Барбара Картленд - Радуга до небес

Следствие и последующие за ним похороны стали для Дианы и Джимми настоящим испытанием, и тем не менее они сумели не поддаться отчаянию и держать себя в руках.

Оба они старались не показывать, как им тяжело, однако произошедшие события позволили Диане по-новому взглянуть на своего брата. Двадцатилетний Джимми казался ей умудренным опытом взрослым мужчиной.

Он ни на шаг не отпускал ее от себя и делал все возможное, чтобы оградить сестру от особенно неприятных обязанностей, с которыми вполне мог справиться либо он сам, либо сэр Леверсон.

И только когда все закончилось и брат с сестрой встретились со своим адвокатом, перед ними со всей остротой встал вопрос: что им теперь делать?

Адвокат без обиняков поведал Диане и Джимми о невеселых перспективах, которые их ожидают. Кредиторы заберут все. Единственное, что им не удастся присвоить, так это деньги их матери, которые после ее смерти были поровну разделены между детьми.

Сумма эта всегда казалась Диане и Джимми такой незначительной, что они даже забыли о ее существовании. Дивиденды с нее просто незаметно перечислялись в банк на их имя, и все.

Теперь же брат с сестрой с облегчением вспомнили о ней и немедленно пожелали узнать, надежен ли этот единственный якорь, за который им надлежало ухватиться в бушующем урагане, обещающем смести все на своем пути.

Оказалось, что вся сумма, на которую они могли рассчитывать, — всего лишь сто двадцать пять фунтов в год на каждого.

Диана тупо смотрела на цифры, стараясь понять их практический смысл.

Сто фунтов она раньше и за деньги-то не считала. Ну что можно купить на такую смехотворную сумму? Два-три новых платья, наручные часы в модном магазине, новую лошадь. Можно съездить ненадолго за границу. И все, пожалуй…

А теперь на эту сумму ей предстояло прожить — то есть одеваться, питаться и все остальное — в течение целого года!

— Мы не проживем па эти деньги, — сказала она Джимми, и в голосе ее прозвучало отчаяние.

— Ничего не поделаешь, придется, — ответил тот.

И впервые Диана заметила, что брат поразительно похож на отца.

Тот же гордо вздернутый подбородок, решительно сжатый рот. Черты лица, правда, еще по-юношески расплывчаты, но со временем, когда Джимми станет старше, он будет вылитый отец.

И в этот момент Диана искренне восхитилась своим братом. Она понимала, какие последствия имеет для него финансовый крах отца — мальчик не сможет учиться в Кембридже. А ведь ему там так нравилось! Он наслаждался каждым прожитым в университете днем. В Кембридже его все знали и уважали, а самой заветной мечтой Джимми было выиграть университетские соревнования по гребле.

Когда прошлым вечером он писал письмо в ректорат, где сообщал, что не сможет продолжить учебу в университете, Диана заметила, как, на секунду оторвавшись от своего занятия, брат в отчаянии сжал руки в кулаки и отвернулся от письменного стола, словно боясь, что не выдержит и разорвет письмо.

Но когда он заговорил с ней, голос его был настолько спокоен, что Диана даже решила, что ей все это показалось.

— Что же мне делать? — спросила она в тот вечер Джимми.

Днем они получили уведомление о том, что должны как можно скорее покинуть свой дом, поскольку он подлежит продаже.

— У тебя есть какие-нибудь знакомые, где ты могла бы пожить какое-то время? — спросил он.

Диана покачала головой, а потом вспомнила про письмо, которое получила от Лоэлии. Прошло несколько недель после смерти отца, пока Диана наконец поняла, что лишь немногие из числа ее знакомых выразили ей свои соболезнования по поводу произошедшей трагедии.

Из великого множества людей, охотно посещавших веселые пирушки на Парк-лейн и в Мортонзе, лишь немногие написали осиротевшим Хедли, которых незадачливая судьба вовлекла в трагический хаос.

Их бывшие друзья продолжали беззаботно веселиться, стараясь не удручать себя всякими неприятностями. Люди постарше ругали на все лады того, перед кем совсем недавно готовы были пресмыкаться и заискивать.

Нечего было и рассчитывать, что кто-то из них, кого не мог не коснуться финансовый крах сэра Роберта, протянет руку помощи или скажет хоть одно доброе слово его детям.

Позже Диана и Джимми будут с ужасом вспоминать последние дни, проведенные ими в родном доме па Парк-лейн.

Они чувствовали, будто стоят среди обломков того, что всегда было неотъемлемой частью их существования и казалось незыблемым.

Посторонним молодые Хедли могли показаться абсолютно равнодушными: они не рыдали, не плакали, не впадали в истерику и внешне не были убиты горем. И люди решили, что они просто бесчувственные.

Однако безразличие Дианы и Джимми было обманчивым. На самом деле они ощущали себя покинутыми всеми, одиноко стоящими на голом утесе, вокруг которого яростно бушует море общественного осуждения.

Единственное, чего они боялись, — это потерять мужество и угодить с утеса прямо в волны, вздымавшиеся вокруг них все выше и выше.

Даже если бы они и хотели хоть на минутку забыть о том, что произошло, им бы не позволили этого сделать: у дома постоянно дежурила неиссякающая толпа любопытных; репортеры не оставляли их в покое, гоняясь за несчастными братом и сестрой, словно охотники за редкой добычей; в самом доме сновали слуги, заражая хозяев своей нервозностью.

Письмо Лоэлии к Диане оказалось самым душевным и теплым из всех, что она получила, и единственным приглашением приехать.

«Обязательно приезжай в Охотничий дом, — писала Лоэлия. — Мы сейчас одни, никаких гостей нет, но если у тебя пока нет желания встречаться и с нами, можешь поселиться в замке, там никто тебя не побеспокоит. Я очень хочу, чтобы ты приехала, дорогая Диана. И помни, мы с Джеком всегда будем рады помочь тебе».

Диана показала Джимми письмо.

— Я бы поехал, — сказал он, прочитав его. — Это то, что тебе сейчас нужно. Будет время отдохнуть, все спокойно обдумать.

— А ты? — спросила Диана. Брат покачал головой.

— Я должен найти работу, — ответил он.

— Какую работу? — удивилась Диана.

— Бог его знает. Но что-то необходимо подыскан). Да и тебе, старушка, придется либо выйти замуж, либо тоже что-то искать.

И впервые со дня смерти отца Диана подумала о Хьюго.

Самоубийство сэра Роберта Хедли взбудоражило всю Англию.

История его жизни вызвала у всех живейший интерес. Репортеры делали все возможное, чтобы добыть его самые разнообразные фотографии: детские, юношеские и совсем недавние, — они пестрели во всех газетах и журналах

Большой интерес публики вызывали интервью бывших слуг Хедли, особенно уволенных за какую-нибудь провинность и сохранивших о хозяине нелестное мнение.

Внимание газетчиков привлекали садовники, шоферы Хедли. Их воспоминаниям, щедро оплаченным различными изданиями, казалось, не было конца и края.

Все деловые партнеры сэра Роберта Хедли готовы были поклясться, что всегда подозревали его в каких-то махинациях.

На самом деле Роберту Хедли просто не повезло.

Финансовый крах настиг его там, где многие преуспели.

Немного удачи — и он бы выкрутился из беды, и его «друзья» по-прежнему вились бы вокруг, всегда готовые петь ему дифирамбы.

Сэр Роберт сам добился всего, что имел, однако происходил он совсем не из низов, как частенько любил представляться.

Выступая с какой-нибудь речью или ведя неторопливую беседу за ужином, он был не прочь подчеркнув, что в детстве жил в такой бедности, что приходилось чуть ли не босиком ходить в школу.

На самом же деле отец его был мелким торговцем где-то на севере Англии и, воспитывая сына экономно, однако без особых лишений, дал ему самое лучшее образование, какое только мог себе позволить.

Когда сэру Роберту исполнилось четырнадцать лет, отец умер, и ему пришлось переехать к дяде, который занимался каким-то корабельным бизнесом.

В восемнадцать лет Роберт Хедли уже работал и Канаде. В двадцать четыре много путешествовал.

В двадцать восемь сам занялся торговлей и уже тогда получал жалованье, обеспечивающее ему безбедное существование.

Двадцать лет спустя имя его было хорошо известно деловому Лондону. В пятьдесят два года за финансовые заслуги перед страной ему присвоили титул баронета.

Но сейчас никого не интересовала действительная история жизни сэра Роберта. Широкой общественности по душе были сплетни о его личной жизни: симпатиях, привязанностях, интересах, привычках.

Рассказы о его роскошном образе жизни обрастали все новыми и новыми подробностями до тех пор, пока Диана с Джимми уже не могли по описанию узнать свои собственный дом.

Их комнаты превратились у ретивых журналистов в настоящие сокровищницы.

Из финансиста, которому не удалось спасти свое дело, вследствие чего канула в Лету большая часть общественных денег, сэр Роберт превратился в монстра, который намеренно обманывал невинных людей из каких-то дьявольских побуждений.

И его дочери, естественно, не удалось избежать общественного осуждения.

Фотографии Дианы в великолепных украшениях, в новых мехах, в машине и многие-многие другие, которые в свое время появлялись в прессе, теперь были собраны вместе, чтобы интересующиеся читатели могли выразить свое искреннее возмущение поведением высокомерной светской девицы, выбрасывающей на ветер добытые нечестным путем деньги отца.

И пока Диана шла по перрону, чувствуя себя преступницей, вынужденной скрывать свое лицо, на каждом книжном лотке она с отвращением замечала журналы со своим изображением.

Отец тоже не был обойден вниманием. «Личная жизнь сэра Роберта Хедли» — гласил заголовок одного журнала, «Интимные подробности жизни сэра Роберта Хедли, рассказанные человеком, близко его знавшим» — будто кричал другой.

Лоточник призывал пассажиров покупать свой товар, и без того пользовавшийся невероятным спросом.

Впервые в жизни Диане предстояло ехать в вагоне третьего класса. Джимми, провожавший ее, нашел такой, где было относительно мало народа.