Лично Кура воспринимала это скорее как объявление войны, но некая Флёренс Уэбер ее не пугала. Вероятнее всего, лишь завидев ее, малышка бросится искать ближайшую нору, где можно спрятаться. Кура знала, как реагируют на нее обыкновенные девушки, и не сомневалась, что расправится с Флёренс Уэбер так же, как и с Илейн О’Киф.

– Ну хорошо, Калев. Однако если я должна играть роль твоей невесты, то ты должен перестать называть меня «мисс Кура». Пора переходить на «ты».


Впрочем, Флёренс оказалась совсем не того калибра, что Илейн. При этом она была совершенно некрасива. Нужно было обладать терпимостью Калева и его непониманием женской привлекательности, чтобы назвать эту девушку симпатичной. Будучи коренастой, Флёренс уже сейчас обладала соответствующими формами, которые после первого ребенка наверняка сменятся округлостями, как у ее матери. Бледно-розовые веснушки на овальном, несколько рыхлом лице не совсем сочетались с ее густыми каштановыми волосами. Темные локоны казались такими же неукротимыми, как грива Илейн, но не обрамляли ее лицо, а казалось, вознамерились подавить его. К тому же девушка была близорука – возможно, это было одной из причин того, что вид Куры не деморализовал ее окончательно.

– Значит, вы… подруга Калева, – коротко заметила Флёренс, поздоровавшись с Курой. – Слышала, вы поете. – При этом слова «подруга» и «поете» Флёренс произнесла так, словно они обозначали нечто в высшей степени неприличное. Однако то обстоятельство, что Калев водится с певичкой из паба, похоже, не шокировало ее. Кура пришла к выводу, что Флёренс Уэбер не так-то легко шокировать.

– Конечно, Флёренс тоже брала пару уроков пения! – прощебетала миссис Биллер, которая во время последнего обеда восхваляла достоинства Куры, а теперь, судя по всему, была преисполнена решимости превознести наследницу Уэберов. – В Англии, не так ли, Флёренс?

Флёренс в ответ благовоспитанно опустила взгляд.

– Можно получать гораздо большее удовольствие от оперы или камерного концерта, если понимать, сколько труда и обучения вложено в подобные вещи. Вы не находите, Калев?

Калев только кивнул.

– Но ведь вы не изучали пение специально, мисс Мартин?

Внешне Кура оставалась спокойной, но разозлилась. Эта девушка не испытывала перед ней ни капли уважения или даже страха. И тут даже не отделаешься обычными «да» и «нет». Судя по всему, Флёренс этот трюк знала и теперь задавала вопросы, требовавшие целых предложений или, по крайней мере, долгих оправданий.

– Меня обучали частным образом, – коротко заявила Кура.

Миссис Биллер, миссис Уэбер и Флёренс тут же дружно заговорили о неоспоримых преимуществах обучения в интернате.

Калев слушал с физиономией страдальца. Обучаясь в интернате в Англии, он рано осознал собственные предпочтения относительно представителей своего пола. Куре он признался в этом еще в пабе, но здесь он, конечно же, такой аргумент привести не мог. Вместо этого он весь вечер изощрялся, пытаясь продемонстрировать свою влюбленность в Куру, причем до такой степени, что той стало даже неловко. Джентльмен никогда не проявил бы своих чувств, но в этой сфере обычно столь тактичному Калеву не хватало понимания. Кура думала о том, что любая другая девушка уже сбежала бы с возмущенным криком, если бы ей представили такую кандидатку в супруги. Однако Флёренс Уэбер наблюдала за этим спектаклем со стоической улыбкой и очевидным спокойствием. Она жеманно болтала о музыке и искусстве, при этом без труда ухитряясь выставить Калева влюбленным ребенком, а Куру – Иезавелью во плоти.

– Я понимаю, почему вы так любите «Кармен», мисс Мартин. Вы придаете этому образу большую… достоверность. Нет, я не думаю, что Дона Хосе действительно стоит проклинать. Если грех приходит в таком соблазнительном одеянии, как эта цыганка! И ведь в конце концов он справляется с этим! Хоть и… довольно грубыми средствами… – С этими словами она улыбнулась, как будто в любой момент была готова заточить кинжал для Калева, дабы он наконец вонзил его Куре под ребро.

Поэтому Кура была очень рада, когда смогла сбежать с обеда, в то время как Калев остался на растерзание восхитительной Флёренс. Уэберы временно гостили у Биллеров, подыскивая себе собственный дом в Греймуте. Мистер Уэбер приобрел акции новой железнодорожной линии и хотел уладить деловые вопросы. Уэберы допускали, что могут прожить у Биллеров пару недель, прежде чем вернутся в Уэстпорт, и за это время надеялись устроить дела Флёренс и Калева.

На другой день молодой человек явился в паб в подавленном настроении и хотел поделиться с Курой своим горем. Тем же вечером после обеда мать осыпала его многочисленными упреками, в то время как отец подошел к вопросу несколько деликатнее. Утром он велел сыну явиться в контору, чтобы поговорить с ним как мужчина с мужчиной.

– Мальчик мой, конечно, эта Кура тебя привлекает. Я не сомневаюсь, что она – самая роскошная штучка, какую только можно себе представить. Но ведь мы должны думать и о своем будущем. Сделай этой Флёренс ребятенка-другого, и ей будет чем заняться, а ты подыщешь себе красивую любовницу.

Калев выглядел настолько расстроенным, что даже Пэдди проявил сочувствие и сразу же отпустил Куру.

– Развесели парня немного, девонька, на это же смотреть невозможно… Но при этом продай ему целую бутылку односолодового, поняла? Не то вычту из зарплаты!

Кура закатила глаза. Пэдди действительно был необычайно деликатным человеком. При этом он наверняка уже начал принимать ставки на то, получится ли у Калева Биллера, а если да, то когда сделать Флёренс Уэбер ребенка.

– Она ужасна, – бормотал Калев и буквально содрогался при мысли о девушке. – Она полностью погребет меня под собой…

– Вполне вероятно, – сухо заметила Кура, думая при этом о явно предсказуемой полноте Флёренс. – Но ты не обязан на ней жениться. Никто не может тебя заставить. Слушай, Калев, я кое-что придумала.

Это было действительно так: Кура впервые в жизни занялась проблемами других людей! Девушка сама себе удивлялась; с другой стороны, результат ее усилий был на пользу и ей самой. И вот, налив Калеву полный бокал виски, она предложила ему свою идею.

– Здесь, в Греймуте, ты никогда не сможешь жить с мужчиной, – заявила она. – О тебе будут говорить люди, а твои родители начнут таскать в дом одну Флёренс Уэбер за другой. Когда-нибудь ты устанешь от этого, Калев. Так не пойдет. Так что тебе остается лишь жизнь холостяка. Но ты музыкант. Очень хорошо играешь на пианино, пишешь музыку, умеешь делать аранжировку. И нет никаких причин для того, чтобы ты делился своим даром с общественностью только после того, как напьешься в пабе.

– Я тебя умоляю, Кура! Ты хоть раз видела меня пьяным? – Калев озадаченно смотрел на нее, наливая себе третий бокал виски.

– Ну, не совсем пьяным, но на подпитии – да, – ответила Кура. – Только музыканту необходимо мужество, чтобы садиться за пианино совсем без виски. Я к чему веду… Мы могли бы устраивать совместные концерты, Калев. Ты сделаешь аранжировку для парочки хака и песен, которые мы собрали, для фортепьяно и голоса. Или для двух фортепьяно с голосовым сопровождением, или для игры в четыре руки. Чем больше голосов, тем лучше будет. Мы опробуем программу здесь и в Уэстпорте, а потом отправимся в турне. Сначала по Южному острову, потом по Северному. Потом в Австралию, потом в Англию…

– Англию? – Калев с надеждой посмотрел на нее. Судя по всему, он все еще мечтал о своих интернатских друзьях. – Думаешь, мы могли бы иметь такой успех?

– А почему нет? – вопросом на вопрос самоуверенно ответила Кура. – Мне нравятся твои аранжировки, кроме того, говорят, что лондонцы любят экзотику. В любом случае попытаться стоит. Нужно только решиться, Калев. Твой отец…

Калев закусил нижнюю губу.

– Мой отец будет не в восторге. Но ведь для начала мы могли бы выступить в рамках благотворительности. Моя мать занимается этим… И миссис Уэбер…

Кура сардонически расхохоталась.

– А больше всех обрадуется мисс Уэбер. Ну что, согласен? Если хочешь, можем репетировать каждый вечер. После того, как закроется рудник, и до того, как откроется паб.


Как и ожидалось, Флёренс Уэбер сделала хорошую мину при плохой игре и стала делать вид, будто пребывает в совершеннейшем восторге от музыки маори. Тем временем семейство Уэбер, к счастью, сняло себе дом в Греймуте и Флёренс вместе с матерью тратили почти все время на обстановку дома. Миссис Биллер каждый день рассыпалась перед Калевом в восхвалениях вкуса и ловкости Флёренс, а Флёренс постоянно интересовалась его мнением, когда речь шла о цвете обоев или обивке кресел.

Кура, веселясь, отмечала, что его это даже развлекает. Калев был эстетом; он мог заниматься даже тем, что имело весьма отдаленное отношение к искусству, причем главным для него была все же музыка. Флёренс, в свою очередь, с серьезным лицом изучала партитуры Калева, хотя Кура сомневалась в том, что девушка может их прочесть. Будучи натурой практичной, мисс Уэбер вскоре обзавелась привычкой сопровождать Калева на репетиции с Курой. Конечно, это стало поводом для сплетен, и Калев чувствовал себя так, словно его отправили в ад. Кура относилась ко всему спокойнее. Все равно ее новому партнеру нужно было привыкать к тому, чтобы играть на публику. Так что можно начинать с самого тяжелого. А Флёренс Уэбер, без сомнения, была именно таким человеком. Она критиковала без остановки и часто попадала в точку. Кура принимала к сведению бóльшую часть ее высказываний, хотя критика была не столько конструктивной, сколько злобной.

– А разве вы не должны сопровождать эту песню… как бы так выразиться… несколькими очевидными жестами? – интересовалась она после любовной песни от друга детства Куры из района Блинных скал. К этому моменту это была любимая песня Куры и Калева. Аранжировки Калева, удачные, изысканные, представляли собой весьма резкий контраст по сравнению с недвусмысленным текстом. Калев уже понимал их, а для Флёренс Кура, конечно же, никогда переводить бы не стала. Однако у Куры был очень выразительный голос, а быстрые льстивые аккорды сами навели Флёренс на верный след. Калев покраснел до корней волос, когда она задала этот вопрос с самым невинным видом, однако Кура лишь улыбнулась, спела песню еще раз, при этом так выразительно покачивая бедрами, что у Пэдди Холлоуэя глаза едва не вылезли из орбит, не говоря уже о Флёренс Уэбер.