Рука Марьи Даниловны дрогнула и чуть не выронила чашку, которую она держала в ней.
– Что с тобой, моя милая? – спросил ее Петр, взглянув ей прямо в глаза.
– Ничего! – резко ответила она.
Царь засмеялся.
– Ага! Уж не знаешь ли ты Телепнева? – проговорил он.
– Не знаю… то есть… встречалась когда-то.
– Чего доброго, может, он когда и любил тебя, а женился на другой? Того ради и в гнев великий пришла, имя его услыхав.
– Никогда того не бывало! – твердо ответила Марья Даниловна.
– А ты не сердись! Ведь это шутки для ради сказал я.
– Я не люблю, когда со мной такие шутки шутят, государь.
– Ну, полно, Даниловна. Не всяко лыко в строку. Ну, так вот взял я себе в приятную уверенность, что и ты будешь на конклаве там.
Она решительно покачала головой.
– Спасибо, что меня в мыслях держал, государь, и прошу – извини меня. Я не могу быть. Я уже сказывала тебе, что мне недужится.
– До вечера еще далече и, глядишь, все болести твои пройдут.
– Нет, государь. Я редко болею, но когда болею – это на несколько дней.
– Я пришлю тебе своего медикуса.
– Он не поможет.
– Ну, кто знает!.. Не унывай. До свиданья! Смотри же, вечером жду беспременно. Без тебя мне и праздник не в праздник. Однако заболтался я с тобой. Будь же здорова.
– Прощай, государь, но не жди меня.
Петр круто повернулся к ней и, совершенно изменив свой добродушный тон, сказал ей резким, сухим и властным голосом, тем голосом, которым он всегда говорил с неугодными или прогневавшими его подчиненными:
– Ежели я зову, то, стало, хочу, чтобы была. А чего я хочу, то должно быть.
Она испугалась этой перемены тона и удивилась.
Она так растерялась, что низко склонила голову и покорно ответила:
– Коли ты так хочешь, государь, – буду.
– И отлично! До вечера, Даниловна.
Он вышел, ни разу не обернувшись, как имел до сего обыкновение.
XIII
В большом зале зотовского дома на Неве собирались к указанному часу гости.
Нововведение, заключавшееся в присутствии на конклаве женщин, заинтересовало всех. Никто на этот раз не отозвался нездоровьем, и вскоре зал наполнился приглашенными.
Зотов, ввиду предстоящей помолвки и разрешения царя вступить ему в брак, разгуливал по залам очень довольный и, щуря свои подслеповатые глаза, то и дело на кого-нибудь натыкался и неизменно ворчал при этом на того, кого сшибал с ног:
– Что это, право, точно тебе мало места? Кажись, ты не в лагерном шатре, а в моих залах… Но от этих столкновений расположение духа его не менялось.
Единственно, чем он был очень недоволен в этот вечер, так это тем, что царь пригласил женщин и мало знакомых людей, вроде Телепнева. Но он ничего не мог поделать против этого, потому что о приезде Телепнева сам доложил два дня тому назад царю и нашел уже его имя в списке, поданном ему Петром нынче утром.
– В великий упадок установление конклавов приходит, коли их превращают в ординарную ассамблею с женщинами, – говорил он Меншикову, который тоже явился сюда.
Но Меншиков был иного мнения и не согласился с ним.
Ждали государя, который долго не ехал.
Гости, гурьбой ходя по комнатам, осматривали новое помещение Зотова, недавно лишь отстроенный и отделанный дом, подаренный ему Петром.
В то время город отстраивался с изумительной быстротой, и иностранцы, пребывавшие в Петербург, уже изумлялись общему его красивому виду. Так, например, поражал своей длиной и шириной Невский проспект – длинная аллея, обсаженная деревьями, вымощенная камнями, с рощицами и полянками по бокам. Проложили ту улицу пленные шведы и каждую субботу тщательно чистили ее. Но капитальных, основательных построек в городе было мало: адмиралтейство, летний дворец у Летнего сада, почтовый двор, биржа, дом Меншикова на Васильевском острове; все же остальные частные дома строились на живую руку, кое-как, и уж совершенно не по климату: потолки протекали даже в домах знатных людей, и часто за обедом с потолка начинался обильный дождь, охлаждавший разгоряченных возлияниями гостей.
Таков был и новый дом Зотова. Но хозяин очень любил его и гордился им, как царским «преславным» подарком.
В течение дня, предшествовавшего помолвке «всешутейшего», царь отдал несколько новых распоряжений относительно назначенного вечером конклава. Он распорядился, чтобы все приглашенные явились кто в польском, кто в испанском, кто в старонемецком, кто в турецком платьях; для этого он приказал через курьеров оповестить всех званых особыми повестками: «Позвать вежливо, особливым штилем, не торопясь, того, кто фамилией своей гораздо старее черта». Другому кому он прислал иную повестку: «Того бы не забыть, кто пятнадцать дней чижика приискивал, да не сыскал; не знаю и того, может ли он и то сыскать, куда он устремляется и куда гости призываются и торжество приготовляется»…
Меншиков явился еще раз к царю после своего доноса, но не был принят.
Царь спешно составлял пригласительные повестки, и князь понял, что Петр этой невинной забавой хочет затушить свое душевное волнение, свою сердечную печаль.
В несколько тревожном настроении духа бродил Меншиков по залам зотовского дома и рассеянно отвечал на обращаемые к нему вопросы.
Среди присутствующих был и вновь прибывший в столицу Телепнев с Натальей Глебовной, давно уже вышедшей за него замуж. Телепнев приехал хлопотать о своих делах по вотчине и получил утром еще – очевидно, тотчас после разговора царя с Меншиковым – приглашение на вечер: царь узнал накануне от Зотова, что Телепнев жил одно время в усадьбе у Стрешнева.
Наталья Глебовна очень изменилась с тех пор: она пополнела, приобрела хороший свежий румянец, и глаза ее уже не выражали какой-то забитости, испуганности и робкой покорности судьбе, а светились довольным, радостным чувством любви к тому, кого она с детства любила и с кем разлучила ее в молодости злая судьба.
Наконец явился царь.
Он был одет в своем излюбленном батальном наряде: в зеленом кафтане с небольшими красными отворотами; на ногах зеленые чулки и старые изношенные башмаки; в правой руке палка, под мышкой старая шляпа.
Он был весел, но лицо его судорожно подергивалось, и он искал кого-то глазами.
Подозвав к себе Зотова, император тихо спросил его:
– А Гамонтовой нету?
– Она в другой комнате. Жалуется на недужество.
– Скоро мы ее вылечим, – загадочно сказал царь. – Позови-ка мне Телепнева.
Когда Телепнев подошел к нему, царь спросил его:
– Знаешь ли ты некую Марью Даниловну Гамонтову?
Телепнев вздрогнул.
– О, государь! – воскликнул он. – С сею Марьею Даниловной Гамонтовой, сиречь Гамильтон, привел меня случай встретиться в усадьбе покойного Никиты Тихоныча, и самая смерть его…
– Добро, – прервал его царь, – ты сядешь за столом насупротив нее, а до стола сделай так, чтобы она тебя не видела.
Зал, наполненный гостями, имел очень красивый вид, благодаря пестроте костюмов, в которые облеклись гости.
Пир начался по обычной программе. Среди говора и шума князь-папа принимал поздравления с помолвкой и пил, как бездонная бочка, отчего глаза его усиленно слезились и мигали.
Наконец, после миновеи и прочих танцев, в которых Марья Даниловна не принимала никакого участия по нездоровью, все направились к столу.
Она хотела уехать, но царь настиг ее в отдаленной комнате и не допустил до этого.
– Машенька, – сказал он ей, глядя на нее с затаенным сожалением, – я не узнаю тебя ныне. Краска сошла с лица твоего, и губы побледнели.
– Я уже сказала тебе, что мне недужится.
– До сей поры?
– До сей поры, государь, – сухо ответила она.
– А жаль, поелику непременно настоит тебе еще отбыть стол.
Но она взмолилась.
– Не неволь меня, государь, того неможно мне сделать.
– Я не пущу тебя, – твердо проговорил он. – Принудь себя. Без тебя мне и пир не в радость.
Она знала его упрямый характер и знала, что бесполезно сопротивляться далее.
– Хорошо, – сказала она, резко передернув плечами. – Пусть будет так, коли иначе быть не может.
Он повел ее к столу.
Садясь на свое место, по левую от Петра руку, она подняла глаза и так вздрогнула, что все обратили на нее внимание.
С самого прибытия на вечер она отыскивала Телепнева, но, не видя его среди гостей, решила, что его не будет, и мало-помалу успокоилась.
И вот он сидит теперь перед Марьей Даниловной, вместе с ее бывшей «хозяйкой», Натальей Глебовной.
Смертельная бледность покрыла ее лицо, и, шатаясь, опустилась она на скамью.
Лицо царя перекосилось.
Если он и таил до сих пор долю сомнений относительно ее виновности, то теперь эти сомнения развеялись.
– Что с тобой? – насмешливо спросил он. – Все от недуга или ты так испугалась Телепнева?
– Чего мне его бояться, – оправившись несколько, тихо ответила она.
– И я думаю, нечего. Мужчина он не страшный, а даже, наоборот того, с лица зело красивый. И жена его зело прекрасна.
Телепнев и Наталья Глебовна поздоровались с ней издали наклонением головы; она ответила им, но не смела взглянуть им в глаза и сидела ни жива ни мертва.
Пир продолжался.
Ели исправно, пили еще больше.
Царь, по-видимому, был в духе.
Первая часть ужина прошла, как проходила всегда – в смехе, шутках, болтовне. Никогда еще Петр не был так оживлен и внимательно любезен к Марье Даниловне, как в этот вечер. Она стала успокаиваться и понемножку приходить в себя, изредка рискуя поглядывать по сторонам и перед собой, следя за Телепневыми. Но они очень были заняты друг другом и, когда их первое изумление при виде Марьи Даниловны, сидящей рядом с царем и пользующейся его необычным вниманием, прошло, они перестали обращать на нее внимание.
Трапеза продолжалась.
Адмирал Апраксин уже заливался слезами – знак, что было уже много выпито. Меншиков упал замертво, и во круг него суетилась свояченица, оттирая его спиртом.
"Рабыня порока" отзывы
Отзывы читателей о книге "Рабыня порока". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Рабыня порока" друзьям в соцсетях.