– Вы… – Уильям нахмурился и использовал то же словечко, что мальчишки, хотя знал, что оно грубое. – Мой отец сношался с вами?

Джуэта покраснела до корней волос.

– О Господи, нет! – ахнула она. – Кто вложил вам в голову подобную мысль и слова? – Она заговорила быстрее: – Ну же, ешьте хлеб, пейте молоко.

– Тогда откуда я взялся?

Джуэта обхватила косу рукой, как всегда, когда волновалась.

– Вы сын короля – это все, что вам необходимо знать. Я же сказала: мы все ваши матери.

Уильям нахмурился еще сильнее, сознавая, что больше ничего не добьется. Возможно, следует спросить отца, но хватит ли ему смелости? Брат Иоанн может знать правду, но Иоанн часто лжет, потому что любит расстраивать людей, – ему доверять нельзя. Уильям повиновался Джуэте и отдал должное пище, но отложил вопрос в долгий ящик, с тем чтобы позже вернуться к нему. Он смутно помнил другую темноволосую женщину, которая пахла жасмином, пела ему и баюкала. Но всякий раз, когда пытался ухватить это воспоминание, оно ускользало. Она его мать? Но в таком случае где она сейчас? Хорошо, когда у тебя «много матерей», но это не возмещает отсутствия одной-единственной.

* * *

Роджер одобрительно поглядывал, как его сын сидит в седле. Гуго держался очень прямо и так хорошо управлял своим пятнистым пони, что Роджер отстегнул повод. Поза Гуго была непринужденной, ему не приходилось думать о посадке, когда он смотрел через Темзу на пригороды Саутуарка. Мальчик обладал хорошей координацией, ловкими руками, цепким взглядом, он уже умел застегивать обувь и завязывать брэ и чулки. Памятуя, каким грубым и пренебрежительным был его собственный отец, Роджер исполнился решимости не доставлять Гуго подобных страданий. Он старался проводить с мальчиком побольше времени, учить его разным вещам и создавать связь не менее прочную, чем пуповина, которая соединяла Гуго с утробой Иды. Он подчинит сына любовью, а не кнутом.

До них донесся ритмичный стук сваебойной машины, которой управляли с баржи, стоявшей недалеко от берега. Голубые глаза Гуго загорелись от любопытства.

– Что они делают?

– Опоры для устоев каменного моста, – ответил Роджер.

– Зачем?

– Деревянный мост быстро сгниет. По нему слишком много ездят и ходят, кроме того, он подвержен непогоде. Лондону необходим каменный мост, который простоит много лет. В дно реки вбивают бревна и наполняют промежутки камнями.

Роджер и Гуго наблюдали, как мужчины тянут блок, чтобы поднять камень, а затем отпускают его, и камень бьет по вязовому бревну, вгоняя его в дно реки.

– Король обложил шерсть налогом, так что на это есть деньги, – поморщился Роджер.

Налоги были больной темой.

– А когда его достроят?

– О, еще не скоро, – покачал головой Роджер. – Наверное, ты успеешь вырасти и завести собственных детей. Подобные предприятия требуют много времени и немалых усилий.

– Но старый мост может упасть раньше, – наморщил нос Гуго.

– Его будут ремонтировать, пока не достроят новый.

Прибыла баржа с грузом вяза и еще одна с бочками дегтя. Отец и сын понаблюдали какое-то время, а затем Роджер дал знак Гуго, и они повернули домой. От пристани к ним спешил священник. Его походка напоминала резвый шаг мастерового, а не величавую поступь духовного лица; за спиной развевалась сутана. Питер де Коулчерч приглядывал за строительством нового моста, как и прежде за строительством деревянного. Роджер натянул поводья и любезно поприветствовал священника, заметив, что работы, по-видимому, продвигаются благополучно.

Де Коулчерч скривился. У него было мрачное лицо с глубокими морщинами на щеках и в висках у глаз.

– В настоящий момент, милорд Биго, несомненно, но только потому, что погода благоприятствует и приливы невысоки. Когда придут настоящие зимние бури, работа замедлится. Кроме того, придется чинить старый мост, и остается только молиться, чтобы высокий прилив не смыл все результаты наших трудов.

– Конечно. – Зная, чего от него ждут, Роджер отстегнул от пояса кожаный мешочек и протянул священнику. – На ускорение работ.

– Милорд, вы очень щедры, – грациозно склонил голову де Коулчерч. – Ваш дар как нельзя кстати. Кто знает, сколь долго налоги на шерсть будут питать строительство теперь, когда Иерусалим оказался в руках язычников. Все деньги пойдут на Крестовый поход.

У Роджера глаза полезли на лоб.

– Иерусалим пал?

– Вы не знали, милорд? – мрачно посмотрел на него де Коулчерч.

– Нет, не знал, – покачал головой Роджер. – Я слышал, что армия короля Иерусалима потерпела серьезное поражение, но не знал, что Святой город захвачен. – Он перекрестился.

– Я услышал новость сегодня утром от венецианского купца. Город был осажден и не мог сопротивляться сарацинам, ведь половина защитников погибла в пустыне. Возвращение Иерусалима потребует больших усилий и огромных денег. – Де Коулчерч взглянул на кошелек. – Что такое мост по сравнению со спасением города, в котором находится гробница Христа?

Роджер в задумчивости ехал домой на Фрайди-стрит. Гуго засыпал его вопросами, на которые он отвечал рассеянно. Два года назад патриарх Иерусалима проделал долгий путь до Англии, чтобы предложить королю Генриху трон Иерусалима. Патриарх рассказал, что молодой король Иерусалима – прокаженный и долго не проживет. Им нужен лидер, кто-то авторитетный, чтобы преуспеть. Генрих созвал большой совет и спросил мнение всех своих епископов и землевладельцев. Следует ли ему оставить Англию сыновьям и принять трон Иерусалима, как некогда поступил его дед? Советники отговорили его. Циники утверждали, что Генрих созвал совет, дабы предъявить отказ, в котором нельзя обвинить лично его. Люди, менее уставшие от жизни, полагали, что Генрих выказал должную осторожность в принятии решений и похвальную естественную осмотрительность.

Теперь не избежать нового Крестового похода. На него будут брошены все усилия и ресурсы, как сказал де Коулчерч… а значит, не исключены и новые возможности. Разбирая дела в суде, Роджер понял, что необходимо рассматривать вопросы под всеми углами и выбирать тот, с которого открывается лучший вид. Ему было о чем поразмыслить.

* * *

Гундреда наблюдала, как ее старший сын, словно дикий вепрь в тесной клетке, расхаживает по комнате. В подобные минуты он неприятно напоминал своего отца. Та же агрессивность, та же глубокая складка между бровями.

– Зачем вам становиться крестоносцем? – спросила она.

– Это лучше, чем сидеть здесь и ничего не делать! – рявкнул он. – Я хотя бы смогу подобраться к королю ближе, чем способны устроить вы и моя так называемая родня.

Гуон бросил пренебрежительный взгляд на отчима, который сидел у огня и изучал пергаменты, время от времени вытягивая их перед собой и щурясь.

– На это нужно время и терпение, – возразил Роджер де Гланвиль. – Роджер Биго не ближе к исполнению своих желаний, чем мы.

– И это должно послужить утешением? – Гуон пнул подвернувшийся стул и отломал ему ножку.

– Нет, – ответил отчим. – Вовсе нет, но дела обстоят именно так. Если вы станете крестоносцем, это никак не повлияет на решение короля относительно вашего наследства. Он может выказывать Роджеру Биго благосклонность, но не более. Я знаю из надежных источников, что ваш единокровный брат предложил королю тысячу марок серебра за возвращение графства и трети доходов с него.

– Откуда вам об этом известно? – повернулась к мужу Гундреда.

– Не помню, – небрежно произнес он, тем самым давая понять, что у него повсюду шпионы. – Король сказал, что подумает, но велел для начала утроить сумму.

Губы Гундреды довольно скривились.

– Так негодяю и надо! – прорычал Гуон.

– Король не жесток, – добавил его отчим, – а всего лишь рассудителен. Он знает, сколько денег в сундуках у Роджера де Биго. Король также знает, что такое треть доходов с графства. – Он хитро посмотрел на Гуона. – Его величество поклялся освободить Иерусалим, но, если он исполнит обещание, я сожгу свой пергамент и перья. Генрих никуда не поедет.

– Но Ричард поклялся, и он поедет! – страстно возразил Гуон. – Он наследник своего отца. Если я попадусь ему на глаза, он отнесется ко мне с благосклонностью.

Гундреда наблюдала за сыном и чувствовала его досаду. Ее тоже бесило то, как медленно все продвигается, ведь, несмотря на уверения мужа, Роджер купается в лучах благосклонности, а они прозябают в тени. Родственная связь с юстициарием через отчима Гуона принесла им определенное влияние, но недостаточное. Роджер поступил весьма умно, женившись на бывшей, но все еще милой сердцу Генриха любовнице и матери королевского сына.

– Сын мой, путь в Иерусалим еще не гарантирует успеха и к тому же опасен, – произнесла она.

– Это лучше, чем торчать здесь, как крестьянин, страдающий запором. По крайней мере, я займусь делом. У вас есть Уилл на случай, если со мной что-нибудь случится. – Он бросил беглый взгляд на младшего брата, который сидел у огня и тыкал в пламя веточкой. – Сейчас я растрачиваю жизнь впустую.

Гундреда, покачав головой, посмотрела на мужа в поисках поддержки. В своей обычной методичной манере он сложил пергаменты, так что ни один край не выбивался из стопки.

– Время поразмыслить еще есть, – произнес Роджер де Гланвиль. – Крестовому походу необходимы деньги, люди и средства. В одночасье его не организуешь. Брат говорит, что все доходы и движимое имущество обложат десятиной, за исключением основного снаряжения рыцаря. Пока это будет проделано и все вопросы улажены… Полагаю, войско выступит в Святую землю не раньше сентября будущего года. За это время очень многое может измениться.

– С какой стати, если за десять лет не изменилось? – огрызнулся Гуон. – Я сейчас не ближе к наследству, чем когда умер мой отец. И не предлагайте мне набраться терпения, потому что бочонок с ним вычерпан до дна! – Он вылетел из комнаты, крича, чтобы седлали коня.

Гундреда потерла лоб, ее усталость переходила в изнеможение. Гуон будет гнать коня во весь опор, и она опасалась, что сын вылетит из седла или скакун падет и раздавит его, как случилось на прошлой неделе с одним из вестников ее мужа. Гуону недоставало ума или характера, чтобы спорить по существу и как следует все обдумывать. Убеждать его в чем-то – все равно что толкать плечом быка в бок. Ее муж говорил, что Гуон весь в нее, но это было неправдой. В отношении своих прав Гундреде пришлось стать быком, но она обладала выдержкой, которой был лишен ее сын, и лучше умела оценивать ситуации и справляться с ними. Кроме того, она была женщиной, расцвет которой давно миновал, а он, в сущности, мальчишкой, застрявшим между адом и раем. Святой город не мог манить его своим блеском. По крайней мере, Уилл останется дома, подумала она, глядя, как ее второй сын ворошит огонь. Возможно, отсутствие честолюбия – то самое добро, без которого нет худа.