Патриция Поттер - Радуга

Напуганная этим намеком, она только молча смотрела на него.

Его голос стал жестче.

— Что вы там делали? — Где?

— Ну, Мередит, такая потеря памяти уж слишком удобна для вас, — его рука в перчатке тронула ее подбородок, принуждая смотреть прямо ему в глаза. — Не играйте со мной в ваши игры.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Думаю, что понимаете. Но давайте начнем сначала. Зачем вы прятались за деревьями поздней ночью?

Мередит пыталась отвести глаза, но они были словно прикованы к Квинну так же крепко, как были связаны ее руки и ноги. Голос его был спокойным, вопросы — мягкими, но в темных синих глазах бушевала ярость.

— Мне… мне не спалось, и я вышла на прогулку и… и заблудилась. Я увидела свет и решила спросить, как мне выйти.

Он саркастически усмехнулся. Смех и злость смешивались в его взгляде.

— Могли бы придумать что-нибудь получше, Мередит. Она действительно могла бы придумать и получше, но сейчас ничего не приходило ей в голову. Она чувствовала себя усталой и разбитой, голова у нее болела. Мысли были перепутаны, как игрушки в детской коробке. Вместо объяснений она решила нанести ему удар.

— Какое право вы имеете — негодяй, игрок, похититель женщин — устраивать мне допрос? Я требую, чтобы вы меня отпустили. — Она попыталась принять более достойную позу — сесть, но проклятая юбка опять поползла вверх и она заметила, что он смотрит на ее лодыжки. Он развратно улыбался.

— Ну, что же вы не зовете на помощь? — издевался Девро. Его это очень озадачивало.

— А вдруг вы меня ударите? — спросила она.

Квинн не знал, что ответить. Неважно, кем он ее считал, но, все равно, он еще чувствовал себя виноватым за то, что ударил ее. Пурпурный кровоподтек на ее лице, казалось, стал еще больше, чем был вначале, и он вздрогнул. Он не мог заметить мрачного удовлетворения в ее глазах, когда она увидела его движение.

Она была непревзойденной актрисой. Он подвинулся ближе и заметил, что она инстинктивно отодвинулась.

— Черт, — сказал он, — но вы все равно скажете мне то, что я хочу знать, или…

— Или что? — на этот раз издевка звучала в ее голосе. Теперь она была уверена, что он ее больше пальцем не тронет. Это можно было прочесть на ее лице.

Квинн заметил, что ее страх несколько поулегся, и выругал себя за то, что выдал свои угрызения совести. Но был еще один способ, помимо жестокости, которым можно было выпытать из нее все, что нужно… доставив ей удовольствие.

И он вновь ощутил ее тело, вспомнил страсть в их поцелуях, вспомнил, как отчаянно она убегала. На этот раз ей не убежать.

Зная, что она следит за каждым его движением, он встал подошел к бюро, вынул из ящика нож и вернулся к ней. Он склонился над ней, и стальное лезвие сверкнуло в свете лампы. Она не отрываясь смотрела на лезвие и даже не моргала и он еще раз про себя поаплодировал ей.

Квинн медленно разрезал застежки на ее плаще и отодвинул его в сторону. Затем демонстративно отложил нож и снял перчатки. Неважно, что она увидит его руки, поймет, что они не могут принадлежать джентльмену. Левой рукой он провел по корсажу ее скромного платья. Даже сквозь ткань почувствовала она жар его прикосновения. Он проникал сквозь материал, сквозь кожу, пока не проник в самую глубину ее тела, дразнящий, терзающий, возбуждающий.

— Нет, — прошептала она.

— О да, любовь моя, — он почти мурлыкал. Как кот. Кот из джунглей. Очень опасный и чувственный зверь. — Я хочу этого с того момента, как мы вновь встретились на моем пароходе.

Она безуспешно пыталась вырваться, отчего ее платье только плотнее обертывалось вокруг бедер. Он наклонился и пробежал пальцами по всей длине ее ног, лаская и пощипывая, пока не почувствовал, что она вздрагивает от его прикосновений. Он подивился страсти, которую почувствовал в ней. Тлеющим углям этой страсти не хватало лишь легчайшего дуновения, чтобы заняться ревущим пламенем. Его руки двигались вверх по ее ногам; встретив панталоны, он оттянул их наверх. Поглаживая ее тело, он придвигался все ближе к ее сокровенным местам. Ее движения стали еще более резкими, и она застонала. Он ощущал, как ее тело подается навстречу ему и становится горячим от его прикосновения. Но, продолжая, он почувствовал собственное возбуждение и подумал — не наказывает ли он себя сильнее, чем ее?

— Ублюдок, — выкрикнула она в агонии.

— Что за выражение для леди, — сказал Квинн мягко, пытаясь успокоить собственное возбуждение, утаить собственное мучительное желание. Его руки продолжали двигаться с успокаивающей нежностью, с такой искусностью, с какой он добивался любой женщины, которую желал. Он часто пользовался руками, чтобы доставить женщинам удовольствие, чтобы изображать страсть, потому что никому не мог отдать своего сердца, никому после леди Морганы.

Она вздрогнула и закусила губы. Он увидел, как на одной губке выступила капелька крови.

— Ну, пожалуйста…

— Зачем вы были на Кэнэл-стрит?

— Идите к черту.

Он склонился над ней и слизнул капельку крови из уголка ее рта, затем стал покусывать ее губы с такой нежностью, какую она не могла бы не оценить, если бы не думала, что он делает это с гнусной целью.

Она укусила его.

Он выругался, ощущая вкус своей и ее крови. На ее лице промелькнуло очень легкое выражение вины и сожаления. Она напряженно изучала его. Как он мог считать ее простушкой?

Смотря в ее шоколадно-карие глаза, загадочные, как река Миссисипи, он понял, что сам изнемогает от страстного желания. Желания изучать ее тело, разбудить ту страсть, которая столь явно просвечивала сквозь искусственную холодность, ему до боли хотелось сорвать ее, чтобы увидеть настоящую Мередит Ситон.

Но он понял, что сейчас больше ничего не добьется. Его собственные эмоции, с которыми он столько лет боролся, загоняя их вглубь, сейчас были слишком близки к поверхности. Ему требовалось время, чтобы взять себя в руки, охладить желание.

Квинн медленно поднялся и оторвал еще две полосы от перекрученной простыни. Одной он привязал ее связанные ноги к спинке кровати, а другую, обернув вокруг запястий, притянул к кроватному столбику. Теперь она едва могла шевелиться.

Неохотно он отодрал еще кусок и завязал ей рот, не обращая внимания на мольбу в ее глазах.

— Я ненадолго уйду, — сказал он, — а когда вернусь, задам вам кое-какие вопросы. И я получу на них ответы, неважно, каким способом. У вас есть около часа, чтобы рассмотреть возможные варианты. Или отсутствие их.

Она опять опустила свои невероятные реснички, и Квинн подумал, еще раз, какой беззащитной она выглядит.

“Беззащитная, как гремучая змея”, — сказал он себе.

И все же, выходя из каюты, он любил себя намного меньше, чем когда встал, двадцать часов назад.

Он очень надеялся, что Кэму повезет больше, чем ему.

Мередит открыла глаза, когда услышала, что он уходит. Она увидела, как он задул газ в лампе, и комната погрузилась в темноту. Шторы были задернуты уже тогда, когда она пришла в сознание.

Пленница увидела лишь смутные очертания его широкой спины в дверном проеме, затем дверь закрылась, и ключ повернулся в замке.

И ее охватило беспросветное отчаяние.

Кляп раздирал ей рот, приводя ее в панику. Если бы он знал, что этого не нужно было делать! У нее не было желания кричать и поднимать тревогу. Меньше всего ей хотелось, чтобы ее нашли здесь.

Мередит попыталась пошевелить руками, вывернуться. Это было бы ее единственным спасением. Но хотя материал и не впивался ей в кожу, он стягивал ее плотно и крепко, и чем больше она двигалась, тем крепче, казалось, стягивались ее путы. Квинн Девро не был таким беззаботным, каким представлялся.

Господи, что ему нужно? И почему он оказался у склада? Что он знает?

Неужели он работает с братьями Кэррол? А иначе зачем бы он пригласил их за свой стол?

А были годы, когда он исчез, годы, о которых никто ничего не знает. Она слышала только разговоры, слухи, но ничего не говорилось наверняка. Может быть, он уже тогда занимался нелегальной работорговлей? И таким образом сколотил состояние? Она знала, что он очень богат. Ее брат сказал об этом совершенно откровенно, когда она начала протестовать против договора на фрахт, заключенного между ними. И это богатство досталось ему явно не за карточным столом. Никому этого не удавалось.

Но даже перебирая в уме самые ужасные варианты, она чувствовала электризующее прикосновение его ладоней, мучительную неудовлетворенность от чего-то…

Ее душу жгло пламя, когда она вспоминала его настойчивые руки, их умиротворяющие медленные движения, нежные и в то же время скрывающие в себе с трудом сдерживаемую жестокость, которые были так невероятно, удивительно обольстительны.

Она вспомнила его руки, их жесткость, которая удивила ее. Она думала, что раз он всегда носит перчатки, то руки его должны быть мягкими, но кожа оказалась грубой, с большими мозолями. Однако и это почему-то было чарующе чувственным.

Что он хочет? Что он с ней сделает?

Вопросы звучали в ее голове, как бой барабанов Буду. Пугая и завораживая.

Когда он вернется? Еще раз она попыталась высвободить руки, и опять ей это не удалось.

Больше, чем любая пытка, которую он мог бы изобрести, ее пугало то, с какой легкостью капитан Девро использовал ее собственное тело против нее же самой. Она чувствовала к себе отвращение, понимая, что бессильна против него, против его прикосновений. Она возненавидела его за это. Она ненавидела его за то, что он показал ей, как она слаба.

Леви предупреждал ее о многом, но о подобном — нет.

Но, что бы Девро ни сделал, она ничего ему не расскажет. Ничего.

Кэм обозревал роскошный отель из маленького, но пышного садика.

Все окна были темны, и он надеялся, что все обитатели спят в этот ранний час здоровым сном.

Он уже был здесь несколько часов назад. После того, как капитан Девро рассказал ему о встрече с мисс Ситон, он, как бы идя мимо, остановился поболтать с садовником.