— Я все поняла, госпожа, — отвечала Мариам Га-Леви. Мужчины частенько оказываются беспомощны, когда дело доходит до домашнего хозяйства. Вот поэтому-то Господь и создал женщин! А что — хозяин дома станет жить здесь в одиночестве?

— Да, — отвечала Зейнаб. — Хотя время от времени к нему будут наведываться гости. Опасаюсь, что он не всегда будет приходить вовремя обедать — он может забыться и поесть где придется. Тебе нелегко будет служить ему, Мариам, но он добрый человек. Он почти полностью поглощен своей работой. Но учти; отныне по средам и воскресеньям его станет навещать молодая куртизанка из города. Он может позабыть об этом и сильно припоздниться — или вообще не прийти. Твое дело проследить, чтобы молодая женщина была сыта невзирая ни на что…

— Куртизанка?! — Мариам Га-Леви была глубоко шокирована. — Да уж порядочный ли это дом, госпожа? Ребе ни словом не обмолвился о каких-то куртизанках… Кому принадлежит этот дом? Нет, я не могу позволить единственному внуку жить в доме с дурной репутацией!

— Дом этот принадлежит мне, а я Зейнаб, Рабыня Страсти, прежде бывшая любимой наложницей нашего владыки Абд-аль-Рахмана. Наша с ним дочь похоронена здесь, в саду. Теперь же я уезжаю в королевство Малика, что в Ифрикии, чтобы стать женою тамошнего князя. Я дарю этот дом своему другу Нази Хасдаю-ибн-Шапруту. Твоим хозяином будет он. Не беспокойся, Мариам Га-Леви: ты найдешь его достаточно респектабельным. Но, как и всякий неженатый мужчина, он должен удовлетворять некоторые свои естественные надобности… Мой евнух Наджа специально посетил Улицу Куртизанок и лично выбрал прелестную молодую женщину, а его выбору я вполне доверяю. Если ,бы я предоставила это самому Нази, он стеснялся бы до бесконечности, — заключила Зейнаб.

— Женился бы лучше на порядочной! — фыркнула Мариам.

— Ни одна женщина с ним не уживется! — расхохоталась Зейнаб. — Он повенчан со своей работой и долгом! Ну, об этом он сам тебе подробно расскажет.

— Ладно, — неохотно согласилась Мариам. — И вправду, с таким человеком надобно нянчиться как с малым дитятей… Нази прославился своей честностью и благородством. Он будет добрым хозяином. — Она уже прикидывала, как станет козырять перед кумушками в еврейском квартале своим статусом домоправительницы и поварихи самого Хасдая-ибн-Шапрута. — А сколько здесь еще слуг?

— Еще одна кухарка тебе в помощь, две рабыни-уборщицы, конюший и садовник, — отвечала Зейнаб. — Дом невелик, а потребности хозяина весьма умеренны. Лишние слуги были бы непозволительной роскошью.

Мариам Га-Леви согласно кивнула.

— Да, можно не беспокоиться, что если хозяин не явится к ужину, то еда пропадет, — практично заметила она.

— Наджа проводит тебя в твою комнату, Мариам Га-Леви. Когда хозяин заговорит с тобою, скажи, что согласна служить ему за четыре золотых динара в месяц и что к тому же питаться и жить с внуком вы будете здесь.

В глазах Зейнаб плясали золотые огоньки.

— Четыре динара! Это чересчур щедрая плата, госпожа! — с присущей ей от природы честностью запротестовала Мариам.

— Нази вполне может себе это позволить, — сказала Зейнаб. — К тому же ты сполна отработаешь эти деньги. Твой господин честен и благороден, но кое в чем невыносим. И потом, тебе предстоит заботиться о мальчике, Мариам Га-Леви! Ему необходимо дать образование. А золото ему потребуется для того, чтобы в один прекрасный день открыть свое дело и стать достойным богатой невесты… Так ведь? А я попрошу тебя лишь об одном одолжении, Мариам. Пожалуйста, клади каждый день свежие цветы на могилу моей дочери! Она покоится здесь, в саду, в объятиях своей нянюшки Абры, твоей соотечественницы. Они недавно умерли от сыпного тифа. Это единственное, что оставляю я здесь…

Мариам Га-Леви была глубоко тронута просьбой Зейнаб. Да, эта женщина — добрая мать…

— Я выполню твой завет, моя госпожа. Верь мне, — пообещала она. — А как звали твою дочь?

— Принцессу звали Мораимой. — Голос Зейнаб прервался, а на глаза навернулись слезы — она все еще не в силах была выговорить имя дочери, при этом не расплакавшись… Да, Зейнаб уже понимала, что Мораима скончалась бы так или иначе, но все еще терзалась виною за то, что не была в этот тяжелый момент рядом с ребенком…

— Я провожу Мариам Га-Леви на кухню, — вовремя вмешался Наджа. — К тому же ей надо осмотреть ее комнаты, госпожа. И, поманив Мариам пальцем, Наджа поспешил прочь, давая госпоже возможность овладеть собою.

— Она любила свое дитя… — понимающе кивнула Мариам Га-Леви.

— Мы все любили маленькую госпожу Мораиму, — тихо промолвил Наджа.

Гардероб невесты положено было обновить полностью. А поскольку Зейнаб взяла на себя заботы об устройстве хозяйства Нази и прочих его нуждах, то Хасдай в свою очередь озаботился приданым невесты: он и оплачивал расходы, и подыскивал искусных портних. Вскоре мастерицы прибыли в дом, куда навезли уже уйму роскошных и ярких тканей. Надобно было нашить множество сорочек, панталон, кафтанов, накидок, покрывал, и Бог еще знает чего… Каждая вещь заботливо и искусно расшивалась серебром и золотом, отделывалась бесценными геммами. Теплые зимние одежды простегивались или подбивались драгоценными мехами. Приезжал дамский башмачник, чтобы снять мерку с изящной ножки Зейнаб — ведь молодая женщина, которой вскоре предстояло стать супругой князя Малики, должна была быть изысканно обута! Работа кипела вовсю — и вот уже через полмесяца все было готово.

Хасдай сделал Зейнаб свадебный подарок — дивное колье, усыпанное бриллиантами и чистейшей воды сапфирами:

— Я ведь до сих пор ничего тебе не дарил… Мне бы это и в голову не пришло, не спроси меня сам калиф о том, что я подарю тебе на свадьбу…

Зейнаб была потрясена его щедростью:

— Я не знаю, что и сказать, господин мой… Это дивный подарок!

— Абд-аль-Рахман тоже прислал что-то для тебя. — И Хасдай вручил Зейнаб небольшой бархатный мешочек.

Развязав его, Зейнаб высыпала содержимое себе на ладонь — и ослеплена была блеском и сиянием сказочных самоцветов. У нее перехватило дыхание — это было целое состояние!

— Поблагодари его от моего имени, но передай ему вот еще что… Что самый желанный дар для меня был тот, о котором я единственный раз просила его… Скажи ему, что я скорблю всем сердцем — ведь я не смогла его уберечь…

Некоторое время они молчали. Потом Зейнаб встряхнула золотой головкой и сказала:

— А ведь и у меня для тебя есть прощальный подарок, Хасдай. Но сперва пойдем и искупаемся вместе.

Новая прислужница Зейнаб — девушка, окрещенная Раби, — одновременно постигала и новый для нее язык, и обычаи… Неизвестно, что было трудней: ломать язык, с трудом выговаривая слова незнакомого наречия или прислуживать в бане обнаженным мужчине и женщине одновременно… Щечки девушки пылали, и жар от раскаленной каменки тут был вовсе ни при чем. Но за короткое время Раби успела уже всем сердцем привязаться к госпоже и готова была сделать для нее все — даже обнажиться, выполняя свои обязанности банщицы, перед посторонним мужчиной.

Раби заранее предвкушала путешествие — Зейнаб уже рассказала девушке о предстоящем браке. Раби пытала госпожу:

— А что, там, куда мы едем, все тоже в бане голышом ходят, госпожа?

Зейнаб кивнула с озорным блеском в глазах и, повернувшись к Хасдаю, сказала:

— Бедняжка Раби еще совсем дикарка… Наджа с хохотом рассказывал мне, как в первый раз привел ее в баню — она наотрез отказывалась раздеваться! Он в лепешку расшибся, уговаривая ее — ведь она практически не понимает языка! И вот, вконец отчаявшись, он взял да разделся сам… Раби же с визгом выскочила в сад, а бедный Наджа вынужден был одеться и прийти ко мне, умоляя разыскать беглянку и объяснить ей, что так положено и нет в этом «ничего непристойного…

Хасдай от души расхохотался:

— Этот мучительный румянец вовсе ее не красит — да еще эта россыпь веснушек… Думаю, мне следует всеми силами сдерживаться, чтобы не напугать бедняжку до смерти — ну, ты понимаешь, о чем я…

Зейнаб отпустила Раби, и они вдвоем с Хасдаем воротились в спальню. Там изумленный Нази обнаружил дивной красоты юную женщину. Она была совершенно обнажена. Кожа ее, молочно-белая, контрастировала с дивными черными кудрями, а яркие фиалковые глаза так и лучились… Хасдай-ибн-Шапрут ошеломленно уставился на нее — и вдруг ощутил уже знакомое ему волнение крови… Он поглядел на Зейнаб.

Она ответила ему нежной улыбкой.

— Это Нилак. Она персиянка, живет на Улице Куртизанок в городе. Она станет навещать тебя каждую среду и воскресенье. Постарайся не забывать об этом, Хасдай, и не томить девушку одиночеством, — поддразнила его Зейнаб. Затем взяла его за руку:

— Иди сюда, мой господин… Сейчас мы с Нилак подарим тебе минуты блаженства… — Она подвела Нази к постели, и они все втроем улеглись на нее.

— Поцелуй девушку, — велела ему Зейнаб.

К своему собственному удивлению, Нази сам этого жаждал. Он заключил Нилак в свои объятия и губами нашел ее рот. Дыхание девушки было свежим, а поцелуй — опьяняюще-страстным… Тело ее издавало аромат сирени. Разомкнув объятия, он спросил:

— Ты умеешь говорить, Нилак?

— Разумеется, господин мой Хасдай, — рассмеялась она. Смех ее был звонок и заливист, словно журчанье ручейка, бегущего по цветным камушкам, а голос благозвучен и мелодичен. — Я польщена тем, что госпожа Зейнаб выбрала именно меня, чтобы служить тебе…

Нази снова взглянул на Зейнаб, протянул руки и обнял ее. Она медленно потянулась к его губам и нежно поцеловала его. Хасдай вдруг отчетливо осознал, что никогда прежде и не воображал себе, что может оказаться в подобной ситуации… Переводя взгляд с одной красавицы на другую, он честно сказал:

— Я потрясен, милые мои, но понятия не имею, что делать дальше… У меня всего лишь пара рук, да вот еще губы, ну и…

Женщины звонко рассмеялись, а Нилак сказала:

— Предоставь все нам, мой господин. Ты вскоре убедишься, что с легкостью ублажишь нас обеих… — Гибким движением скользнув из его объятий, она окутала его облаком своих черных волос и, взяв в рот его член, принялась посасывать…