Он поднес ее руку к губам и прильнул к ладони нежным поцелуем, который словно обжег Зейнаб. Потом стал по очереди целовать дрожащие пальчики.

Медленно и чуть осмелев, Зейнаб принялась ощупывать его твердые, но вместе с тем удивительно нежные и податливые губы. Но когда он стал, играя, покусывать ее пальцы, она отдернула руку, изумившись.

Рассмеявшись, он лег на бок лицом к девушке:

— Это хорошо, что ты любопытна, Зейнаб. Впрочем, такою и должна быть девственница. Так она и начинает учиться дарить и испытывать наслаждение…

Губы его вновь коснулись ее губ, и этот поцелуй был так же нежен, как и первый…

Зейнаб вздохнула и расслабилась, но вновь напряглась, когда лобзание стало более страстным. Она ощущала желание, охватившее его, хотя прежде никогда ничего подобного не осознавала. Губы ее приоткрылись, пропуская мужской язык. Она чувствовала, что он ищет ответных ласк ее робкого язычка. Когда они встретились, по телу ее пробежала сладкая дрожь. Желание нарастало от соприкосновения их горячих тел. Она ничего не понимала — знала лишь, что хочет, чтобы блаженство длилось вечно. Она затаила дыхание, но он наконец оторвался от ее рта и улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.

— Тебе понравилось? — спросил он для порядка, прекрасно зная, что услышит в ответ.

Широко раскрыв глаза, Зейнаб кивнула:

— Да!

Он снова склонился над нею, теперь целуя кончик носа, подбородок, лоб, подрагивающие веки…

— А теперь делай то же самое, — велел он, переходя к новой части урока. Надо было извлечь как можно больше пользы из ее желания…

Приподнявшись на локте, Зейнаб склонилась, касаясь губами его лица — вначале высоких скул, затем углов рта, и, наконец, самих губ… Сердцу стало тесно в груди. Оно чуть было не выпрыгнуло, когда могучие руки сомкнулись вокруг ее тела, когда ее маленькие округлые груди коснулись его груди…

— Ты чересчур спешишь, мой цветочек. Ты совершенно не умеешь собой владеть, — нежно упрекнул он ее.

— Я не могу… — призналась она. — Что-то толкает меня, но я не знаю что… Я очень дурная, мой господин?

— Да, — он усмехнулся. — И совершенно неисправима, мое сокровище! Ты должна быть терпелива. Ты хочешь слишком многого и слишком быстро. Плотская любовь — это чудо. И все следует делать медленно, чтобы дать вкусить наслаждение сполна… — Он перевернул ее на спину и склонился, целуя ее груди. — Какие чудные сочные грудки! Они молят о ласке…

— Да, это правда, — храбро отвечала Зейнаб. Он медленно ласкал ее тело, осязая нежную и упругую плоть, накрывал каждую грудь по очереди ладонью, слегка пощипывая соски большим и указательным пальцами. Она вся выгибалась в его руках. Тогда он склонил голову и принялся посасывать соски. Потом язык его начал ласкать мягкую дорожку между грудей. Затем снова стал ласкать языком соски, уже к тому времени твердые и напряженные. Она громко застонала от наслаждения. Он легонько прикусил сосок — девушка громко вскрикнула. Тогда он поцелуями стал утолять причиненную ей легкую боль…

От горячих прикосновений его рта к ее телу Зейнаб совершенно лишилась рассудка. Ласка его больших рук дарила ей доселе не испытанное блаженство. Заключив ее в объятия, он приподнял ее и стал осыпать с ног до головы горячими поцелуями. Ослабев от страсти, она лежала в его объятиях, а он снова стал лизать ароматную кожу.

— О-о-о.., мой господин! — вырвался у нее вздох наслаждения.

Он уложил ее снова на ложе, подсунув подушку ей под ягодицы. Раздвинув ноги девушки, он скользнул меж них, уперев ее бедра в свои плечи.

— Теперь… — шепнул он, — я открою тебе одну тайну, тайну сладкую, Зейнаб…

Склонившись, он осторожно раздвинул ее мягкие и розовые потайные губки. Нежная плоть уже лоснилась от жемчужных соков любви, хотя девушка этого не осознавала. Он позволил себе чуть полюбоваться ее сокровищем, а потом язык его нащупал средоточие страсти И принялся пламенно его ласкать.

Какое-то время разомлевшая Зейнаб не понимала, что он делает, но когда до нее дошло, она раскрыла рот, чтобы закричать от стыда — но звука не получилось… Она вздохнуть даже не могла! Девушка силилась выказать протест против столь бесцеремонного вторжения в ее святая святых, но.., но… Язык страстно ласкал ее потаенную святыню, и вдруг нежное тепло, которое она ощущала прежде, внезапно обратилось в бушующее пламя… Из ее горла вырвался сдавленный крик. Она хватала ртом воздух. Перед глазами у нее замелькали звезды — и она пронзительно закричала…

Тогда он освободился от объятий ее ног и, взяв в руку свой член, принялся нежно тереть им ее сокровище. Член был тверд — Карим мучительно хотел ее. Открыв глаза, Зейнаб прочла это в его взгляде.

— Возьми меня! — молила она. — Возьми… Сейчас!

— Мужчина должен входить в девственное тело медленно и с великой нежностью, — проговорил он сквозь стиснутые зубы, проникая в нее. Она ощущала, как горячий мужской член заполняет собою все ее нутро. Инстинктивно она сомкнула стройные ножки вокруг его талии, чтобы дать ему возможность проникнуть еще глубже. Он застонал и проник в нее на всю глубину, подобно тому, как человек тонет в зыбучих песках… Она содрогнулась, почувствовав внутри себя биение его пульса, — ив эту секунду вдруг осознала, что он так же беззащитен, как и она. И ощутила прилив сил…

Он принялся двигаться в ней, поначалу неторопливо, затем со все возрастающей быстротой… Его красивое лицо свело судорогой страсти. Нет, она не могла больше смотреть! Аквамариновые глаза закрылись — его страсть была заразительна, и вот она уже вся трепещет… Те же звезды пронеслись у нее перед глазами, но куда более яркие. Ни один из тех, кто прежде владел ее телом, не потрудился подготовить ее к этому.., этому волшебству. Ее заливали волны такого восторга, что, казалось, она не вынесет этого и умрет. Затем она словно и впрямь потеряла сознание, растворившись в пучине экстаза, словно летя куда-то меж звезд, мелькавших у нее перед глазами…

К действительности ее пробудили горячие поцелуи, которыми Карим осыпал ее мокрые щеки. Только тут Зейнаб поняла, что плачет. Глаза ее медленно раскрылись и устремились на мужчину. Им не нужны были, слова, совсем не нужны… Теперь он держал ее в объятиях и сказал лишь одно слово:» Спи…«Она с радостью подчинилась, ощутив вдруг с изумлением, как она изнемогла.

…Он смотрел на нее, спящую. В свои двадцать девять лет он мог похвастаться многими любовными подвигами. Он перевидал множество женщин. Каждая была в своем роде. Каждая бросала ему вызов. Ведь любовь не просто физический акт. Это искусство снисходить к нуждам партнерши, к ее слабостям… Искусство заполнить собою ее жизнь на то время, пока ты с нею. Ни одна женщина не тронула его сердца. Ни одна из тех, кого он учил постигать науку любви, дабы стать Рабыней Страсти. Ни одна… До сего дня. Почему эта дочь варваров, эта маленькая неверная из сырой и холодной северной земли вошла в его душу? Как? И дело тут не в ее дивной красе. Он не понимал, почему, когда и как это случилось…

Он приподнял с подушки ее шелковистый золотой локон и прижал его к лицу, вдыхая нежный аромат гардении, нежно целуя светлую прядь. Сущее безумие! Допуская это даже в мыслях, он нарушал основное правило Учителей Страсти. Ни один из них не смел влюбляться в ученицу и не смел допустить, чтобы она полюбила его в ответ. Неужели горький опыт ничему его не научил? К тому же эта дивная дева не простая невольница. Она собственность лучшего друга его отца. И предназначена для гарема калифа Кордовы. Сущее безумие…

…Как удивительно хороша она — с головы до пят. Мысль эта пронеслась в его мозгу прежде, чем он успел запретить себе думать об этом. Взгляд его скользил по дивному юному телу. Да, он подобрал для нее подходящее имя. Абд-аль-Рахман окажется сражен наповал этой красавицей и будет в неоплатном долгу перед ним. Учителем Страсти Каримом-аль-Маликой, создавшим это сокровище. Калиф будет также сердечно благодарен своему другу из Эйре Доналу Раю, который, в свою очередь, будет в долгу перед ним, Каримом-аль-Маликой… А заслужить благодарность такого человека, как Донал Рай, — это вовсе недурно… Но он отдал бы куда больше за то, чтобы Зейнаб могла принадлежать ему, только ему…

— Как Учитель Страсти я сегодня кончился… — вполголоса сказал он самому себе. — Я не должен был позволить такому случиться. Верно, я старею, становлюсь сентиментальным и не могу больше владеть своими чувствами…

Он погладил атласную кожу Зейнаб. Нужно обучить ее много большему, нежели просто искусству любви. Он должен научить ее, как выжить в гареме нового господина. Любимая жена Абд-аль-Рахмана Захра известна как властная и мстительная женщина, порой не пренебрегающая и ядом… Ее подрастающий сын — наследник отца. Захра не обрадуется, увидав эту юную и прекрасную соперницу… И сделает все, что будет в ее силах, чтобы убрать Зейнаб, если калиф чересчур привяжется к новой невольнице — а Карим-аль-Малика сделает все для того, чтобы калиф опьянел от этой женщины. Это его долг.

— Как это было прекрасно!

Чуть слышный дремотный голос прервал нить его мыслей. Взглянув в полусонные аквамариновые глаза, он улыбнулся:

— Так ты больше не боишься? Ты поняла, как сладка бывает страсть?

— Да! И я хочу снова.., снова! Мой господин, пожалуйста!

Ответом ей был тихий смех.

— Ты чересчур нетерпелива, мой цветочек! — ласково пожурил он ее. — Разве я не призывал тебя к терпению? Мне так многому нужно еще научить тебя, а тебе столь многое постичь! Для начала мы должны омыть друг друга» платками любви «. Пойди и принеси чашу — она на подоконнике. Там же ты найдешь и платки, моя красавица. А после обсудим дальнейшую программу наших занятий.

Она торопливо вскочила с матраца, спеша исполнить его приказание. Принеся чашу, она спросила:

— Что я теперь должна сделать, мой дорогой господин? — ив ожидании преклонила колени у ложа.

Какая восхитительная ученица, подумал он. Ему захотелось заключить ее в объятия, покрыть прелестное лицо поцелуями… Вместо этого он сказал тоном педанта: