– Король Франции и… граф Мортен.

В груди Роджера что-то сжалось. Порой он злился, ведь такое коварство в природе вещей, но давно не испытывал слепящей ярости. После Форнхема он старался не давать ей волю.

– Этому не бывать! – рявкнул он и вылетел из комнаты.

Юноша последовал за ним, бормоча, что он дежурный оруженосец Ричарда, но Роджер едва ли услышал, потому что в его голове кружились другие мысли. В ходе переговоров постоянно находились благовидные предлоги и задержки. Сначала был назначен выкуп в сто тысяч марок серебра, но затем сумма возросла в полтора раза. Хотя узилище Ричарда было позолоченной клеткой, он провел в плену уже больше года – незаконно и аморально препятствовать возвращению крестоносца домой. По-видимому, гонец прибыл во время охоты на вепря, и весьма вероятно, что император Генрих читал пергамент в то же время, когда Ричард наносил смертельный удар.

Роджер остановился у входа в комнату Ричарда и несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. За дверью наверняка уже бушует ярость. Нужна ясная голова, чтобы найти выход.

Ричард со свирепой энергией расхаживал по комнате, как будто не провел весь день на охоте. Похожий на взъерошенную птичку, Лонгчамп следовал за ним по пятам, и рукава его одеяния трепетали, как крылья. Роджер заметил на стене большое пятно вина, как будто туда швырнули кубок.

– До меня дошла новость, сир, – с поклоном произнес Роджер. – Это бесчестно.

Ричард повернулся к нему. В его лице больше не было веселья. Даже в мягком мерцании свечей оно казалось воплощением гнева.

– Король Франции – вероломный лжец, но я не верю, что он пал так низко! – процедил он. – Иоанн – да, потому что он всегда рыл обходные пути. Я не подчинюсь, я не намерен больше страдать в этом плену!

– Ну разумеется, сир, – заверил Лонгчамп. – Мы обязательно найдем выход.

– Сколько они предложили? – спросил Роджер.

– Двести тысяч марок, – фыркнул Лонгчамп. – Частями.

– Долг платежом красен. – Роджер подошел к камину и протянул руки к обжигающему алому пламени. – Откуда они возьмут деньги? Королю Филиппу придется обложить налогом свой народ, а тому наверняка не захочется раскошеливаться, чтобы удерживать короля Англии в плену. Англия выжата досуха. Иоанну повезет, если он выдавит хоть писк из поросенка под ножом мясника, не говоря уже о такой сумме.

Ричард перестал расхаживать, хотя ярость по-прежнему исходила от него волнами, жаркими, как огонь.

– Мы знаем, что они не могут собрать эти деньги, и император тоже знает, значит он блефует. Он не слишком-то любит Филиппа Французского – так для чего им становиться союзниками?

– Император знает, что скоро вас придется отпустить, – предположил Лонгчамп. – И тогда он утратит рычаг давления. Это попытка выжать из нас последние капли.

– Полагаю, ему нравится идея взять деньги у Филиппа Французского, – произнес Роджер, – но он знает, что английское серебро надежнее и почти у него в кармане. Ему нужны деньги для войны с Сицилией, и он не выпустит их из рук.

Ричард плюхнулся на скамью перед камином и принялся щипать бороду:

– Я не могу больше здесь находиться. Мне нужно вернуться весной, к началу боевых действий.

– Кроме того, сир, вам придется разбираться с предателями, – мрачно добавил Лонгчамп. – Не все, на кого вы полагались, оправдали доверие. Остерегайтесь своего маршала. Его брат – завсегдатай совета графа Мортена, а сам Маршал всегда благоволил вашему брату.

Ричард поднял брови, глядя на канцлера:

– Мне недостаточно простых слухов, чтобы назвать Маршала предателем.

Роджер пристально посмотрел на Лонгчампа. Епископ Илийский таил злобу, словно острый кинжал, и был всегда готов нанести удар в спину предполагаемому врагу, едва тот отвернется.

– Вы клевещете на Маршала, милорд канцлер. Вы не сошлись с ним во мнениях и с остальными юстициариями тоже… как, кстати, и со мной. Это не значит, что мы изменили своему владыке. В любом случае сейчас это, полагаю, не важно. Мы должны избрать тактику действий при новом обороте дел. Для остального найдется более подходящее время.

– Норфолк прав, – согласился Ричард. – У меня нет причин сомневаться в своем маршале.

– Мой долг – давать советы, которые я считаю верными, сир, – склонил голову Лонгчамп.

– Так посвятите себя задаче моего освобождения из клетки! – прорычал Ричард.

* * *

Роджер низко поклонился, когда Алиенора прошла мимо, хотя понимал, что все знаки почтения останутся незамеченными, поскольку она видела только Ричарда. Королева обожала его.

– Сын мой, свет мой! – Алиенора коснулась дрожащими руками лица Ричарда, и слезы покатились по ее щекам. – Я знала, что этот миг настанет. Я не переставала надеяться… никогда!

Глаза Ричарда тоже увлажнились, когда он улыбнулся и поцеловал ее пальцы:

– Миледи матушка, я не сомневаюсь, что скоро буду волен как птица.

Двор переехал из Шпайера в Майнц, чтобы поприветствовать королеву и обсудить вопрос выкупа. Роджер задумался, знает ли Алиенора о попытках своего младшего сына и Филиппа Французского затянуть освобождение Ричарда, и решил, что не может не знать. Алиенора всегда содержала шпионскую сеть, даже когда муж томил ее в темнице, и, хотя ей исполнилось семьдесят, она была энергична и решительна, как женщина вдвое моложе.

Роджер видел, как Алиенора собирается с духом. Она продолжала выказывать радость от воссоединения с Ричардом, но держала себя как королева и дипломат. Понадобится немало тонкого политического маневрирования, чтобы Ричард обрел свободу.

Император Генрих внешне был любезен и заботлив, но в глазах блестела сталь, и он тоже был готов к предстоящей схватке. Никто не сомневался в его решимости выжать все, что можно, из выпавшего расклада. После официального банкета начались дискуссии, и он показал Алиеноре и Ричарду письма, которые получил от Иоанна и Филиппа. Подлинность последнего доказывала печать, свисавшая с края пергамента.

– Что мне делать? – как бы оправдываясь, раскинул он руки. – Это соблазнительное предложение, и я должен действовать наилучшим образом для себя и своего правления.

– Вы бы отужинали с дьяволом, милорд? – спросила Алиенора.

– Зависит от длины моей ложки, – пожал плечами Генрих. – Это не дьяволы, а люди, преследующие собственные интересы. Никто не обведет меня вокруг пальца.

– Как и меня, милорд, – едко ответила Алиенора. – Я выполнила все ваши требования, и горько думать, что вы измените своему слову и продолжите удерживать в плену короля, сражавшегося во имя Христа.

– Мне тоже горько об этом думать, – ответил император. – Ничто не порадует меня больше, чем наше соглашение… если таковое возможно.

– Выкуп почти у вас в руках, – парировала Алиенора. – Вы уверены, что получите хоть что-то из другого источника? Вы готовы вызвать брожение среди своих сторонников, соблазнившись парой лишних монет? По правде говоря, у вас недостаточно длинная ложка.

– Моя мать права, – скрестил руки на груди Ричард. – Лучше иметь дело с нами, чем с моим братом и королем Франции. Если Иоанн хоть раз сдержит слово, небеса возликуют.

Император погладил перстень с крупным сапфиром на среднем пальце.

– Вы правы, мне пообещали всего лишь пару монет. – В его глазах зажегся коварный огонек. – Но вы можете дать мне кое-что, чего не могут дать ваш брат и Филипп.

Ричард поднял бровь. У Роджера, который сидел рядом и молча слушал, волосы на затылке встали дыбом.

– Королевство, – произнес император. – Отдайте мне Англию.

* * *

Туман окутал все белой дымкой, и, хотя с кормы королевской галеры можно было разглядеть ее нос, дальше вполне мог находиться край света. Роджер вспомнил слышанные в детстве рассказы о своих предках – викингах, прибывших в Нормандию по Сене на длинных лодках. Их мышцы вздувались и опадали в такт веслам, черпавшим воду, которая сверкала, подобно острой стали морских воинов.

Сырой февральский воздух вкрадчиво вился, словно дым от свечей, которые зажигают на Сретение, и пробирал до костей. Кутаясь в шерсть и меха, Роджер привалился к борту «Тренчемера» и прислушался к плеску весел и ударам солоноватой воды устья реки о борта. Других звуков не было: моряки не пели и все работы выполнялись без лишнего шума. Император Генрих наконец отпустил Ричарда. Тот преклонил перед ним колени, вложил свои руки в его и поклялся быть его вассалом. Ничего, в общем-то, не значащий вежливый жест насытил гордость императора и его стремление властвовать, сделав возможным продвижение переговоров. Однако это не означало, что пленники обрели свободу. Прибыв в Антверпен вчера вечером, они услышали тревожную весть: Филипп Французский пообещал златые горы и уговорил императора преследовать Ричарда и вернуть его. Кроме того, ходили слухи, что французские суда патрулируют воды Узкого моря на случай, если император отклонит предложение и Филиппу придется действовать самостоятельно.

Роджер переменил позу и насторожился. Сквозь плывущие полосы тумана приближалось другое судно. Он потянулся к мечу, лежащему рядом. Дыхание участилось, но он сдерживался, пока легкие не начало жечь огнем и ему не показалось, что они вот-вот взорвутся. Чужой корабль издал гудок и прошел впритирку к правому борту – купеческая галера с фламандской командой, направляющаяся в Антверпен.

Моряки обменялись приветствиями, а также ругательствами, поскольку «Тренчемер» шел без фонаря и гудка, тайком, словно пиратское судно.

Роджер напряженно выдохнул и втянул воздух в исстрадавшиеся легкие. Анкетиль слева от него пробормотал, что не так уж и страшно, если император или французы их поймают, – это лучше, чем добровольно врезаться в другое судно и потонуть или сесть на мель у одного из множества островков в устье Шельды.

– Все в порядке, приятель? – Роджер взглянул на Уильяма Фицроя, отныне известного как Длинный Меч.

Ричард подарил ему длинный клинок, когда королевский отряд остановился в Кёльне по пути в Антверпен, и с тех пор парнишка не расставался с оружием. Во сне он прижимался к мечу теснее, чем иные мужья прижимаются к женам, холил и лелеял его превыше всего, на что оные жены могут рассчитывать. Клык вепря был вделан в рукоять, оплетенную ремнями красной кожи. Сжимая эфес в кулаке, юноша учащенно дышал.