Торжественный ритмичный грохот барабанов эхом разносился в безветренном тропическом воздухе. Летел и летел в ночи призыв к богу Пуку. С шипением и потрескиванием в непроглядную черноту ночи рвались яркие языки пламени. Огромный костер, разожженный. посредине поляны, освещал неверным светом застывшие в разных позах нагие черные тела. Пламя взметнулось вверх, и танцоры тесным кольцом окружили костер. Двигаясь в такт чувственному барабанному ритму, они падали на землю и вскакивали на ноги, раскачивались из стороны в сторону, шумно и часто дыша. Ритмичное притопывание их ног и резкие лающие вскрики составляли вместе некий многоголосый хор. Звуки летели в небо и терялись в густой листве деревьев.

Гипнотический ритм барабанного боя убыстрялся и убыстрялся, становясь, все более необузданным. Подчиняясь ему, танцоры завертелись с нарастающей одержимостью, как будто стремились слиться с грохочущим ритмом, от которого воспламенялись кровь и сердца. Наконец барабаны просто обезумели, доводя танцоров до полного экстаза.

Резкие вскрики теперь не смолкали, временами поднимаясь до какого-то варварского крещендо. Танцоры вошли в транс, они бешено раскачивались из стороны в сторону, извивались, бились в конвульсиях, кружились на месте в исступленном неистовстве. Одно за другим черные тела валились на землю и лежали в оцепенении, чуть подергиваясь и невнятно бормоча на своем дикарском наречии. Их души бродили в полумраке безымянной долины духов, принесенные туда колдовскими чарами.

Эммалина с разгоряченным лицом стояла в темноте и не отрывала блестящих от возбуждения глаз от экзотического действа, что разворачивалось перед ней. Полностью захваченная происходящим, она машинально раскачивалась в такт ритмичным движениям слабо освещенных пламенем костра обнаженных танцоров. Рокот барабанов не умолкал, и новые танцоры впрыгивали в круг вместо упавших.

У Эммалины перехватило дыхание, и она застыла как вкопанная, когда из хижины вышел и встал на дальнем краю поляны новый танцор. Ее глаза вспыхнули от предвкушения необычайного зрелища, когда высокорослый, широкоплечий негр львиным прыжком влетел в самую гущу извивающихся под бешеный грохот барабанов тел. Его могучее тело мгновенно задергалось в том же сумасшедшем ритме, плоское широкоскулое лицо исказила гримаса упоения. Он вытаращил глаза, страшно вращая белками и содрогаясь в диком, все убыстряющемся ритме. Танцоры вокруг него падали и падали, а черный гигант продолжал пляску, и этому, казалось, не будет конца… Гипнотический ритм полностью завладел им, скручивал его тело, кидал из стороны в сторону, вертел волчком вокруг костра. Наконец негр издал дикий вопль, вложив в него всего себя, и рухнул на землю. Барабаны мгновенно смолкли. Эммалина, доведенная до исступления, выскочила на поляну. Расталкивая негров, она протиснулась к лежащему танцору и схватила его за руку, требуя внимания. Глаза негра оставались закрытыми, и он все никак не мог отдышаться. Черное, блестящее от пота тело бессильно раскинулось по земле. И тут Эммалина почувствовала, как сквозь нее прошла мощная волна экстаза, и дрожащим голосом проговорила:

— Уильям Гну, скажи мне! О, скажи мне, что ты видишь! — Она всунула ему в руку кожаную плеть, с которой никогда не расставалась, и сомкнула длинные трясущиеся пальцы вокруг привязанного к рукоятке грубо вырезанного амулета. — Ты дал мне этот амулет для моего любовника и сказал, что он приведет его обратно ко мне. Ты дал мне силу касаться его мыслью, как бы далеко он ни был. Но теперь он совсем близко. Я чувствую это. Скажи мне… скажи, что ты видишь.

Эммалина впилась взглядом в широкое лицо негра. Глаза его чуть приоткрылись. Она терпеливо ждала и, наконец, увидела, как его рука судорожно стиснула амулет. Она снова попросила:

— Ну, скажи мне, Уильям Гну, скажи мне.

— Эта человек… он быть от дьявол.

— Нет… нет! — затрясла головой Эммалина. — Ты ошибаешься.

— Его глаза черный как ночь, его одежда такой же. И его сердце…

— Его сердце принадлежит мне… — успокоившись, прошептала Эммалина.

Губы Уильяма Гну судорожно скривились:

— Его сердце холодный для женщины с волос как огонь.

Эммалина задохнулась от ярости. Она схватила руку Уильяма Гну и еще сильнее прижала его пальцы к амулету.

— Ты ошибся! Смотри лучше, негр!

— Мой видеть, его черный глаза стать добрый, когда он смотреть на светящийся волосы, как луна в небо. Мой видеть, он крепко-крепко держать эту женщину…

— Какая женщина? О чем ты говоришь?

— С волос, как луна в небо… — Эммалину начала бить нервная дрожь.

— Да это всего лишь стрегга! У него много таких, но это не имеет никакого значения!

— Нет… нет… она не стрегга.

— Так кто же она?

— Она есть… она есть… — Уильям беспомощно затряс головой. Медленно сел, потом еще медленнее поднялся на ноги, не глядя на Эммалину и всех тех, кто начал собираться вокруг них. Как только Эммалина встала рядом с ним, негр резко обернулся к ней и низким, глухим голосом спросил:

— Ты хотеть этот мужчина? — Красивое лицо Эммалины застыло.

— Он будет моим.

Уильям снова повернулся к костру. В его широко раскрытых темных глазах отражались метущиеся языки пламени. Угольно-черная кожа все еще блестела от пота. Он молча, немигающим взглядом смотрел на огонь. Потом заговорил размеренно, подняв над головой зажатый в руке амулет;

— Что ты отдать Пуку за этот мужчина?

— А что Пуку хочет? — быстро вопросом на вопрос ответила Эммалина.

Уильям закрыл глаза.

— Пуку хотеть место, где он быть покой. Он хотеть быть здесь один, когда его народ танцевать. Он хотеть ночь только для Пуку.

Эммалина согласно закивала:

— Отдай мне оби, который мне еще нужен, и у Пуку здесь будет место.

Кивнув, Уильям упал на колени около костра и выхватил из огня обуглившуюся ветку. Потом отполз немного назад и, полузакрыв глаза, принялся что-то царапать на земле, бормоча себе под нос:

— Ветка из огонь Пуку говорить. Пуку видеть. Пуку приводить этот мужчина через море. Пуку приводить его обратно к твой.

Уильям взял висевший у него на груди кожаный мешочек, открыл его, запустил внутрь пальцы и посыпал накарябанные рисунки бледно-золотистым порошком. Потом с того места, где были сделаны рисунки, он собрал немного пыли и коротко сказал что-то стоявшей рядом женщине. Та торопливо ушла, а Уильям стал терпеливо ждать. Женщина вернулась с небольшим грубо раскрашенным мешочком, и Уильям ссыпал в него собранную пыль. Снова сунул пальцы в свой мешочек, вынул плоский лазоревый камешек и показал его Эммалине, пристально глядя ей в глаза.

— Это есть глаз Пуку, — объяснил он и опустил камешек в мешочек с пылью. Амулет последовал туда же. Уильям протянул мешочек Эммалине. — Пуку смотреть за Эммалина. Он приносить неистовый мужчина скоро назад к твой.

— Теперь он точно мой, — заулыбалась Эммалина.

Уильям резко отвернулся от нее и, перешагивая через неподвижные тела, направился к стоящей в отдалении хижине.

Эммалина смотрела в спину шагавшего с гордо поднятой головой Уильяма Гну, откровенно любуясь игрой могучих мышц под черной кожей. Когда он исчез в хижине, она медленно покачала головой. Уильям Гну был красивым похотливым негром, по праву снискавшим особую благосклонность у бога Пуку. Он спал со всеми женщинами подряд и не знал пресыщения.

Эммалина глубоко вздохнула, пытаясь снять напряжение. В отличие от Уильяма Гну по-настоящему она хотела только одного мужчину. Это желание вернулось к ней с удесятеренной силой и, пожалуй, впервые дало ей испытать силу безоглядной любовной страсти. Беспредельность власти пьянила ее. Она внутренне замирала от одной только мысли, что держит этого красивого опасного мужчину в своих руках, а он и не ведает этого. Она никогда не забудет того момента, когда ее власть над ним достигла своего высшего предела. Это случилось, когда красавец Дерек, могучий Дерек, чувственный Дерек, весь забрызганный чужой кровью, молча стоял над трупом только что убитого им человека, убитого из-за любви к ней.

В изумрудных глазах Эммалины что-то замерцало, когда она задумчиво смотрела на огонь костра Пуку. Она ждала Дерека, жила ради того дня, когда его выпустят из тюрьмы. Она встретила его у тюремных ворот, обещала ему все и даже больше, собиралась никогда с ним не расставаться.

Но Дерек отказался от нее. Он отправил ее обратно к Роберту — стареющему, все прощающему Роберту, марионетке в ее ловких и умелых руках. Он отправил ее к мужу, который вообще никогда не был препятствием для их любви.

Разгоревшиеся было глаза Эммалины потухли и наполнились холодом. Она пообещала Дереку, что не позволит ни одной женщине занять ее место в его сердце или мыслях. Она призвала магические силы Пуку, чтобы сдержать обещание. И с тех пор при каждой встрече с Дереком она читала это в его глазах.

Он не мог забыть ее. Дело лишь во времени. Нужно набраться терпения и дождаться, когда он сам вернется к ней.

Но она устала ждать…

Снова загрохотали барабаны, и Эммалина улыбнулась. Она протянула к огню мешочек, который только что дал ей Уильям, и заговорила, глядя на летевшие от костра искры:

— Ты слышишь грохот барабанов, Дерек? Они призывают тебя ко мне. Теперь ты вернешься прямо в мои объятия. В них ты и останешься. Любимый, я не выпущу тебя.

Околдованная пляской огня, Эммалина закрыла глаза и отдалась барабанному ритму, вновь чувствуя, как мощь Пуку заструилась по ее жилам. Стройный силуэт молодой женщины четко вырисовывался на фоне темной листвы кустов, что со всех сторон обступали поляну. Оттуда, из темноты, за Эммалиной наблюдали чьи-то внимательные глаза.


Дерек приложил ладонь к раскалывающемуся от боли лбу. В голове пульсировал какой-то ритм, неотступно назойливо и беспощадно, как будто под черепом у него били огромные барабаны. Он продолжал тупо смотреть на чистую страницу корабельного журнала, лежавшего перед ним на столе. Головная боль возникла совершенно неожиданно, едва он поздно вечером переступил порог своей каюты.