Мередит молча глядела на него, хотя в мозгу вихрем проносились убедительные аргументы, доводы и разоблачения, а в горле набухал болезненный слезный ком. Пытаясь говорить ровным, спокойным голосом, она ответила:

— Я любила это место с тех пор, как научилась ходить. Любила задолго до встречи с Мэтью Фаррелом и любила после того, как он исчез из моей жизни. Собственно говоря, я могу точно сказать, в какой день решила работать здесь и стать когда-нибудь президентом. Мне было шесть лет, и ты привел меня сюда и велел подождать, пока ты поговоришь с советом директоров. И еще ты приказал, — продолжала она, задыхаясь, — сидеть здесь, в твоем кресле, и хорошо себя вести. И я хорошо себя вела. Сидела здесь, трогала твои ручки и карандаши, и нажала кнопку на переговорном устройстве, и вызвала секретаршу, и она вошла, а я продиктовала ей письмо. Письмо тебе.

Филип побелел так, что Мередит сразу поняла: он тоже вспомнил это письмо.

— Там говорилось…

Она снова прерывисто вздохнула, отчаянно стараясь, чтобы он не увидел ее слез.

— «Дорогой отец, я собираюсь учиться и работать очень усердно и много, чтобы когда-нибудь ты гордился мной и позволил работать здесь, как ты и дедушка. А если я буду хорошей, ты позволишь мне еще раз посидеть в твоем кресле?»

Ты прочел письмо, и сказал, что, конечно, позволишь, — глядя на него с гордым презрением, объявила Мередит. — Я сдержала свое слово, но ты никогда не намеревался сдержать свое. Другие девочки играли в дочки-матери, — добавила она с задушенным смешком. — Но не я.

Гордо подняв подбородок, Мередит добавила:

— Я все-таки считала, что ты меня любишь. Знаю, ты жалел, что я не родилась мальчиком, но никогда не понимала, что тебе попросту наплевать на меня, потому что я всего лишь девчонка. Всю жизнь ты заставлял меня презирать маму, потому что она покинула нас, но теперь я стала задумываться, действительно ли это так, или ты просто прогнал ее от себя, как прогнал сейчас меня. Завтра на твоем столе будет лежать мое заявление об уходе.

Заметив на его лице понимающую ухмылку, Мередит подняла подбородок еще выше:

— У меня назначено несколько встреч, и придется все-таки провести их, нельзя заставлять людей ждать.

— Если тебя не будет здесь, когда я объявлю о своем решении, — предупредил он, видя, что Мередит шагнула к боковой двери, ведущей в конференц-зал, а оттуда — в холл, — они посчитают, что ты выбежала отсюда в слезах, поскольку не получила места президента.

Мередит остановилась ровно настолько, чтобы успеть окинуть отца взглядом, исполненным великолепного пренебрежения.

— Не стоит дурачить себя, отец. Хотя ты и обращался со мной, как с ненужным бременем, жерновом на шее, ни один из них не в силах поверить, что ты в самом деле так бессердечен и равнодушен ко мне, каким кажешься. Они посчитают, что уж своей дочери ты давным-давно обо всем рассказал.

— Но подумают иначе, если ты уволишься, — предостерег он, и на какое-то мгновение в голосе прозвучало нечто вроде тревоги.

— Все будут слишком заняты, помогая бедняге Аллену управлять магазином, чтобы думать об этом.

— Я буду управлять Алленом Стенли. Мередит помедлила, не успев повернуть ручку замка, и оглянулась на отца, чувствуя такое онемение внутри, что даже умудрилась рассмеяться.

— Знаю. Думаешь, я была настолько самоуверенна, что могла думать, будто мне будет позволено самой вести дела, без твоих наставлений и лекций, пусть даже издалека? Или ты боялся, что я попытаюсь? — И, не ожидая ответа, Мередит хлопнула дверью, оставив его стоять в одиночестве.

Да, она потерпела жестокую неудачу, но это разочарование не шло ни в какое сравнение с той болью, которая терзала ее, болью от сознания того, как мало она значила для отца. Много лет Мередит твердила себе, что он любит ее, просто не умеет это показать. Теперь же, стоя перед лифтом, Мередит чувствовала себя так, словно мир перевернулся. Ее мир.

Двери открылись, она шагнула внутрь и долго смотрела на панель с клавишами, не зная, которую нажать. Куда идти? И кто она теперь?

Всю жизнь Мередит была дочерью Филипа Бенкрофта. Таково ее прошлое. А будущее здесь, в универмаге. Теперь прошлое оказалось ложью, а будущее… пустотой. Пропастью.

Мужские голоса доносились из холла, и Мередит поспешно решила подняться на балкон.

Балкон был, собственно говоря, галереей, идущей по всему второму этажу магазина, и только когда Мередит оперлась на полированные медные перила, поняла, что машинально пришла сюда, на свое любимое место. Здесь она могла стоять часами, разглядывая толпы суетившихся покупателей, пока из громкоговорителей лилась мелодия «Белого Рождества». Справа, за прилавком с бельем, женщины рылись в ночных, сорочках и комбинациях, а миссис Холдинге, заведующая отделом белья и бывшая начальница Мередит, царила за главным прилавком с тем же непоколебимым железным спокойствием, какое проявляла все двадцать пять лет службы в «Бенкрофт». Она мельком улыбнулась Мередит, но та отвернулась, притворившись, что не заметила ее молчаливого приветствия. Отвернулась, потому что не смогла найти в себе силы улыбнуться в ответ.

Позади покупатели перебирали висевшие на длинных вешалках пеньюары. На противоположном балконе отдел мужского белья оживленно торговал махровыми халатами. Мередит слышала музыку, голоса и непрерывный звон кассовых аппаратов, но ничего не чувствовала. Над головой раздавались звонки пейджера — два коротких, пауза, еще один. Это был ее код, но Мередит не обращала внимания. Только когда кто-то заговорил с ней, Мередит очнулась и обрела способность двигаться.

— Вы работаете здесь? — допытывалась нетерпеливая покупательница. Работает ли она здесь? Мередит с усилием заставила себя слушать женщину.

— Раз вы стоите без пальто, — продолжала она, — значит, скорее всего работаете здесь.

— Да, — кивнула Мередит. Сегодня она еще работает.

— Тогда, где я могу найти пеньюары, о которых писалось в вашей рекламе? Эти за четыреста двадцать пять долларов, а мне нужны за восемьдесят девять девяносто пять.

— Они на пятом этаже, — пояснила Мередит. Ее пейджинговый код прозвучал снова, но она не двинулась с места, не понимая, почему стоит здесь, — то ли прощается с магазином и своими мечтами, то ли просто изводит себя.

Настойчивые гудки прозвучали в третий раз. Мередит нехотя подошла к прилавку и набрала номер телефонистки на коммутаторе.

— Это Мередит Бенкрофт. Вы меня искали?

— Да, мисс Бенкрофт. Ваша секретарь просила срочно позвонить в офис.

Повесив трубку, Мередит взглянула на часы. У нее сегодня еще два совещания, если, конечно, она сможет провести их, словно ничего не произошло. Но какой смысл теперь вообще заниматься делами?

Однако Мередит нехотя позвонила Филлис.

— Это я. Ты меня искала?

— Да. Не хотелось бы тревожить тебя, Мередит… — начала Филлис, и по ее грустному, нерешительному тону Мередит поняла, что совещание, созванное отцом, закончилось, новости объявлены и уже успели распространиться по всему магазину. — Мистер Рейнолдс, — продолжала Филлис, — уже дважды звонил за последние полчаса. Передал, что хочет поговорить с тобой. Он, кажется, чем-то ужасно расстроен.

Мередит поняла, что Паркеру, очевидно, тоже все известно.

— Если позвонит снова, скажи, что я свяжусь с ним немного позже.

Она не сможет сейчас вынести его сочувствие и не сломаться окончательно. А если Паркер попытается убедить ее, что все к лучшему… нет, этого тоже не перенести.

— Хорошо, — ответила Филлис. — Но через полчаса у тебя встреча с заведующим отделом рекламы. Хочешь, чтобы я ее отменила?

Мередит снова поколебалась, почти с любовью оглядывая лихорадочно бурливший вокруг улей. Как она может уволиться сейчас, когда хаустонский проект по-прежнему висит в воздухе, а несколько других требуют ее неусыпного внимания? Если она будет без устали трудиться следующие две недели, наверняка сможет закончить большую часть работы, а остальные дела подготовить к передаче своему преемнику. Оставить после тебя хаос и беспорядок… Нет, это не в интересах магазина. Ее магазина. Нанести вред «Бенкрофт»— все равно что ранить себя. Не важно, что бы она ни делала и где бы ни работала, это место навсегда останется частью ее жизни.

— Нет, ничего не отменяй. Я скоро приду.

— Мередит, — нерешительно начала Филлис, — если это тебя утешит… знаешь, почти все считают, что именно ты должна была стать президентом.

Короткий смех-рыдание был ей ответом.

— Спасибо, — выдавила Мередит и повесила трубку. Хорошо знать, что кто-то на твоей стороне, но сейчас даже слова одобрения и поддержки не могли облегчить навалившуюся на сердце тяжесть.