В замке повернулся ключ, и Алекс невольно отступила назад, за маленький столик, который она использовала как туалетный. Дверь отворилась, и девушка, движимая внезапным импульсом, схватила со стола щетку с пукоятью из слоновой кости и запустила ею в вошедшего. Майлз, застигнутый врасплох, едва успел увернуться.

— Эй, женщина, с чего это вдруг ты превратилась в базарную торговку? — прорычал Майлз, заходя в каюту. — У нас и так по горло проблем! Не хватает еще, чтобы ты тут устраивала дебош, переворачивая вверх дном корабль!

— Будь проклят твой корабль и твоя команда! — завизжала Алекс.

После всего у него еще хватает наглости требовать от нее идеального послушания!

— Какой черт в тебя вселился?

— Ты еще спрашиваешь? Господи, ты действительно думал, что я буду сидеть спокойно и ждать своей участи, пока ты строишь грязные штаны относительно моего будущего?

— Какие еще планы?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю!

— Александра, ты о прошлой ночи?

— Не смей даже заикаться об этом! — хрипло прошептала она, так, будто с трудом выдавливала из себя слова. — Хотела бы я навсегда забыть ее как дурной сон.

Майлз весь сжался, как от пощечины. Вот, оказывается, как она оценивает то, что было между ними. Стараясь не выдать боли, он весь ушел в себя, с холодным любопытством глядя на женщину, которая, как он верил совсем недавно, испытывала к нему нежные чувства.

— Что ж, мне жаль, что ты так восприняла случившееся.

— Ты, самодовольная свинья! Ты вообще не знаешь, что такое раскаяние! Ты взял, что хотел, а остатки вышвырнул, даже не задумываясь о том, какую боль ты причиняешь…

— Итак, я сделал тебе больно?

— Да ты соблазнил меня, черт побери! И я позволила…

Алекс душили рыдания. Майлз сделал шаг к ней, но она отшвырнула его руку.

— Нет, не приближайся! Господи, я даже не знала, что можно ненавидеть так, как я ненавижу тебя!

— В самом деле? — спросил Майлз таким ледяным тоном, что Алекс пробрал озноб. — Но прошлой ночью мы, кажется, испытывали друг к другу отнюдь не ненависть.

— То, что было между нами прошлой ночью, называется развратом.

— Невысокое, однако, у вас мнение о любви, дорогая.

— Зато у вас оно совсем особого свойства! Господи, где это видано, чтобы женщину укладывали ночью в постель «по любви», а на следующее утро продавали!

— Продавали? — нахмурившись переспросил Майлз. — О чем, черт побери, ты говоришь?

— Я слышала, утром тебе нанес визит твой друг…

— Какой еще друг?

— Испанец, который все пялился на меня. Тот самый, что, по твоим же словам, предлагал за меня хорошую цену. Так вы уже успели условиться, или ты решил не торговаться, отдать, за сколько берут?

— Так ты думаешь…

Только сейчас Майлз понял, в чем причина гнева его возлюбленной и, откинув голову, захохотал, бросив покупки на кровать.

— Господи, да я изо всех сил старался упрятать тебя подальше от Диего, а ты решила, будто я тебя собрался продавать!

— А что еще я должна была думать? В твоем поступке была бы логика. Будучи запертой в каком-то испанском гареме, я бы более не представляла угрозу твоим близким, не так ли? Вот решение всех твоих проблем!

Майлз покачал головой, не веря своим ушам.

— Моя дорогая Александра, во-первых, в Испании не принято держать гаремы. Мой старый враг Диего Родера хотел перепродать тебя весьма влиятельному арабскому принцу Ари-паше. А что касается сведений, которые ты держишь в своей чудесной, но несколько бестолковой головке, я поверил тебе прошлой ночью, когда ты сказала, что никому ничего не будешь рассказывать. Может, зря?

Алекс уже ничего не понимала.

— Я не намерена рассказывать о том, что знаю.

— Тогда зачем мне от тебя избавляться?

До сих пор в поступках Майлза Алекс не прослеживала никакой логики, зачем искать ее сейчас…

Алекс готова была заплакать. Весь день прошел в ужасных переживаниях, и теперь она просто не знала, что думать, во что верить.

Вздохнув, Майлз подошел к Александре. Она хотела увернуться, но в тесной каюте особенно не развернешься. Майлз обнял ее, ласково погладил по плечу.

— Я заслужил твое недоверие, Александра. Сегодня утром я разозлился на тебя только потому, что испугался. Но я и представить не мог, что ты воспримешь мои слова так буквально. Посмотри на меня, — тихо приказал он, приподнимая ее лицо так, чтобы можно было увидеть ее глаза. — Никогда в жизни я не продал ни одного человеческого существа и никогда не опущусь до такой низости. Может, тебе и не хочется об этом говорить, но я все равно скажу: прошлая ночь была для меня особенной. Когда я проснулся и вспомнил, как грубо обошелся с тобой, мне стало жутко. Я стыжусь того, что делал и того, что говорил. Ты редкой красоты и души человек, Александра, и я не хочу отпускать тебя так легко.

Алекс судорожно вздохнула. Она искренне хотела верить ему, но штормовые облака, сгустившиеся за день, непросто было разогнать. Нежных слов и ласкового прикосновения оказалось мало.

— Если вы не собирались продавать меня, тогда зачем мы здесь?

Судя по всему, она готова была выслушать вразумительные объяснения и принять их.

— Я зашел на Тенерифе только для того, чтобы пополнить припасы, которые нам понадобятся для долгого путешествия в Чарлстон, но с некоторых пор меня преследуют неудачи, и этот случай не исключение. Здесь оказался Диего Родера — известный пират и торговец белыми рабами. Мне крупно не повезло еще и в том, что я попал на остров как раз в тот момент, когда готовится большой аукцион. Увидев корабль Диего, я понял, что тебе грозит опасность, и послал Курта предупредить тебя.

— Почему ты решил, что мне грозит беда?

— Моя дорогая, у Диего глаз наметан на красивых женщин, а такое сокровище, как ты, для него весьма лакомый кусочек, от которого трудно отказаться.

— Ты преувеличиваешь.

— Я? Сама посуди. Едва Диего увидел тебя, он тут же решил, что купит тебя за любые деньги.

На этот раз, когда Майлз положил Алекс руки на плечи, она не стала отстраняться.

— Я был зол сегодня, — проникновенно сказал Кросс, серьезно глядя ей в глаза, — но не на тебя, а на себя за то, что втянул тебя в беду, и, честно говоря, меня взбесили скабрезности, которые отпускал в твой адрес Диего. Не мог я спокойно слушать, как женщину, которую я… которая мне нравится, называли шлюхой.

Бранное слово острой болью отозвалось в сердце Алекс. Всего пару дней назад она сама же поклялась, что не допустит того, чтобы ее превратили в падшую женщину, но сейчас она, впервые трезво оценив ситуацию, вынуждена была признать, что Диего подобрал для нее то слово, которого она заслуживает.

— Господи, — простонала Алекс, закрыв лицо ладонями. Майлз понял ее боль, ее стыд и, нежно, но решительно взяв ее руки в свои, опустил их вниз.

— То, что думает Диего, не имеет никакого значения, — сказал Майлз, заглядывая Алекс в глаза, но она, казалось, не слышала его.

— Так он для этого заходил? — с горькой усмешкой спросила Алекс. — Чтобы заполучить твою шлюху?

— Черт, Александра! — выругался Майлз и, резко отвернувшись от девушки, сердито заходил по каюте. — Ты не шлюха! Или ты себя таковой считаешь?!

— Не важно, что считаю я. В глазах всех я не более чем…

Алекс готова была снова заплакать. До сих пор ей не приходило в голову задуматься о последствиях… Ночью она пошла на поводу у страсти, а наутро проснулась падшей женщиной.

Майлз видел, что с Алекс творится неладное. Он быстро подошел к ней и, взяв за плечи, заговорил горячо и убедительно:

— Нет, любовь моя, в глазах всех ты остаешься красивой, душевной женщиной, и никто, слышишь, никто не посмеет оскорбить тебя, в противном случае ему придется иметь дело со мной!

— И ты готов восстать против всего мира, — саркастически усмехнулась Алекс и, решительно стряхнув с плеч его руки, добавила: — Как это похоже на тебя! Смотрите, что за галантный кавалер! У меня есть для вас новость, сэр. Знаете ли, в нашем обществе, среди простых людей, не в пример вам, благородным, считается весьма предосудительным для девушки позволить обольстить себя знатному господину. Может, вы сделаете нам обоим одолжение, если продадите-таки меня мистеру Родере?

— Ты говоришь как последняя дура, — прошипел Майлз, не понимая причины ее упрямого нежелания посмотреть на вещи с менее мрачной стороны. — Никто, — прошептал он, хватая ее за руку, — ни один мужчина никогда не узнает того счастья, что я испытал в твоих объятиях, Алекс. Я никому тебя не отдам! Ты моя. Моя! И да поможет Бог тому, кто попытается тебя у меня отнять!

Майлз притянул ее к себе, целуя с той же страстью, с которой произносил свой последний монолог. Алекс в первый момент захотелось оттолкнуть его от себя. То удовольствие, которое обещали его объятия, было постыдным, грешным. Но рядом с ним она чувствовала себя так уютно, так хорошо. Весь день она провела в аду, думая, что ее жестоко предали, но нежность его поцелуя уносила прочь боль. В его поцелуях было столько сладостного томления, что Алекс не смогла лишить себя предложенного счастья. Руки ее сами взметнулись ему на плечи и сомкнулись на затылке.

Алекс выдала себя, свою страсть и желание и разожгла ответное желание в мужчине. Весь мир с его проблемами и обидами отступил, сейчас оба жили только чувствами и ощущениями. Алекс не могла отказать себе в удовольствии погладить его по спине, ощутить крепкое тело. Майлз застонал от наслаждения. Его поцелуй почти обжигал Алекс, а между тем пальцы ее, обретшие новую, независимую от самой Александры жизнь, уже перебирали его густые волнистые волосы, цветом своим напоминавшие ей львиную гриву.

Он ощущал ласковое тепло ее тела даже сквозь грубую ткань одежды. С новой силой нахлынули воспоминания, заставив его заново пережить испытанные ночью чувства. Он нестерпимо желал повторения.

Алекс застонала то ли от стыда, то ли от наслаждения, когда он накрыл ладонью ее грудь. Ноги подкашивались, горячая волна, поднимающаяся откуда-то изнутри, грозила растворить ее в себе.