могу понять фастфуд, но фрукты, если это не яблоки и не чернослив, не лучший выбор. – Он втайне радовался, что вырвался из-под опеки дочери и мог наедаться жирной, соленой пищей со скромными вкраплениями хилых, привядших овощей, не опасаясь лекций на тему холестерина и высокого давления. – Надо было взять мусорный пакет повместительней. Это же надо, чтобы такой педантичный человек, каким в определенных вопросах кажешься ты, мог так путешествовать!

– Я – аномалия.

– Придется повернуть на ближайшем съезде и найти место, куда можно выбросить это.

Финч махнул на заднее сиденье – последнее пристанище для фастфудовских упаковок, банановой кожуры, пустых бутылок из-под минералки, использованных салфеток и конфетных фантиков.

– Отлично.

Стивен надулся. Вся ситуация была нелепой. Вверить свою жизнь рукам Финча на целых шесть часов, которые займет дорога до коттеджа, просто потому что тот испытывает какой-то невразумительный страх перед перелетами. А теперь его еще и отчитывают?

– Почему мы не поехали на вашей машине?

Финч поджал губы.

– Прокладка на коллекторе пропускает.

– К этому времени мы уже могли бы быть на месте.

– Я в курсе.

– В зоне турбулентности потрясло? Дым в салоне? Пожалуй, это можно понять.

Финч зыркнул на него и опять сосредоточился на дороге.

– Получить права довольно просто. Тебе могут понравиться дорожные просторы.

– А вам – воздушные. Не понимаю, как вы вообще путешествуете?

– Мы путешествуем сейчас.

– Я не об этом.

– Ты не водишь, потому что в городе необходимость в машине не ощущается. В этом суть?

– Да. И в укачивании.

Финч искоса на него глянул и повернул вентиляцию так, чтобы больше воздуха дуло в его сторону.

– Так вот, я живу в городе и ощущаю насущную необходимость в машине. Это способ вырваться, когда на тебя начинают давить стены. Чем старше я становлюсь, тем меньше мне нравится общество других людей. И потом, укачивания обычно не происходит, когда сам сидишь за рулем.

– Это не объясняет нежелания летать. Я точно знаю, что вы бывали за границей, и сомневаюсь, что вы добирались туда вплавь. У Байбера есть работа в Палаццо Веньер дей Леони, в коллекции Пегги Гуггенхайм[17]. Вы подробно останавливались на ней в каталоге. А еще вы были в жюри на биеннале в художественном музее Кьянчано[18].

Мимолетное чувство удовлетворения Стивена вспорхнуло вместе с его желудком, когда профессор на скорости вошел в поворот.

Финч немного помолчал и ответил:

– Это началось недавно. Моя жена умерла. С тех пор я не бываю в аэропортах.

Стивен потупил взгляд в коврики на полу салона, потом посмотрел в залитое дождем окно, потом снова на коврики. Ну вот. Договорился.

– Я не знал.

Финч внимательно изучил счетчик пробега, после чего начал методично проверять зеркала.

– Откуда тебе было знать.

– Когда…

– Почти год назад. У меня был только один День благодарения, одно Рождество и один День святого Валентина без нее. Почти получается представить, что она уехала в отпуск, – он криво улыбнулся Стивену. – Еще немного – и забудутся ее мелкие недостатки. Со временем больше всего начинаешь скучать по ним, по этим крошечным изъянам. Они забираются тебе под кожу. Кажутся милыми, когда оглядываешься на них в прошлое.

– Случилась авария? Это объяснило бы вашу нерешительность, хотя воздушный транспорт самый безопасный. Вероятность попасть в авиакатастрофу составляет один к одиннадцати миллионам и…

– Джеймсон.

– Некоторых людей успокаивает, если они знают, каковы шансы наступления того или иного события.

– Она не была в самолете. У нее даже билета в руке не было. Она приехала в аэропорт встречать сестру, и у нее случился сердечный приступ.

Дождь припустил сильнее. Финч включил дворники, и те старательно заерзали по лобовому стеклу. В тот день за невесткой мог бы заехать он. Чем таким важным он был занят, что не смог оторваться на два часа, которые требовались на дорогу туда и обратно? Несомненно, это попадало под общую категорию «работа» – аргумент, с которым Клэр даже не пыталась спорить. Если бы он поехал тогда, она могла бы сесть на кровать и передохнуть пару минут. Просто подремала бы чуть-чуть, и ей стало бы легче.

– Может, остановимся? Наверное, не следует вести машину в расстроенном состоянии.

Финч помотал головой.

– Я прилагаю все силы, чтобы избегать подробностей – в какой момент можно было изменить исход. Почему ее не смогли реанимировать в аэропорту, – он поднял дворники чуть выше. – Увы, не всегда, когда нужен врач, он оказывается поблизости.

– Какое отношение это имеет к перелетам?

– Дело в аэропортах, а не в перелетах. Бесконечная череда объявлений, предупреждающий писк сдающих назад тележек. Люди, у которых такой вид, будто они путешествуют в пижамах. Охранники, сотрудники службы безопасности, полицейские. Все эти квалифицированные специалисты со своими техническими познаниями, которые только и могли, что смотреть, как она лежит на полу, и просить людей проходить и не толпиться, – его большой палец так сдавил виниловое покрытие руля, что ноготь побелел. – И еще я думаю о туфлях.

– Конечно.

Финч перестал смотреть на дорогу и удивленно уставился на Стивена.

– Ты это понимаешь?

– Ну да, – Стивен махнул в сторону лобового стекла. – Разве вы не должны следить за дорогой?

– Расскажи.

– Через аэропорт проходят сотни людей, час за часом. Так много ног топчется по одному и тому же месту. Оно наверняка становится грязным. Вероятно, отвратительно грязным. Понятно, что вам невыносимо думать о ней там.

Финч сбавил скорость.

– Да. Этот момент меня просто убивает.

– Теперь вам, наверное, приходится самому себе готовить?

Финч в ужасе на него уставился, но потом зашелся смехом, зародившимся где-то глубоко в груди.

– Полагаю, ты хотел спросить, скучаю ли я по ней? Да. Каждую секунду.

– Это невозможно представить.

– Странно. Я думал, тебе это знакомо, – Финч отреагировал на каскад стоп-сигналов впереди и притормозил, чтобы объехать бетонную плиту посреди дороги. – Когда умер твой отец, ты был в Европе, не так ли?

Стивен скорчился. Из желудка поднялся знакомый привкус желчи, и запах банановой кожуры перестал казаться приятно тропическим. Обогреватели стекла барахлили, и в машине было парко, как в зловонных джунглях; теплый, влажный воздух клубился у основания окон, как дыхание призрака.

– Я был в Риме. Хотел увидеть цикл Караваджо о святом Матфее и шел в капеллу Контарелли в Сан-Луиджи деи Франчези.

– И?

– Я его посмотрел.

– Я не об этом.

– Жена и отец не одно и то же.

– Может быть.

Стивен смотрел в пол, на крошки и грязь, застрявшие в ворсе коврика. Крышу полоскал сильный дождь.

– Через двадцать миль будет съезд. Можем выбросить там мусор. И мне в любом случае нужно еще леденцов.

– Ты имеешь полное право сказать мне, что не хочешь об этом говорить.

– Я не хочу об этом говорить.